Мы превращаемся ( Я видел в небе - там кто-то ходит )

прямо в рыло этой засушенной жабе залез. А дальше все было как в анекдоте про песика-тузика, который сам себя напугал. В общем, журчание в животе не зря, пукнул так, что аж древняя штукатурка посыпалась. Не знаю, как там мумия на это среагировала, но я своего хлопка испугался до ужаса. Как и куда я кинулся - не помню, очнулся только когда из кургана на поверхность выполз. Но это еще полбеды. В качестве подсобных рабочих руководство нанимало местных жителей, чей воинственный предок и был там захоронен. Так вот, один из этих абреков решил ночью ограбить могильник. Дождался, когда все уснули и полез. Видимо, трясясь от страха, ведь многие страшные легенды окружали это место и уж ему-то они точно были известны с детства. Не знаю, как решился, как пересилил себя, но до спуска в могильник добрался. И в самый напряженный момент вдруг раздается оглушающий звук, чем-то напоминающий воинственный рык, а вслед за этим из под земли кто-то выскакивает. Как ты, наверно, понимаешь - это был я. А ему по всей видимости показалось, что это засохший предок, не стерпев осквернения, воскрес и решил отомстить.
  Ильич замолчал, видимо, предавшись ностальгическим воспоминаниям. В действительность вернул его оглушающий смех Белорученкова. Не поняв причины, Василий обидчиво прервал раздражавщую реакцию товарища:
  - Я бы посмотрел на тебя в тот момент, окажись ты на моем месте. Я, слава богу, просто оглушил воздух, не обделавшись в штаны. Другой бы еще неделю сушил одежду.
  - Ты не обижайся, - захлебываясь смехом, сказал Савельевич, - я не над тобой, а над абреком. Кстати, а с ним-то что было дальше?
  - Умер, не приходя в сознание, - со всей серьезностью ответил Ильич, отвернулся от капитана и с удвоенной силой стал тереть стекло.
  - Да, он так и не успел посмеяться над ситуацией, - философски заметил Николай. - А если и у тебя бы не выдержало сердце, никто никогда бы не узнал, что произошло на самом деле. Проснулись утром, глядь - два свежих трупа. Дурная слава на долгие времена была бы обеспечена этому месту. Можно подумать, что разгадка всех страшных тайн и смертей оказывается очень проста, даже смешна: один пернул - обосрались все.
  - Слушай, Савельевич, у тебя философия какая-то ущербная. Как у главрача психушки. Тот и в здоровом человеке находит отклонения от нормы и не замечает, что сам уже давно свихнулся.
  Теперь уже возмутился капитан. Шмыгнув носом, он сказал:
  - Не был ты никогда археологом, уж очень окна у тебя хорошо получается мыть. Самое большее на кого ты тянешь, так это на того самого умершего рабочего.
  - Эх, молодость, молодость, - подтерев под носом мокрой тряпкой, возразил Ильич, - когда-нибудь ты вспомнишь меня, своего старого доброго агента, и скажешь, зря я ему не верил. Но мы отвлеклись. Давай теперь о Стаеве...

  Хаттабыч стоял возле дверей кабинета за углом, нетерпеливо елозя ногами. Вот уже минут десять как у него разрывался от перенапряжения и скопившейся жидкости мочевой пузырь. Но ничего полезного для себя он так и не услышал. Начало казалось интригующим, соперники заговорили о Стаеве. Тогда-то он и почувствовал первые позывы организма. Наверное сказалось непрерывное журчание воды. Но затем говорившие отклонились от темы.
  Возможно, рассказ Ильича и был интересен. В другой ситуации Егор послушал бы его с удовольствием. Но только не сейчас. Казалось, мочевой пузырь раздувается с каждой секундой и вот-вот лопнет. Начав с легких движений руками и ногами, со временем Хаттабыч стал дергаться все сильней и сильней. Со стороны можно было подумать, что он заразился тяжелой болезнью "Пляска святого Витта" или просто решил победить в конкурсе исполнителей хип-хопа. Перед ним встал жесткий выбор: намочить штаны - дослушав до конца, или сбегать в туалет - рискуя пропустить самое важное. И то, и другое его не устраивало. Он решил терпеть насколько возможно, а там будь что будет.
  Но всему есть предел. И Егору в один момент показалось, что он дошел до него. Плюнув на все, он уже решился бежать в туалет, как вдруг несущественный до этого разговор вновь коснулся Стаева. Лицо Хаттабыча побледнело, он оказался в положении партизана, подвергшегося пытке - терпеть невозможно, а выдать тайну, в его случае пропустить разговор  нельзя. Со стойким измученным лицом, превратившись в мумию, поскольку мысленно отрешился от всех чувств и тела, он в миг стал одним большим слуховым аппаратом с одним единственным желанием - не дать течь.

  - Грустная история с грустным финалом, - продолжая настойчиво тереть тряпкой стекло, тяжко вздохнул Ильич. - Не зря говорят, что беда не приходит одна. Похоже у них не только проблемы с законом, но и в семейных отношениях далеко не все в порядке. Как я понял, Стаев ударился в пьянство, его подруга в загул. Они сами себя всеми силами еще глубже втаптывают в дерьмо. Во всяком случае по виду этого молодого человека было заметно, что он обречен. Причем, сам хорошо это осознает. Говорят, для того чтобы победить противника, надо внести сумятицу в его ряды, разрушить взаимопонимание, тогда его можно брать голыми руками. В данном случае они сами все прекрасно без чьего-либо вмешательства делают, с большим успехом разрушают свои собственные ряды.
  - Как-то ты грустно об этом говоришь. Сочувствием проникся? - вяло усмехнулся капитан. - Они сами виноваты, никто не заставлял грабить. А разлады - закономерное следствие.
  - Жаль мне их. Полагаю, думали, для будущего счастья стараются. А счастье тю-тю, кругом одно большое говно.
  - Для счастья? Хм, - скривил лицо Николай, - ради халявных денег. Сейчас все так: " Мама я в Куршавель хочу". А мама еле концы с концами сводит, или того пуще, нету мамы и папы нету, а Куршавель есть. Это я-то рожей не вышел, а вот пистолетик прикуплю, тогда посмотрим, кто не вышел.
  - Ты монстров-то из них не делай, они еще дети по сути.
  - Нашел детей. Да и не делаю я из них монстров и даже в чём-то понимаю. Наш телевизор хоть кого с ума сведет. Тут либо революционер-экспроприатор, либо просто экспроприатор. Либо "ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй", либо сам в буржуины. А по-другому как с пушкой в руках в буржуины не попадешь. Светский проститутки и гомосеки на "Бэнтли" и "Ламборджини", а ты на трехскоростном велосипеде, без шансов пересесть на шестискоростной. Тебя, блин, если рожей не вышел, даже в Москву не пустят, как Кержаков - бил, бью и буду бить, так и ты - жил, живу и буду жить в своем Семиструеве. Зарплата мизерная, безработица, Сибирь как Московская колония. Возникают сомнения, а все ли в порядке с твоим зрением, когда ты читаешь в паспорте, что являешься полноправным гражданином России. Невольно задумываешься о том, что бывают граждане больше чем граждане, а бывают лица без определенного статуса из колонии. Ты еще молодой, жить хочешь хорошо, а не горбатиться за копейки до самой пенсии, а тут тебе еще телевизор каждый день Ксюшу с Тимати кажет. Крышу запросто сдует. Поэты-романтики сейчас не в моде. У меня даже стишок по этому поводу есть, как Менделееву во сне приснился:
     
И воспылала душа поэта
Любовью к даме из полусвета
Стихи, романтика, мечта
Кружилась у поэта голова
Цветы он даме преподнес
Не миллион, но тыщу роз
Послания чудесные писал
И от любви ночами изнывал
Но дама той еще была
Из полусвета, ясные дела
Любила общество хорошее она
Вдвойне любила деньги, сатана
Поэтовы писульки в мусор уходили
Мадам они лишь разве что смешили
Поэт был нищ, убог и романтичен
Для эксцентричной дамы больно эксцентричен
Однажды возле клуба встретились они
Где фейс-контроль, охранники дубы
Поэт пред дамой на колени пал
В любви в стихах он признаваться стал
Но лишь брезгливо фыркнула мадам
Поэта перепоручив дубам
Морально обескровленный поэт
Упавший духом, уничтоженный эстет
Домой поплелся, сильно огорчившись
И дома с револьвера застрелившись
А в это время дама, полусветская шпана
С гламурным кавалером продвигалась в номера
Мораль сей басни такова
Не будь поэтом - сразу в номера.

  - Чет тебя поволокло, стишки еще эти..,- улыбнулся Ильич. - Ранее я за тобой таких мыслей и идей не замечал. Ты же в полне толерантен был. А теперь как, член или сочувствующий...
  - Сам ты член. Я и сейчас толерантен. Не мной сказано - " За державу обидно". А..а..а, - махнул рукой Савельевич, - в России всегда так было, а далее как у Кержакова - есть и будет. Молодежь жалко, теряем очередное поколение.
  - Да уж, - только и сказал Ильич.
  - Впрочем, не все же в грабители и проститутки идут. Может не все так плохо, выкарабкаемся. А что касается счастья, то онo считай было ими разрушено уже в тот миг, когда в голову пришла идея грабить магазины. Если так разобраться, чего им не хватало, ну может за исключением денег. Молодость, любовь, свобода, руки-ноги есть, строй свое счастье. Тимати - исключение, все мы в одном болоте плаваем, с равными возможностями как утонуть, так и добраться до берега. Билл Гейтс в гараже начинал.
  - Во-во, правильно, все за исключением денег. А сейчас деньги больше чем деньги, - вставил Ильич. - А Билл Гейтс очень уж не типичный миллиардер.
  - Конечно, сейчас всех хотят, чтобы было все и нахаляву. Только так не бывает, - продолжил Николай, - и все познается в сравнении, понимаешь, что потерял, только когда уже невозможно вернуть. Я тоже не бездушный, мне тоже понятно, что если их сейчас посадить, то они потеряют все, что у них еще оставалось. Вообще все, ту же молодость, любовь, свободу. И не известно, когда они много лет спустя освободятся, то смогут ли вернуть хоть часть потерянного, способны ли будут на это? С другой стороны, есть слова Жиглова - преступник должен сидеть в тюрьме. Чем они лучше других? Ведь преступники, пусть даже влюбленные и несчастные, остаются преступниками. А с жалостью надо работать в больнице или доме инвалидов.
  На несколько минут в кабинете воцарилась тишина, нарушаемая лишь журчанием воды и глубокими вздохами обоих собеседников. Ильич долго и тупо тер одно и то же место, уставившись в необозримую даль из ставшего прозрачным окна. Савельевич переводил взгляд из одного угла кабинета в другой, пока в голове не возникла неожиданная мысль - пора делать ремонт.
  - Хватит Хаттабычей плодить, - осознав, что трет одно и тоже место, нарушил тишину Василий. - В общем так, где конкретно живет Стаев я не узнал, боялся, что он неправильно поймет, если я его до квартиры провожу. Но место возможного проживания сузилось до четырех домов, находящихся неподалеку от того магазина, где он поскандалил.
  - Стаев ничего не заподозрил? - спросил Николай.
  - Мы расстались друзьями, чуть ли не со слезами на глазах.
  - Это хорошо, - закатив глаза, Савельевич мысленно перебирал возможные варианты дальнейших действий.
  Постепенно в его голове стал вырисовываться план. Во-первых, не стоит бегать по квартирам самому или кого-нибудь посылать, даже участкового. Можно вспугнуть, они сейчас каждого шороха боятся, убегать они умеют. Значит, во-вторых, стоит привлечь к делу "наружку". Они уже работали за парочкой, опыт имеют. Пусть пофилируют в том районе, пары-тройки дней будет достаточно. В магазин молодые люди ходят частенько. Обнаружат, а там уже дело техники.
  Савельич