борт 113

четырнадцатым дом, а потом рихтовали его самого. К четырем часам утра все работы были закончены, но чтобы двигаться дальше, нам нужен был трос. Эдька предложил лечь спать, и отложить поиски троса до утра. Но я и, неожиданно вставший на мою сторону, Михалыч замахали на него руками:
- Еще чего, не выспался он! – возмущался Михалыч, - чуть пол деревни не снес, пошли трос искать.
 Деревня, патриархальный покой которой, так неожиданно нарушил Эдик, стояла на этом месте с незапамятных времен. Жили в ней старики и старухи, к которым иногда по воскресеньям наведывались, разлетевшиеся по городам и весям, дети. И если оконные стекла в этой деревне еще водились, то относительно стального троса я сильно сомневался. Особенно в середине апреля, тем более в четыре час утра не выходного дня. Но, тем не менее,  мы отправились на поиски. Представьте себе ситуацию, когда к вам дом в четыре часа утра стучат трое грязных небритых мужиков и спрашивают, нет ли у вас часом металлического троса. Хорошо хоть деревня была маленькой, и весть о нашем наезде на крайний дом распространилась очень быстро. Поэтому наш утренний визит не слишком удивлял разбуженных жителей. Наконец, в пятом по счету доме трос нашелся. Он валялся во дворе дома, ржавый и наполовину расплетенный. По всему было видно, что трос тут валяется давно и нужен хозяину, как собаке пятая нога. Однако, хозяин, сухонький и простоватый на вид старичок, чутко прочувствовал ситуацию и сделал вид, что жить без этого троса не может, и что всё его хозяйство только на этом тросе и держится. Словом обошёлся нам трос в двадцать канистр. Вместе с остальными вынужденными приобретениями мы оставили в этой деревне в общей сложности шестьдесят канистр, так как аборигены ни за что не хотели признавать рубли средством оплаты.
  С рассветом мы опять приложились к нашим московским разносолам и улеглись спать, так как попросту валились с ног от усталости.
   Когда я проснулся, часы показывали три часа дня. Посмотревшись в зеркало автобуса, я испугался собственного вида. На меня смотрело заросшее щетиной лицо, заметно не мытое, с кругами под глазами от постоянного недосыпания. Давно не чищенные зубы пожелтели, ворот некогда голубенькой рубашки почернел от пота и грязи. Я посмотрел на свои ладони и подумал, что они вполне могли бы принадлежать шахтеру только что поднявшемуся из забоя. Я сходил к колодцу и попытался отмыться, но быстро бросил эту бессмысленную затею. Тут нужно было сначала отмачиваться и отпариваться, а от ледяной воды только простудишься. У проходившего мимо почтальона я спросил, какой сегодня день.
- Среда, голубчик. А вы, что с Луны свалились? Или пьянствуете, что счет времени потеряли?
- А что заметно? – поинтересовался я.
- Еще как! О ваших подвигах даже я наслышан, хотя живу в райцентре. Убирались бы ребята отсюда поскорее, пока сюда участковый не нагрянул.
 Почтальон отправился дальше, а я с ужасом подумал:
- Кошмар! Едем уже двое с лишним суток, а не проехали и полвины дороги. Если так дальше пойдет, то домой мы появимся только в субботу. Все, что я купил в Москве я съем со своими попутчиками. Нет! Больше никаких остановок!
 Я возвратился к автобусам, возле которых уже собралась разношерстная толпа аборигенов. Шло бурное обсуждение вчерашнего происшествия. В истории деревни Эдькин фортель был, вероятно, самым выдающимся событием за все время ее существования. На меня показывали пальцами, что-то выкрикивали. Старушка, в чей дом угодил автобус Эдика, была в центре внимания и, наверное, в сотый раз пересказывала подробности аварии. Я хмуро прошёл сквозь толпу, залез в автобус и разбудил остальных.
   Через час, предварительно подкрепившись, мы тронулись в путь. Теперь Эдику надо было постоянно бодрствовать, так сцепка его автобуса с тягачом, роль которого исполнял сто тринадцатый, жесткой не была. Теперь в то, что он снова уснет, не верилось.
  Постепенно наше продвижение вперед стабилизировалось, мы ехали всю ночь, останавливаясь только для того, чтобы долить воды в радиатор автобуса Михалыча. На рассвете в четверг показался город Гороховец, а от него до нашего родного города было все-то пятьдесят километров. Ещё два с половиной часа и мы будем дома! Я приободрился и повеселел. За Гороховцом, спустившись с горки, мы стали подниматься на мост через реку Клязьму. Тут сто тринадцатый завибрировал, пару раз чертыхнулся и встал.
- Всё, - сказал упавшим голосом Михалыч, - Боливар, как и следовало ожидать, двоих не вынес.
Автобусы кое-как, задним ходом спланировали с моста на обочину. Ремонтировать сто тринадцатый в полевых условиях Михалыч даже и не пытался. Мы все трое собрались на совет. Было решено отправить Эдика в гараж на попутке за помощью. В гараже он должен был взять настоящий тягач и вернуться за нами.
- Час туда, час там, три часа обратно. К обеду будем дома, - уверенно рассудил Михалыч.
 Взяв три канистры, Эдик пошел голосовать. Первая же легковушка его подобрала.
- Двадцать пять в Москве, шестьдесят в деревне, плюс три сейчас, - подсчитывал вслух Михалыч, - и того, получается, восемьдесят восемь штук. По два рубля за канистру. Почти пол зарплаты с каждого.
- Да, ладно, - успокоил я его, - напишешь объяснительную, всё расскажешь. Если полностью не простят, то скостят сумму, наверняка. Ты же пролетарий! А пролетарий, он же гегемон!
- Ты думаешь?
- Уверен.
- Твоими бы устами, да колбасу есть, - сокрушался Михалыч, - ты начальника нашего не знаешь. Он про пролетариев и гегемонов ничего не слышал. Ладно, давай поспим, раз время есть. Через пару часов Эдик вернется и нас разбудит.
 Мы закрылись в сто тринадцатом и улеглись на канистрах. Я сразу уснул, так как провел бессонную ночь, слушая байки Михалыча и исполняя роль водоноса.
  Проснулись мы почти одновременно. Я посмотрел на часы. Было уже пять часов вечера. Но ни тягача, ни Эдика не было.
- Что за чертовщина? – ругался Михалыч, - куда же он делся?
  Мы прождали еще два часа. Стало смеркаться, наконец, Михалыч не выдержал:
- Всё, больше не могу. До Гороховца рукой подать. Я поеду на попутке туда, позвоню в гараж, узнаю, в чем дело. А ты тут сиди, за грузом присмотри.
  Мне было уже всё равно. Михалыч взял две канистры и на попутном грузовике уехал в сторону Гороховца. Я пересел на место водителя, покурил, и совсем было задремал. Тут со стороны моста через Клязьму показалась милицейская машина. Сначала она проехала мимо, но потом, дав задний ход, возвратилась. Из машины вышел офицер и подошел ко мне. Назвавшись инспектором ГАИ, он потребовал с меня водительские права и документы на груз.
- Прав у меня нет, а документы…., - я полез в бардачок, так как видел, что Михалыч положил туда документы. Но там оказалось столько бумаг, что разобраться в том, какие из них нужные, мне было не под силу. Поэтому я всех их отдал милиционеру, не разбираясь.
- А груз-то не соответствует, - ехидно произнес гаишник, оторвавшись от бумаг. Он обошёл автобус кругом, и явно предвкушая добычу, снова обратился ко мне:
- А ты кто такой? Документы есть?
 Ну, кто же с собой носит паспорт? Конечно, никаких документов у меня с собой не было. Я пытался поведать ему о наших приключениях, но он, видимо, меня не понял. Или не хотел понимать.
- Придется задержать тебя до выяснения личности. Иди, садись в нашу машину, а груз сержант посторожит.
 Сколько еще канистр пропадет в результате бдения этого сержанта, можно было только догадываться. Но то, что урон будет значительным, сомневаться не приходилось. Мне же было глубоко наплевать, куда ехать, с кем, и на сколько. Я так устал от этой дороги, от автобуса и от этих чертовых канистр, которые вызывали дрожь умиления у всех, кто попадался нам на пути. Особенно у блюстителей порядка.
   В Гороховце инспектор подрулил к отделению милицию. Там, в коридоре я увидел Михалыча, который сидел за грязным, обшарпанным столом и что-то писал, бормоча себе под нос:
- Я им покажу кузькину мать, я им всё напишу, я им устрою оскорбление мундира.
  Он поднял голову и увидел меня:
- Ой, и ты здесь? А кто с грузом остался?
- Сержант.
- Ну, всё, - упавшим голосом произнес Михалыч, - пустили козлов в огород.
- Это кого ты имеешь в виду? – угрожающе прошипел привезший меня инспектор.
- Никого, это я про себя, - быстро поправился Михалыч.
- Смотри у меня.
 Из разговора с Михалычем выяснилось, что он зашел в милицию позвонить, но ему отказали, причем не очень вежливо. В результате конфликта, возникшего на этой почве, он был задержан за оскорбление блюстителей порядка. К счастью у Михалыча было с собой водительское удостоверение и документы на груз. Потом мы по отдельности в течение двух часов давали показания какому-то начальнику, потом эти показания он проверял на предмет отсутствия противоречий. На это ушло еще около часа. Только когда совсем уже стемнело, он, наконец, нам поверил. Нас обоих освободили и прогнали из отделения с миром. Доковыляв до шоссе, мы стали голосовать, чтобы на попутной машине добраться до автобусов, но никто не останавливался.
- Ну, конечно, канистр у нас нет, поэтому мы теперь не люди. Пошли пешком.
Через час мы добрались до автобусов. Сержант скромно попросил у нас две канистры. Наверняка, он уже успел поживиться, но мы исполнили его просьбу, лишь бы он оставил нас в покое. Милицией мы насытились по горло.
 Не успели мы поужинать, как приехал тягач. Из него выскочил радостный Эдик.
- Ты что, через Мурманск ехал? Тебя только за смертью посылать, -  не разделил его возбужденную реакцию Михалыч.
- Тягач поломался, - оправдывался Эдька, - я тут от вас в пятнадцати верстах ремонтировался весь день. Ну, а вы тут, как?
- Твоими молитвами. Успели нас  арестовать, допросить, отпустить, успели мы и в Гороховце побывать. Причем, обратно своим ходом добирались, - разъяснил я Эдику ситуацию.
  Эдька посмотрел на огни города Гороховца, до которого было добрых пять километров, и присвистнул:
- Далеко. Неужели никто не подвёз?
- Представь себе, никто.
- Я бы тоже не остановился, - Эдик глубоко вздохнул, - уж больно вы страшные оба, а на улице темно.
- На себя-то посмотри, - буркнул Михалыч.
 После ремонта тягача Эдька не умывался, и руки даже не вымыл. Поэтому он от нас ничем не отличался.
  После полуночи, соорудив автопоезд из тягача и двух автобусов, мы переехали через мост и продолжили своё путешествие. В час мы делали не больше десяти километров. Уже забрезжил рассвет, когда мы добрались до развилки, где с Московского шоссе надо было повернуть к нашему городу. Здесь же, на этом важном пересечении дорог располагался пост ГАИ. Отсюда до нашего города оставалось восемь километров. На повороте стоял гаишник и изнывал от безделья. А тут мы: тягач с двумя автобусами на буксире. Это не просто развлечение для досужего инспектора, это целое событие. До дыр зачитав права водителей, а также документы на канистры, он потребовал не больше, не меньше, а письменное разрешение начальника автоинспекции города на проезд автопоезда. Этим он нас убил окончательно. Если бы у меня был пистолет, я бы его застрелил. Мы пытались соблазнить его канистрами, но он был местный, и это добро его не интересовало. В качестве компенсации за наши мучения, он нам сообщил, что начальник сам сюда приедет на развод, и