- А сколько у вас? Очень много?- лицо таможенника, молодого парня, было усталым , равнодушным и злым.
- Сумма приличная, - сказал Александр Владимирович, слегка волнуясь, и протянул две заполненные таможенные декларации.
Парень в форме только взглянул на них, и что-то внутри у него рухнуло, хотя внешне он оставался таким же равнодушным. Таможенник кому-то стал звонить, глядя своими серыми глазами куда-то мимо и одновременно внутрь себя, раздраженно ожидая ответа. Наконец, ему ответили.
- Подойди на красный коридор, - сказал он в трубку. Они молча вместе ждали. Пришёл ещё таможенник, взял декларации и паспорт Александра Владимировича и куда-то ушёл. Калистов понимал, что волноваться не стоит, что у него всё законно, но всё-таки слегка волновался, хотя старался этого не показывать. Они молча ждали.
- А куда он мой паспорт унёс?- спросил Александр Владимирович.
- Сейчас копии снимет, порядок у нас такой, если сумма больше пятидесяти тысяч, то копию паспорта снимаем, - ответил первый таможенник, стараясь по-прежнему казаться равнодушным.
-А.., - вроде как небрежно протянул Александр Владимирович.
Наконец, появился второй таможенник, и ему вернули паспорт и декларацию с красными печатями, и он прошёл "красный коридор".
- Странно, даже в сумку не заглянули, - подумал он.
Он бросил сумку на ленту, снял часы, ремень, сложил всё вместе с курткой в пластиковое корыто, и тоже поставил его на ленту.
Его "просветили", он не зазвенел, и уже с другой стороны аппарата стал забирать свои вещи и деньги, что лежали в сумке. Тут тоже никто ничего не сказал и не попросили открыть сумку. Как-то всё просто прошло. Он пошёл на свой рейс. Странное какое-то состояние, сбывалась мечта, оставалось совсем немного, а особенной радости не было, так лёгкое волнение. Объявили посадку, он сел в самолёт. Самолёт взлетел и взял курс на Ниццу. Долетел с комфортом, без приключений, прошёл паспортный контроль и получил багаж. Французские таможенники , напротив, мило улыбались и помогли всё заполнить. Женщина, с пистолетом на боку, офицер французской таможни, знала немецкий язык, и это упрощало. Французский Александр Владимирович тоже когда-то изучал, но слова за долгую жизнь как-то выветрились из головы, а вот немецкий язык остался, на нём он говорил хорошо, практики было гораздо больше. Рядом с ними у стола стоял ещё один вооружённый француз с собакой. Все мило улыбались, ну кроме собаки, ей было всё равно, но она настроена была скорее доброжелательно, хотя по команде могла и изменить свое отношение к Александру Владимировичу. Женщина попросила открыть сумку, пересчитала пачки, пролистала некоторые из них и, убедившись, что всё точно, поставила жирную чёрную печать на французской декларации и расписалась.
А ещё через полчаса Александр Владимирович сидел на кровати в собственной квартире с видом на море, в Антибе, и с загадочной и несколько дурашливой улыбкой смотрел на разноцветные парусники проплывающие вдоль Лазурного берега. Чемодан валялся на полу, и он не собирался его пока разбирать, а сумка с деньгами была задвинута под кровать. В сумке было 32 пачки в банковской упаковке, все купюры были достоинством 500 евро, то есть один миллион шестьсот тысяч евро. Этого должно было ему хватить, как он думал. Он разделся и, включив отопление, снова лёг в кровать. Стал смотреть на море, оно из лазурного становилось серым, так как над ним начал накрапывать мелкий дождик. В лучах закатного солнца над морем полукругом повисла радуга. Он счастливо засмеялся, отвернулся и закрыл глаза. Сбылось...
А знаете? Я по-хорошему завидую Калистову, ну не тому, конечно, что у него много денег, и что у него квартира с видом на море, да ещё в Антибе на Французской ривьере. А вот этому умению жить и радоваться жизни на полную катушку. Ну во всяком случае его решению всё оставить и попытаться раствориться в окружающем мире.
Я этого никогда не умел, и у меня это никогда не получалось. Всё что-то суечусь, всё бегу, всё поднимаюсь на очередную гору. А зачем? Чтобы с горы увидеть цветущую долину тюльпанов? Помню в детстве, в Ташкенте, нас возили на экскурсию в горы. Вся долина была в розовых тюльпанах. Мы с ребятами взобрались на вершину какого-то холма, и оттуда с высоты куда ни посмотришь, вся земля была укрыта розовым одеялом цветущих тюльпанов.
И вот почему-то по жизни у меня всё время получается, что мне приходиться двигаться, преодолевать очередной рубеж, достигать какой-то цели, чего-то ждать, или пережидать. Я или жду, или стремлюсь, или взбираюсь на очередную гору. Примерно ведь знаю, что увижу, но всё равно взбираюсь.
Кстати , пока Калистов спит, можно и порассуждать, что такое счастье . У меня тут был случай, когда я в мрачном расположении духа катил на машине с одних съемок на другие. Всё мне не нравилось, считая себя неудачником, злясь на себя , будучи раздражённым от того, что опаздывал, я спускался с Третьего кольца на проспект Мира. Была пробка, мы ползли, справа медленно проплывало Рижское метро. Я повернул голову налево и увидел под Рижской эстакадой бомжей, которые соорудили из картонных коробок и тряпья себе что-то вроде постели. Там была пара, мужчина и женщина, оба с опухшими, красными от вина и ветра лицами. Мужчина обнимал её и что-то говорил, а она хохотала, аж заливалась, и была такая счастливая. Меня поразило выражение её лица, полного блаженства и счастья. Мне стало тогда не по себе, даже стыдно что ли. Просто, то, что вот я обеспеченный человек, и всё что-то злюсь, дёргаюсь, переживаю, одним словом не умею быть счастливым. А тут люди под мостом не имеют ничего, и вроде бы даже счастливы, во всяком случае радуются жизни. Меня тогда помню это очень сильно поразило, я начал понимать, что со мною что-то не так. Ну и стал думать как сделать так, чтобы жизнь была в радость, ведь, наверное, именно в этом смысл жизни.. Или я не прав?...
Он проснулся, когда было еще темно, и стал смотреть за окно на чёрное небо и темное море. Снизу пробивался жёлтый свет ночных улиц, но фонарей не было видно. Только море и небо от этого жёлтого света улиц казались ещё черней и темней, и таинственней. На
Французской ривьере было пять с половиной утра, но в Москве-то скоро девять часов. И поэтому Калистов выспался и молча, лёжа на кровати, смотрел в сторону моря. На горизонте появилась едва заметная густая синева. Небо и море стали меняться на глазах,набирая синей краски и глубины, оттенки становились всё более светлыми и сочными. Зрелище завораживало. Наконец, по горизонту полыхнула розовая тонкая нить рассвета, которая тут же на глазах начала набирать силу, изменяя цвет моря и неба. Синева стала уходить, вытесняемая серой краской, а розовые тона становились всё более яркими и оранжевыми. И тут вышло солнце! Несколько минут и яркий диск залил жарким светом квартиру Александра Владимировича. Он даже отвернулся от солнца и лёг на другой бок. Полежав ещё полчасика, молодецки потянулся, крякнул и вскочил с постели. Солнце уже шпарило вовсю, и он умывшись, пошёл пить кофе.
Он уже знал куда поедет сегодня! Конечно, в Канн!
- Ну ничего себе.. Цены.., - Александр Владимирович усмехнулся и , засмеявшись, помотал головой. Здесь в Канне,через дорогу от набережной Круазетт, также вдоль моря вытянулись в ряд бутики. Он вроде присмотрел себе костюмчик, но потом , увидев цену ахнул, а когда понял, что это даже не цена всего костюма, а только пиджака, и соответственно и брюки стоили примерно столько же, да и рубашечка, и жилетка , и галстучек усмехнулся. А увидев цену носков, просто расхохотался.
- Нет, ну его к богу, этот знаменитый Каннский прикид. Съезжу лучше потом в Рим и там всё куплю, - подумал Александр Владимирович.
Он обогнул дворец Фестивалей , прошёл по набережной вдоль стоянки яхт, с любопытством осматривая и присматриваясь какие бывают эти большие и не очень яхты. Он пешком прошёл в гору к замку, взобрался на самую высокую смотровую площадку и смотрел на раскинувшиеся внизу, вытянувшиеся вдоль моря Канны с высоты птичьего полёта.
Отсюда, над черепичными крышами старого города взгляд летел вниз, и видно было порт с белоснежными судами, за ним дворец Фестивалей с тёмными стёклами и красной ковровой дорожкой на знаменитой лестнице, а дальше полумесяцем изгибалась набережная Круазетт, справа от которой пляжи с почти белым песком бежали к морю. А слева выстроились как на парад фешенебельные отели с умопомрачительными, как говорят, по роскоши номерами, где останавливаются только звёзды кино , ну и просто очень богатые люди. Одним словом красота! От лазурного моря и всех этих зданий, яхт и пляжей, от солнца и ветра, от голубых гор вдали с белеющими вершинами хотелось глубоко вдохнуть, раскинуть руки и полететь над
этим удивительным городом! Он даже невольно поднял руки и чуть не привстал на цыпочки, как услышал сзади серебристый смех. Смех был мягкий , приятный и весёлый. Александр Владимирович обернулся.
Она смотрела на него и улыбалась. Француженка, наверное. Глаза почти чёрные, волосы темные, кольцами. Лет 25, может немного больше. Он заулыбался, засмущался и сказал по-русски: "Здрасьте.."
Вспоминая первую встречу, потом всегда внутри становилось тепло, улыбался даже не от того, что именно так сказал, а сама интонация, словно встретил неожиданно в Каннах очень давнюю знакомую, того кого совсем не ожидал увидеть. Молодая женщина заулыбалась и защебетала что-то на французском, ну он понял только первые слова приветсвия, впрочем остальное было и так ясно без слов, когда она тоже подняла руки и показала подбородком на город.
- Руки раскинуть и полетать, - заулыбался он.
- Уви, ви, месье, - и опять мелодичный пулемётный щебет красивого голоса. Он только успевал кивать в ответ, он всё чувствовал и понимал, что она хочет ему сказать, хотя и не понимал ни слова.
- Вы русский? - перешла она вдруг на хороший английский
- Да. А вы случайно на немецком не говорите?
- Нет, нет, - она засмеялась.
- А я французкий немного изучал, - он попытался сказать эту фразу на французком, чем вызвал у неё очередной приступ смеха.
В итоге они стали говорить на английском, вернее это она говорила на английском, а Александр Владимирович говорил на языке, состоящим из слов и жестов, вставляя в английскую речь французские , а иногда и русские слова .
Как-то само получилось, что они вместе стали спускаться в город. Как-то само получилось, что он вдруг стал подавать ей руку и говорить "ты", ну внутри себя по крайней мере. Он пригласил Мишель в ресторан на набережной, поскольку и время было уже обеденное весьма кстати. Мишель работала в Ницце в аптеке фармацевтом, она сама из Марселя, ну а в Ницце у неё что-то вроде практики или временной работы, а в Марселе закончила вроде как фармацевтический институт что ли..
Словом было тепло на улице и на душе. Он рассказывал о себе и о России, хотя она ничего и не спрашивала, а только часто смеялась своим чистым приятным мягким смехом. Они катались на экскурсионном паровозике по Каннам, а потом она спросила, что это за русское слово "такие дела", которое он всё время произносит. Александр Владимирович смеялся и как мог объяснял, что
