борт 113

могли бы проводить меня в туалет? Умираю.
- Да, вон зайди за угол, - нехотя ответил мужик.
- Мне надо по серьёзному, - выпалил я мужику, который явно недооценил  мою проблему.
- Курить есть? – спросил мужик.
  Я быстро отдал ему всю пачку.
- Пошли.  Эх, понаедут, тут. Это тебе Москва, а не твоя деревня, где под каждым кустом и стол, и дом, и …сам понимаешь.
 Я пошел за мужиком вглубь магазина. И когда я уже подумал, что всё напрасно и опозориться мне придется, мужик неожиданно остановился и ткнул пальцем в одну из многочисленных дверей:
- Здесь. И в следующий раз, когда соберешься в Москву….
  Я не дослушал наставление. На ходу раздеваясь, я ринулся внутрь навстречу великому изобретению человечества, всю гениальность которого порой не замечаешь.                                                    
  Когда я для верности просидел в туалете минут пятнадцать и убедился, что в дальнейшем пребывании тут нет никакой необходимости, я, наконец, вспомнил об истинной цели своего приезда в столицу. Тщательно вымыв руки, я с успокоенным желудком и деловым видом, вышел из туалета. Признаться, я в первый раз был внутри такого огромного магазина, и мне показалось, что здесь народа не меньше, чем возле прилавков. Туда-сюда сновали люди с тележками, ящиками, требуя уступить дорогу. Я попытался вспомнить, какой дорогой меня привел сюда сердобольный грузчик, но это было невозможно, так как по известным причинам дорогу я не запоминал. Я стоял, переминаясь с ноги на ногу, с огромной пустой сумкой в руках и не знал, что же мне делать. Тут одна дверь открылась, и из нее вышла женщина в ослепительно белом халате. По ее габаритам можно было сделать вывод, что в магазине она работает давно, и далеко не на последней должности. Завидев меня, она строго спросила:
- Молодой человек, что вам здесь нужно?
  Я не знал, что ответить. Рассказать ей всю историю про чревоугодие и его последствия, которые и привели меня в закрома универсама. Так ведь не поверит! Еще, чего доброго, милицию вызовет, так как, наверное, сюда проходить простым гражданам не положено.
Но тут я вспомнил одно мудрое замечание, если не знаешь, что говорить, говори правду. Поэтому я набрался нахальства и с легкой усмешкой заявил:
- Что мне может быть нужно в универсаме? Естественно, продукты питания.
 Последние два слова я произнес с легким придыханием, подчеркивая их глубокую значимость.
- Так вы от Бориса Ивановича? Слава Богу, а то я заждалась, хотела уже звонить. Пойдемте со мной.
Хотя я был и не от Бориса Ивановича, но проследовал за толстухой в кабинет, большую часть которого занимали три огромных холодильника. Женщина открыла один из холодильников и стала извлекать оттуда один дефицит за другим и укладывать мне в сумку. У меня в глазах потемнело от этого изобилия.  Я за всю  прожитую жизнь даже  не видел большинства гастрономических чудес, которыми наградила меня хозяйка этой медной горы. В конце она достала из какого-то ящика две бутылки коньяка и настоящий ананас. Это сразило меня наповал. Это сейчас ананасы можно найти в любом ларьке, а тогда я видел их только на картинках. Видно, этот Борис Иванович покушать был не дурак.
- Вот, это всё, - женщина с трудом застегнула молнию на моей сумке, - передайте Борису Ивановичу привет, большое спасибо за путевку,  я всегда к его услугам.
- Хорошо, передам. И сколько за всё? – небрежно спросил я, доставая бумажник.
- Ну, что вы? Уберите, а то обижусь, - замахала на меня руками толстуха.
- Да, это я, так, пошутил, - быстро сориентировался я. Видимо, расплачиваться здесь  принято только «борзыми щенками». Какие между своими могут быть деньги?
- Вы на машине? – спросила женщина.
- Да, почти. На маленьком автобусе. Надо еще кое-куда наведаться. Сами понимаете.
 Хозяйка кабинета прошла к столу и нажала на селектор:
- Гудков и Кузьмин, зайдите ко мне.
Через пару минут в кабинет вошли два мужика в фуфайках. Один из них был тот, кто спас мою честь.
- Проводите молодого человека, - она кивнула сумку.
Мужики вдвоем не без труда потащили сумку. Я попрощался и пошел за ними. На улице они остановились перехватить руки, и тот, что был мне знаком, сказал:
- Ну, ты, артист, начальник!
- Почему? – удивился я.
- Ты же, наверняка, из ОБХСС или народного контроля? Нет? А как ловко дристуна разыграл! Прям Бельмондо! – он вынул из кармана мою пачку «Стюардессы» и протянул мне.
- Оставь себе. Поставьте сумку и свободны.
Мужики оставили сумку в пятидесяти метрах от нашего автобуса и ретировались восвояси. Вскоре из магазина вышли Михалыч с Эдькой.
- Ты где пропадал? – спросил Михалыч, у которого под мышкой торчал сверток с невзрачного вида полукопченой колбасой, - я на тебя взял. По три семьдесят. Правда, жиру многовато, а так ничего колбаска.
- А мне и не нужно. Помогите лучше сумку донести, я тут отварился по случаю.
 Втроем мы еле дотащили сумку. Повидавший на своем веку Михалыч тоже в глаза не видел большинства продуктов, которые лежали в моей сумке. Он взял в руки ананас и спросил:
- А это что за шишка?
- Это ананас.
- Зачем ты его купил?
- Это к коньяку. Не могу, понимаешь, коньяк без ананасов. Без ананаса «Мартель»,  - я прочитал название коньяка на бутылке, - немного сладковат. Не идет, одним словом.
 Я еще долго их водил за нос, подарил по палке финской колбасы «Салями», но потом все честно рассказал. Мы долго вместе смеялись над моим приключением, а Эдька корил себя за то, что утром сходил на кладбище в туалет. Ведь на моем месте мог оказаться и он. А Михалыч даже предположил, что если бы мы все отнеслись легкомысленно к утреннему туалету, то могли оказаться в закромах у хозяйки медной горы и втроем. Я представил себе эту картину и мысленно поблагодарил Бога, что этого не произошло. Женщину было все-таки жалко, придется ей Борису Ивановичу еще одну оказию собирать. А уж если бы мы втроем пожаловали…
  Вечером перед ночевкой мы выпили одну бутылку коньяка, но, правда, не под ананас, а под обыкновенное яблоко. Михалыч после первой сильно чертыхался и говорил, что самогонка его соседки гораздо вкуснее «Мартеля». Но потом втянулся и пил с удовольствием.
 На следующий день я гулял по Москве. Свою задачу по закупке продуктов я выполнил, даже перевыполнил. Пришлось, правда, докупить простецких продуктов, которые пресловутый Борис Иванович не заказывал. Речь идет о сливочном масле, сыре, гречке. У нас в городе даже этого не было. Мучила меня тогда совесть, что оставил я с носом Бориса Ивановича. Но я успокаивал себя тем, что не такой он человек, чтобы остаться голодным. Да и у хозяйки медной горы продукты из моей сумки, наверняка, не последние. Так что у нее не убудет. Раз уж мне судьба позволила влезть в эту цепочку распределения  райских благ, то грех этим не воспользоваться.
  К вечеру, взяв две бутылки «Андроповки» и закуски, я возвратился к месту ночевки. Оба автобуса уже были там, полностью загруженные полиэтиленовыми канистрами. Солнце клонилось к закату, день был теплым и вечер тоже, снега уже почти не было видно. Словом, погода способствовала такому настроению, когда хочется собраться с друзьями, предварительно захватив хмельного зелья, и повести неторопливую беседу, греясь на весеннем солнышке. Погода располагала, погода звала. Поэтому я не удивился радостному возбуждению моих попутчиков, когда извлек из сумки все атрибуты предстоящего мероприятия. Все сразу засуетились, Михалыч стал готовить импровизированный столик из канистр, а Эдик резать закуску. Тут Михалыч и говорит:
- Чего мы будем пылиться в автобусе? Пошли на кладбище.
- А что? Там и столики есть, и скамеечки. Покойнички на нас не обидятся, помянем заодно, - поддержал идею Эдик.
  Я не возражал. Мы быстро собрали сумку и отправились на кладбище.
Немецкое кладбище было очень большим, по моим, во всяком случае, меркам. Не знаю, почему оно называлось немецким, ни одной немецкой фамилии среди захороненных я так и не увидел. Зато иные памятники были очень красивы. Попадались захоронения даже прошлого века. Мы долго ходили, пока, наконец, не нашли подходящее место возле одной из могилок. За оградой на мраморном камне был барельеф усопшего и что-то написано, но мы не обратили на это внимания. Главное, что тут были аккуратные столик и две скамейки. Мы постелили на столик газетку и прекрасно расположились. Водка приятно жгла внутренности и создавала то неповторимое настроение, когда хочется поговорить, излить душу, а ближе тех, кто пьёт вместе с тобой, нет никого на свете. Это состояние знакомо всем мужчинам. Именно в этом состоянии рассказываются самые невероятные истории, даются ни к чему не обязывающие обещания, которые также легко забываются, как и произносятся. Словом, это самое приятное во всех отношениях время препровождение.
 Михалыч, Эдик и я уже откупорили вторую бутылку и начали уже громко разговаривать и смеяться, как неожиданно, откуда-то сзади вышла странная компания из шести человек. Едва взглянув на них, я сразу почувствовал, что их появление добром не кончится. У всех шестерых на лицах было отчетливо написано, что мы им сильно задолжали и они, потратив на поиски долгие годы, наконец-то, нас нашли. Оставалось дождаться, под каким соусом всё это будет подано. Идущий впереди парень, выше меня на голову ростом и с руками, как у хорошего боксера, без приветствий сразу перешёл к сути:
- Вы знаете, где пьёте?
- На кладбище, - дрожащим голосом ответил Эдик, который почувствовал то же, что и я.
- Это уже следствие, - зловеще выговорил парень, - а пьёте вы на могиле чемпиона мира по боксу Валерия Попенченко. Мы его друзья, и этого не допустим. Поэтому сейчас мы вас будем бить.
 Не оставив не малейшего сомнения в искренности своих слов, этот парень и его дружки, буквально набросились на нас. Битва была короткой. Может быть, у чемпиона не все друзья занимались боксом, но эти уж точно были боксерами. Через две минуты мы все трое были аккуратно уложены. И если мне досталось не много, то Михалыч и Эдик были помяты изрядно. Защитники чести чемпиона забрали всё: от водки до недоеденной банки кильки в томатном соусе. Мы с трудом поднялись, и я  прочитал на барельефе мраморного памятника, возле которого проходила баталия:
- Колбасов Николай Иванович, директор швейной фабрики. Дата рождения, дата смерти, четверостишие о глубокой скорби родственников и трудового коллектива. Это могила не Попенченко!
- Водки им надо было. А Попенченко тут не причем, - сказал Михалыч, услышав фамилию покойника,- я знаю, где могила Попенченко.
- А что же ты им сразу не сказал? – возмутился Эдик.
- Это не помогло бы. Тогда они бы представились швеями-мотористками с фабрики, которую осиротил этот Колбасов. Я же говорю, водки им надо было.
- И чего мы поперлись на кладбище? - с тоской в голосе сказал Эдик, - и в автобусе бы прекрасно посидели. На природу потянуло. Ну, вот и погрелись на солнышке.
  Мы возвратились к машинам. Я сбегал в магазин и принес еще две бутылки водки, чтобы промыть раны. Раны промывали не столько снаружи, сколько изнутри. Когда заканчивали вторую бутылку, Михалыч, заклеймив позором друзей чемпиона, так расхорохорился, что выходило, будто не нам досталось, а они, наши обидчики спаслись бегством. Мы с Эдиком только поддакивали и почти не сомневались в искренности его