ПАМЯТИ МОЕЙ МАТЕРИ ПОСВЯЩАЕТСЯ
Когда началась Война, все думали, что она быстро кончится и, естественно, на территории врага. Мы тогда жили в Москве. Мой муж и я работали на оборонном заводе, а сын ходил в садик. Немцы вначале наступали и все считали, что это эффект неожиданности нападения, что вот-вот все это пройдет, наши войска их остановят и погонят обратно. Но это вот-вот не приходило, а в один из дней наш папа-муж пришел и сказал, что завод эвакуируют с оборудованием, специалистами и их семьями в далекий город Ташкент. Папа был специалистом: он работал технологом. Мы долго думали, потому что не знали что делать, так как я очень не хотела ехать в непонятный и далекий город Ташкент. Наконец, после размышлений и споров, наш папа сказал:
- А что если вы поедете в село на Сумщину к бабушке и дедушке. Там вы отдохнете, Вовка на свежем воздухе окрепнет, а осенью и вернетесь в Москву. Я думаю, что война к этому времени закончится.
Я обрадовалась, что нам не придется ехать в далекий Ташкент, что скоро я увижу своих родственников и сразу начала собирать вещи в дорогу. Вот уже чемодан, большой узел и сумка были готовы.
- Ну, зачем ты набрала столько вещей? – спросил папа.
- Так ты же сам сказал – вернетесь осенью. А какая будет осень там и в Москве, ты знаешь? Нет! И вообще. Ты помнишь, в каких я тряпках ходила, когда приехала в Москву? Так должна же я дома показать, как москвички одеваются.
- Ну, а как ты это все потащишь? Не забывай, что у тебя еще и Вовка есть.
- Ты что забыл, что я из села. Да я и не такие кутули таскала. Напугал! Смотри! – я связала чемодан и узел длинным полотенцем и вскинула себе на левое плечо. На правую руку посадила сына, а в левую – взяла сумку.
- Да не переживай, ты. Вовку я и за руку могу вести – он все время кричит «я сам, я сам». Да и люди помогут. Сколько там ходить. В Москве ты нас посадишь, а в Харькове только перейти на сумской поезд и…мы дома.
На том и порешили. Через три дня у нас были билеты и проездные документы. Когда садились в вагон, я сказала мужу:
- Когда будешь ехать, возьми с собой раскладушку. Иди, знай как там, на новом месте получится. Ты и сейчас через день на заводе ночуешь, а там и вовсе трудней будет.
- Хорошо! Вы за меня не беспокойтесь. Лишь бы у вас все хорошо было.
К Харькову мы подъезжали утром. Многие здесь выходили и сидели, с узлами и чемоданами, оживленно переговариваясь. Вот замелькали пригороды, дома, и…мы уже едем по станции мимо вагонов разных поездов.
- Так, я тебя сейчас понесу на руках. Спасибо дяденьке скажи, он поможет вынести нашу сумку. А как выйдем, ты пойдешь сам. Только не вздумай руку вырывать. Видишь сколько народу, еще потеряешься, - проговаривала я сыну, а он на все послушно кивал головой и смотрел по сторонам. Он впервые был среди такой толпы и с интересом смотрел на всех, вслушиваясь в этот вагонный взрослый разговор.
И вот только мы стали идти по платформе, как раздалось из динамиков «Внимание! Внимание! Воздушная тревога!». Кто-то крикнул:
- Да это учебная тревога! Вот идиоты!
- Ну, зачем с утра народ баламутить? – выкрикнул другой. Кто-то заматерился. Я взяла сына на руки. После второго напоминания «Внимание! Внимание! Воздушная тревога!» толпа вздрогнула, заколыхалась и кинулась вперед в сторону вокзала. Прижимая правой рукой к себе Вовку, а в левой руке зажав ручку сумки, я побежала. Чемодан беспощадно бил меня по спине, а я еле успевала переставлять ноги, так как толпа неслась бурным потоком и не дай бог оступиться. А из других вагонов люди в страхе почти запрыгивали в толпу, увеличивая беспорядок и панику.
Топот! Крики! Ругань! Плач!
И тут вдруг сверху посыпались бомбы. Они взрывались среди людей, среди вагонов – везде. Пулеметные очереди с самолетов разбрасывали, разрывали толпу на части. Толпа обезумела от страха и все побежали кто куда. Но в основном ее путь был зажат вагонами с двух сторон. Впереди почти на всю платформу зияла дымящаяся воронка с разбросанными вокруг телами убитых. Некоторые были просто разорваны взрывом на части и лежали в лужах крови. Подошедшие туда в ужасе останавливались, но напиравшая сзади толпа толкала их вперед, и они шли по лужам крови, переступая через убитых. Меня толкали, я тоже шла, скользила ногами и боялась одного - упасть, так как понимала, что тут я уже не поднимусь – раздавят. Из горящего рядом вагона раздавались крики. Было много раненых: одни кричали, умоляли, другие, просто молча, смотрели, угасающим взором. Но все бежали мимо, дальше, стараясь вырваться из этой смертельной давки. Вот вагоны слева кончились, и толпа разделилась: кто побежал в сторону вокзала, кто бежал прямо. Меня с Вовкой толпа потащила прямо вдоль вагонов.
Вскоре стало немного свободнее, уже никто не толкает и можно даже оглянуться. Я почувствовала, что уже не могу дальше идти и села на чемодан, а Вовку поставила рядом. Он молчит и только испуганно вертит головой. А я смотрю на чемодан, на узел, на сумку и удивляюсь тому, что не потеряла их в этой суете.
И тут опять завыла сирена, и раздался голос из динамиков «Внимание! Воздушная тревога!». Я схватила чемодан с узлом, сумку и сына и бежать. Уже раздались первые взрывы, когда я увидела, как впереди мужчина с ребенком залез под вагон и спрятался там за колесами. Я, тоже не раздумывая, кинула под ближайшие колеса вещи и полезла туда с Вовкой. Только я уложила за колесами вещи, положила рядом сына, как почти рядом раздался взрыв. Я закрыла собой Вовку. Снова раздался взрыв. Осколки затарахтели по стенкам вагона и посыпались стекла, раздались крики, а я вдавливала сына в шпалы, как могла. Где-то кричали раненые, где-то что-то горело и взрывалось, а мы лежали, прижимаясь, друг к другу, и вытаращив глаза, вслушивались. В головах у нас стоял чемодан. Ветром иногда заносило дым от горящего напротив вагона и, тогда я тряпкой закрывала лицо Вовки. Взрывы и треск пулеметов то удалялись, то приближались, и мы ждали. Ведь должно же это когда-то кончиться. Было очень страшно. Господи! Неужели это конец! Я уже поняла, что это - война. Но почему такая? Почему у нас? Как хорошо, что с нами нет нашего папы.
Но вот вроде утихло, не слыхать взрывов, улетели гады. Я поднялась на одной руке и стала осматриваться. Мужчина с ребенком уже выбирался из-под нашего вагона. Слава богу, они живы, пора и нам вылезать. Я переложила вещи за рельсу, а затем и мы вылезли из под вагона.
От горящего напротив вагона дышало жаром, а клубы дыма заволокли все вокруг и мешали дышать. Вовка опять закашлялся. На платформе лежали раненые и убитые. Несколько человек пытались оттащить раненых подальше от горящего вагона. Уже у другого целого вагона две женщины на коленях стояли над убитым мужчиной и громко голосили. Отовсюду раздавались крики, плач, ругань. Я схватила наши вещи, Вовку на руки и бегом из этого ада, где обходя обломки вагонов, где перешагивая через раненых или убитых. Если бы не сын, я, наверное, не выдержала: где-нибудь бы упала или разорвалась в безумной истерике. Но со мной был Вовка и я должна была спасти и любой ценой вывести его из под бомбежки. Поэтому я бежала, бежала, как бы не замечая всего этого ужаса, и только смотрела вперед туда, где заканчивались вагоны.Там не должны бомбить, там не должны стрелять, там нечему гореть думала я и бежала в то спасительное пространство.
Кончились уже вагоны, я еще немного пробежала и остановилась. Бросила на платформу вещи, опустила Вовку с одеревеневшей руки и осмотрелась. Надо же, как мы далеко убежали.
Было видно, как горит вокзал. Бомба попала в его левое крыло. В разных местах станции горели пассажирские и товарные вагоны, да на дальних путях горели и взрывались цистерны. По крикам пробегающих я поняла, что там были какие-то ГСМ. Мне было видно, как маленькие паровозики растаскивали разбитые и сгоревшие вагоны, а санитары с носилками уносили раненых и убитых. Я смотрела, смотрела на все это, а потом как накатило на меня что-то. Я села на чемодан и стала реветь и кричать, иногда поднимая руки к верху. Вовка, глядя на меня, вцепился в платье руками и тоже стал реветь и кричать «Мама! Мама!». Мимо проходили, пробегали люди, искоса глянув на нас, и исчезали. У них была своя беда и свое горе. Все спешили покинуть это страшное место. Но вот один мужчина остановился, послушал этот вой - крик, подошел к нам и, потом схватив меня за голову руками, начал трясти ее и кричать:
- Замолчи! Ты что с ребенком делаешь? Замолчи! – а потом два раза ударил меня по щекам.
Я вдруг замолчала, вытаращив глаза на незнакомого мужчину.
- Ты чего? Что тебе надо? – прокричала я. Затем посмотрела на сына, взяла его на руки и запричитала.
- Ой! Сыночку! Ой! Прости! Твоя мамка с ума сошла. Ты не плачь! Я сейчас успокоюсь, и мы уйдем отсюда.
Мужчина усмехнулся слегка, махнул рукой и ушел, а я высморкала нос Вовки, вытерла заплаканные щеки и прижала его к себе. Он уже почти успокоился и только изредка всхлипывал.
- Ну, вот и хорошо. Вот сейчас мы и пойдем, - проговорила я, а затем поправила волосы, вытерла глаза, и все лицо платочком. Я посмотрела на платье. Ужас! Какое оно было грязное! Ну, да ладно. Живы и слава Богу! А куда идти? Вокзал горит, там не до нас. Пойдем потихоньку дальше, там хоть бомбить не будут. Я отряхнула пыль со своей и Вовкиной одежды, еще раз вытерла лицо платочком и мы пошли потихоньку вперед.
Но вот мимо нас прошипел, обдавая паром паровоз. Он тащил вереницу целых пассажирских вагонов, из открытых окон которых торчали стриженные солдатские головы. Повезло им как! Приехали после бомбежки. А поезд проехал еще немного и остановился, но, наверное, скоро поедет, так как из вагонов никого не выпускали.
- Девушка! Девушка! А куда Вы едете? - Выкрикнул белобрысый парень в военной форме. Я оглянулась, рядом никого и мне стало смешно за «девушку».
- Да, да! Куда? – кричал его сосед и улыбался. В соседних окнах тоже торчали веселые доброжелательные лица.
- Да туда же, куда и вы, - прокричала я.
- Так поехали с нами.
- А это куда? – показала я на Вовку и вещи.
- Да у нас все поместится, - засмеялись в окне.
- Но мне надо в Сумы ехать.
- А мы через Сумы и едем.
- Правда!
- Правда! Правда! - Закричало окно и к нам потянулись руки.
В этот момент поезд дернулся, но еще не поехал. Не знаю, что на меня нашло, но я схватила вещи и отдала их
