не мог добраться Кот. А в его показное миролюбие, неплохо зная его характер, Художник не особо верил. И тут его взгляд упал на клетку для канарейки – благополучно сожранной Котом еще в прошлом месяце. Клетка была достаточно просторной и крепкой. Немного ветоши – и домик для Кисти был готов.
- Здесь ты будешь в безопасности, - объяснил Художник Кисти, осторожно ссаживая ее на пол клетки.
Кисть, похоже, не возражала.
Когда Кот, устав караулить клетку, попросился на улицу, Кисть принялась барабанить по прутьям, требуя выпустить ее на свободу. Первым делом она обежала комнату, с интересом пересчитала денежки во всех найденных ею карманах, не преминув утащить одну к себе в клетку, после чего с интересом осмотрела краски и кисточки и даже попробовала себя в рисовании, сделав пару мазков на холсте и перемазавшись до невозможности.
Художник долго очищал ее от красок и отчитывал мягко, как ребенка.
- Я должен еще поработать. А ты посиди пока тихонько. Или погуляй еще по комнате.
Но Кисти быстро наскучило гулять, а все запретное – манит, поэтому она довольно скоро забралась на плечо Художника и принялась с интересом следить, как он рисует.
- Вот видишь, - объяснял ей Художник. – Я сейчас грунтую холст. Потому что иначе краски будут расплываться. Когда холст просохнет, на нем можно будет рисовать.
Кисть слушала с явным интересом, и Художник сам не заметил, как увлекся и рассказал ей и о своих планах, и о своей бедности.
А утром следующего дня его ждало новое потрясение. Холст был изрисован денежными знаками. Похоже, Кисть прониклась его проблемами и решила их по-своему, самым простым, как ей показалось, способом.
Надо сказать, что деньги вырисованы были на диво тщательно и с полуметра выглядели, как настоящие.
- Ну, ты даешь… - только и смог сказать Художник. – Нет, я понимаю, конечно, что ты хотела, как лучше. Но, видишь ли… - и он долго объяснял Кисти, что всё не так просто, и чтобы денег стало больше, недостаточно их нарисовать. Потому что, если нарисуешь плохо, толку от них никакого, а если нарисуешь хорошо, то недолго и в тюрьму попасть – «а это та же клетка, только из нее нельзя выйти». Если хочешь больше денег, нужно делать то, что купят. Вот и всё. Только покупают почему-то вечно всякую ерунду. - Вот, я тебе покажу!
И Художник приволок огромный каталог, бог весть как завалявшийся в его мастерской, и стал показывать Кисти картины, рассказывая, какие нынче в моде и в цене, и почему ему так скучно писать подобные.
Кисть задумчиво слушала и вроде все понимала.
А потом она попросила и себе кисточку и краски. Художник не возражал. Благо, благодаря полученному задатку, он и с долгами расплатился, и на холсты и краски хватило, и жене на тряпки перепало – она его и не тревожила эти дни, и о Кисти пока не подозревала.
Пока Кисть трудолюбиво осваивала технику пейзажа, Художник правил тут и там, объясняя, почему именно эта краска дает больше света, и как сделать, чтобы картина выглядела более объемной, и кучу других премудростей. Но потом он отвлекся на свою работу и на какое-то время забыл о Кисти.
И когда в дверь постучал хозяин мастерской, Художник только и успел, что велел Кисти спрятаться.
- Я уже приготовил деньги за 2 месяца! – поспешил он обрадовать хозяина. Но тот его словно не слышал.
- Ого!.. Пожалуй, я бы купил у Вас эту картину. Никогда не думал, что Вы способны рисовать что-то, кроме своей мазни!
«Никогда не думал, что Вы способны тратить деньги на картины», - подумал Художник, но озвучить свою мысль все-таки постеснялся. Он был воспитанным человеком.
Но какая же из работ так понравилась торгашу и выпивохе, любителю пожрать и поволочиться за дамами?
Художник обернулся к своим картинам и – о, ужас! Среди своих ненаглядных детищ обнаружил чудовищное в своей пошлости полотно – на фоне райских роз жеманную красотку с бюстом шестого размера, к которому она трепетно прижимала перекормленное дитя. Именно к этой крартине алчно простирал руки хозяин мастерской.
- О нет… - пробормотал Художник. Но хозяин понял его по-своему. Он с пылом стал предлагать всё большие деньги.
- Я понимаю, Вам жаль расставаться с такой работой! Но Вы нарисуете еще! А я позабочусь, чтобы Вам поменяли освещение! И чтобы отмыли наконец окно! И всё, что Вы скажете! Она так прекрасна! Вот Вам деньги, и Вашей платы за эти два месяца мне не надо! Да мне все друзья обзавидуются!
И, не слушая возражений, он схватил картину и умчался из мастерской.
- Но ведь это кошмарная картина! – обратился Художник к Кисти. – Её даже картиной язык не поворачивается назвать! Это не искусство!
Кисть невозмутимо пересчитывала деньги.
Понемногу Художник успокоился и стал посмеиваться.
- Ну что ж, каков ценитель, такова и картина! Но все-таки – чему я тебя учил! Не стоит плодить такие шедевры.
Кисть приволокла коробку из-под печенья, заботливо сложила туда деньги и заволокла коробку на шкаф.
А вечером прибежала радостная жЖна. Она успела потратить на обновки практически все деньги – и тут соседи сообщили ей, что ее мужу наконец-то удалось нарисовать стоящую картину и прилично на ней заработать.
В этот вечер Художник впервые поссорился с нею по-настоящему. Он кричал, что не может и не вправе рисовать такой бред, что не для этого ему дан Богом талант, и не для этого он столько лет учился, а Жена кричала в ответ, что его бредовые представления о таланте ее уже достали, и достаточно она терпела, и ее тошнит от бедности, и надо быть извергом и садистом, чтобы сознательно калечить жизнь себе и близким.
И… Художник всё еще любил свою Жену. И считал, что молоденькая женщина не виновата, что не разбирается в искусстве, и уже достаточно пострадала, полюбив Художника (он ведь постоянно занят!), и она вправе рассчитывать на какую-то компенсацию… Короче, они пришли к компромиссу. Он обещал ей – иногда! – рисовать для продажи – под чужим именем, разумеется! Это оговаривалось особо! И, когда с деньгами не так плохо – для себя и для Искусства. И дал ей Страшную Клятву.
Очень скоро она объяснила ему, что ей необходимы деньги для… он не совсем понял, для чего, но она была эмоциональна и убедительна, а к Страшной Клятве Художник относился с трепетом.
А желающих получить «шедевр», подобный тому, что достался хозяину мастерской, было хоть отбавляй. И деньги предлагали немалые. Жаждущие посчитали, что, раз он отнекивается, значит, набивает цену – и отнеслись к этому с пониманием и уважением.
Как не хотелось ему рисовать эту картину! В отчаянии и ярости он сломал две кисточки и чуть не проткнул холст. Работа не шла. Кисть, до этого несколько дней занимавшаяся своими делами (она пристроила себе вместо кровати старую шапку художника, под нее натаскала мелких купюр и целыми днями их пересчитывала), уловила его настроение и пыталась к нему ластиться, то теребила его за ухо, то поглаживала щеку. Он был благодарен ей за участие.
- Понимаешь, я просто физически не могу Это нарисовать! – жаловался он ей. - Ведь Это – чудовищно! Ты бы послушала, что мне заказали! Это – должно быть похоже на любовницу заказчика, вот на эту рыжую толстую девку на фото, и при том выглядеть невинно и эротично, и напоминать Дали и еще бог весть кого. И все это с единственной целью – чтобы знакомые, такие же полные профаны в искусстве, ахнули от зависти. Ты себе представляешь такое?!
Кисть соскочила с плеча и потянулась к кисточке.
- Ну-ну… даже интересно, что у тебя получится на этот раз…
Получились загнутые холмы, и тройное фиолетовое солнце, и много еще чего, и на фоне всего этого великолепия – прикрытая рыжими кудрями аппетитная девица с лупоглазым взором, смутно напоминающая искомый объект, но явно идеализированный.
- А что… - пробормотал потрясенный Художник. – Пожалуй, они сочтут Это за первый сорт. Я бы еще тут кое-то добавил. И вот тут!
И он перехватил кисточку у Кисти и внес пару штрихов.
Человек, купивший картину, был не без влияния. И достаточно тщеславен. Не прошло и месяца, как картина засветилась на крупной выставке. И пресса восторженно писала о новом даровании…
В этот день Художник впервые напился.
Если художник в моде, иметь его картины в доме – вопрос престижа.
- Я не понимаю, что тебе не нравится! – возмущалась Жена. – Тебе даже не надо утруждать себя их рисовать! Кисть прекрасно справится сама! Правда, Кисточка? – и она заискивающе улыбалась Кисти. – Ты можешь спокойно рисовать свои картины! Ты всегда об этом мечтал! И мы сможем купить себе нормальную квартиру! И перебраться из этих трущоб! И твори себе на здоровье!
Логически она была права. Ведь это и впрямь мечта каждого Творца – чтобы деньги появлялись как-нибудь сами по себе, и чтобы ничто не отвлекало от Самого Важного – от Любимого Дела.
И какое-то время они так и жили. Перебрались в просторную светлую квартиру с огромной мастерской, оборудованной всем необходимым и даже лишним. Приходящая прислуга бесшумно убирала и готовила. Для Кисти выделили отдельную комнату. Но она все равно предпочитала спать в старой шапке художника и – если было жарко – в канареечной клетке. Жена художника чувствовала себя абсолютно счастливой. Она неожиданно превратилась в светскую львицу. Устраивала выставки для работ Кисти, светские приемы, давала интервью от имени Художника (он отказался в этом участвовать), выучила несколько расхожих фраз – «концептуальное искусство», «синтезация образа» и прочее в том же духе – и публика заворожено внимала…
И ее высказывания цитировались в газетах как образец вкуса и здравого смысла.
Художник - рисовал. Ему никто не мешал. Но… почему-то рисовалось с трудом. Немного грызла обида – работы Кисти становились все более популярными, их превозносили, где только могли, а его драгоценные, выношенные, такие дорогие сердцу картины по-прежнему были никому не нужны. Он даже решился поступиться гордостью и на заработанные Кистью деньги устроил свою персональную выставку. Но, поскольку он выставил работы под своей фамилией, а не под тем, уже знаменитым псевдонимом, его словно не заметили. Случайные посетители с вялым интересом попялились на его полотна, да и разошлись.
Он начал понемногу попивать. От депрессии его светлые Образы куда-то попрятались, в голову лезли только горькие мысли о собственной ненужности – и о человеческой тупости.
Жена пригласила к нему модного психоаналитика, и тот посоветовал сменить обстановку, поездить по миру (благо, деньги позволяли), поискать новые идеи, новые образы…
Он с радостью ухватился за это предложение. И объяснение его вполне устроило – все-таки творческий кризис звучит лучше, чем обычные обида и зависть… И рад был уехать подальше, хоть на время, - потому что поймал себя на том, что ему неприятно видеть и Жену – с ее идиотской радостью, цветущую и активную, с миссионерской улыбкой изрекающую глупости, и – Кисть… Кисть пыталась первое время по привычке приласкаться, но, видя его холодность, отступила – и проводила время, в основном, в своей комнате, где рисовала, и рисовала, и рисовала… Заказов становилось все больше, а поскольку светская жизнь требовала размаха, то и деньги нужны были немалые. Так что работы хватало.
Художник уехал в Индию, провел полгода на Гоа, посетил Тибет, потом его потянуло на
