и отворачивается, когда убивают зверя.
––Вот видите!––вмешивается кто-то из Старейшин, я их плохо различаю.––Он труслив, а трусы чаще всего предают.
Мрачно сплюнув на землю, Зарн расталкивает локтями толпу и в гордом одиночестве направляется в сторону охотничьего домика. Сдался, подлец, подумалось мне.
––Ага как же!––взвивается Нэла.––Когда на город напали отребья, Оррин не отсиживался в своей пещере, как некоторые, а крушил захватчиков направо и налево. Что, кстати, доказывает не только его смелость, но и верность городу, который он защищал, рискуя жизнью.
––Убийца!––воскликнула Имурэ.––От убийства отребья до убийства чистокровки—один шаг. Ни для кого не секрет, что до Угасания и отребья, и чистокровки были одним народом!
––Тогда объявите убийцами всех нас, мы тоже отребьев крушили…
Вскоре мне надоело выслушивать этот бред. Конечно, понимаю, что решается моя судьба, но шума могло быть и поменьше. Обвинение совершенно не оправдано, и все понимают это, но со Старейшинами спорить трудно. Я начинаю вспоминать видение про город с дымчатым сводом. Что с ним случилось, обрушился или нет?
«Я с детства ищу потерянный город. Знаешь, огромный и высокий, без удерживающих колонн, и свод на нем серый. И мокрый, с него постоянно льется вода. Приятная такая водичка».
Вот о чем говорила Ункани… Наверное, сейчас маленькая смелая резчица спорит не на жизнь а на смерть со Старейшинами—и зря, меня уже не спасти…
––Увертливый, ты уши моешь? Битый час уже тебя зову!
Я поворачиваю голову. Возле клетки, обиженно вереща, вьется Птиц.
––Зарн просил передать: Если изгонят—за розовыми кристаллами на выходе из города припрятан мешок со всем необходимым. Кистень твой там же, то есть не пропадешь…
Уже радует. Охотник меня спас! Теперь я ничего не боюсь.
––Оррин Увертливый, по решению Старейшин вы приговариваетесь к изгнанию из города на двести лет!––возвещает та, кто еще после нападения на город награждала меня серебром.
Если бы это сказал кто-то другой, вряд ли бы так досадно было. А то она же мне горсть серебра отсыпала, и она же теперь из города гонит. Да еще на какой срок! Лучше бы навечно, честное слово.
Как там было у Тагавы?
«Жизнь под землей сделала то, что не удавалось от начала цивилизации—разделила Людей и Нелюдей. Раньше и грабитель, и убийца, и псих-маньяк, а так же человек чистейшей души, преданный и честный—все они выглядели одинаково, и различить почти не было возможно. Сейчас все легче: порядочные и благородные чистокровки, которых нужно защищать любой ценой, и отвратительные отребья, которые не заслуживают существования»
Наивна ты была, сестренка-Полутень. Разлом между Людьми и Нелюдями хоть и прошел, но не до конца. Явно не до конца… И выходит, кто именно оказался нелюдями… Опять же, кровь тысячелетней давности и удар в спину, которым свалили механика. А вот теперь и меня почти обрекают на смерть.
Клетку длинными крючьями подтащили к балкону—все это время охранники держали меня под прицелом своих стрелиц и духовых трубок. А через город повели и вовсе жестоко—навесив цепи на ноги и на шею. И нет, чтобы провести безлюдными улицами, скажем, мимо стоящей на отшибе силовой станции, так ведь повели через весь город, по главной площади, мимо мастерских и сооружений культа. Большего позора я за всю жизнь не испытывал, хотя жизнь мою чередой слез и унижений не назовешь. Надо же когда-то начинать!
В том месте, где город переходит в природные пещеры и охотничьи угодья, как всегда, стоит несколько охранников с плетьми—откормленные, мордастые, зевают во весь рот. Правильно, отребья давно уже не нападают, битву в городе запомнили надолго. При виде меня охрана оживилась.
––Что смотрите, забирайте этого подлеца, чтоб ноги его в городе не было,––стражи из Цитадели больно толкают меня в спину.
––Цепи снимите, гады!––не выдерживаю я.––И начистите их как следует, проржавели насквозь.
––Изгнанный?––уточняет самый мордатый охранник, по виду ему лет 200.
––Нет, погулять вывели. Конечно, изгнанный. Предатель города.
––Предателей у нас давно не было. Вот убийца был, его при мне изгнали. Нашли наутро в нескольких шагах от города… Истерзанного и с высосанными глазами.
Ноги противно ослабли и дыхание перехватило. Я не трус, но лишаться глаз совсем не хочется. И тут своды вздрагивают от прямо-таки медвежьего рева:
––А ну отпустили его, пока все кости не переломал!
Размахивая огромным молотом так, будто он не тяжелее резного гребня, Урвик в три прыжка настигает нас, филигранно сбивает с меня оковы. Стража осыпает его тучей игл из духовых трубок, но все до одной вязнут в плотной меховой куртке или отскакивают от кожи, прочной и гладкой, как мрамор. Хорошо чистокровкам-Камнекожим, меня бы давно уже истыкали. А брат даже плеть ладонью отклоняет, хотя навешенные на нее клинки отхватывают порядочный кусок рукава. Мордастый охранник достает из кармана длинную иглу и с сильным нажимом вгоняет Урвику в шею. Тот падает, как скала.
––Не убил?––обеспокоился один из стражей.
––Механики нам нужны. Проспится и будет как новенький.
Подхватив с пола обрывок цепи, я захлестываю его за шею мордастому. До смерти не убью, но мало не покажется…
Свод все-таки обрушился, и черные с прожилками базальтовые глыбы завалили меня полностью.
Глаза раскрылись с жуткой болью. Я полежал на голом камне, дождавшись, пока боль ослабнет, после чего осмотрелся. Поворот пещеры, недалеко от города. Значит, охранники меня приложили по темечку и перетащили от греха подальше. Был бы кистень—вернулся бы, как приложил бы промеж глаз! За что они Урвика так жестоко? Хоть живым оставили…
Кстати, о кистене. Как раз за поворотом растут кристаллы розового кварца, за которыми что-то темнеет. Я запускаю руку в узкую щель между кварцами и шершавой базальтовой стеной. Ободрав костяшки пальцев, вытаскиваю потертый кожаный мешок. Так, что у нас тут? Большая бутыль с водой, дыхательная клеть, несколько светящихся камней, кое-какая еда, и даже толстая книга, дневник Иерры. Ну и Зарн, все предусмотрел. Кстати, кистенишко я тоже нашел.
––Остроглазый Зарн—на редкость коварный тип. Я не сразу догадалась, что он задумал!
А? Кто здесь? Я внимательно осматриваюсь—ни единой живой души, голый камень кругом да лишайники. Ну, крыса под ногами путается, но ведь говорящих крыс не бывает. Тогда я вытаскиваю из мешка светящийся камень и подношу к ближайшей стене. Ничего. Поворачиваюсь, и свет отражается в глазах. Огромных и зеленых с прожилками, как малахит. Вот уж не ожидал!
––Ункани,––зову я,––выходи, не прячься.
Часть стены начинает менять цвет—как из воды, проступает чуть розоватое, с нежными чертами, лицо, изящная шея, стройная фигура в мореонских одеяниях. Ункани поднимает мешок, лежащий в ногах, за большим сталагмитом, и забрасывает на плечо.
––Оррин, я тебя никогда не брошу.
Вот, маленькая смелая Ункани в этом вся… Я прячу лицо в воротник, чтобы она не увидела предательских слез, и спрашиваю:
––Тогда как же Юйва? Ей одной трудно будет.
––А тебе не трудно?––идет в атаку резчица.––Один против отребьев и прочих подземных тварей. Юйве—что, она новую ученицу найдет, скоро подойдет караван из Крисви—в том числе и с маленькими чистокровчиками. А тебе не смогут помочь, даже если захотят.
––Как—не смогут?
––А вот так! Никого из города не выпускают без особой надобности. За братом твоим вдвойне присматривают, ему вообще не высунуться.
Урвик-то чем провинился… Я вздыхаю, разворачиваюсь и иду в никуда, просто в обратную от города сторону. Знаю, что Ункани бесшумно скользит за мной. Устанет—вернется в город. А если нет… Признаться, я даже рад, что она последовала за мной, хоть одна живая душа… Даже Птиц—и тот запропастился куда-то, подлец крылатый.
––Да вот она. Неудивительно, что ты ее не заметила. Бабочки дышат громче, чем она ходит.
Я даже и не оборачиваюсь. Голос летуна узнал бы даже во сне сквозь толстую стену.
––Где тебя носило?––ворчу я.
Птиц не удостаивает меня ответом. Зато примешивается другой голос:
––Резчица, ну и где моя флейта? А набор гребней из кости крокодила?
––А заплати! Расценки знаешь?—выдает Ункани и только потом, развернувшись, меняется в лице и растерянно бормочет:––Извини, не признала.
Поворачиваюсь и я. Рослая рыжая шаманка обмахивается краем плаща, рот широко раскрыт, дыхание сбито после бега. Рядом вьется страшно довольный Птиц. Перехватив мой взгляд, он прячется за широкую спину Нэлы. Та прислушивается, склонив голову набок, и вдруг говорит:
––Подождем, сюда кто-то идет. И даже знаю, кто,––Нэла мечтательно улыбается, даже и не знал, что суровая шаманка так может.
Я прислушиваюсь. Тихо, только кошки на границе города мявкают. Наверное, крыс ловят. Потом зашелестели осторожные, охотничьи шаги, и из-за поворота, широко ухмыляясь, вывернул Зарн. Он явно готов к долгому походу: новехонькая куртка из кожи белого крокодила, на поясе ярко-желтый платок с узором алых завитушек, за спиной подвешена стрелица и чехол с гарпунами, на бедре—широкий нож, и еще один, поменьше, под мышкой—охотничья сумка. Сдув челку с глаз, он удивленно смотрит на шаманку.
––Нэла, ты тоже из города сворачиваешься?
––Надоело!––вздыхает шаманка.––Видишь, какая несправедливость.
––Ни один подлец за Оррина не заступился!––ворчит Зарн.
––А вот это ты зря. Я все слышала, а уж как я слышу… Наоборот, все за него просили, но против Старейшин не пойдешь…А тем и дела нет, что вместо одной души аж четыре загубили.
––Как это загубили?––взвилась Ункани.––Вчетвером-то мы проживем. Оррин будет нас защищать, а ты, Зарн, охотиться. Может, и я пригожусь, скажем, новый гарпун вырезать, а еще шить умею. А если кто поранится или заболеет, то… Нэла, я так понимаю, у тебя все с собой. Птиц пусть разведывает дорогу. Проживем!
То, что предложила резчица, мне нравится больше, чем быть растерзанным отребьями, и глаза жалко. Но и всю жизнь прожить, как дикое существо, тоже не тянет.
––Может, сразу в другой город?––вмешиваюсь я.––Вряд ли там знают про изгнание. На крайний случай, соврем что-нибудь. Хороших охотников много не бывает, резчицы и шаманки везде нужны, к тому же механик не помешает ни в одном городе.
––Ха! Вот это я понимаю!––громогласно радуется шаманка, даже притопывая ногой в мягком меховом сапоге.––Пошли?
Поскучневший от бездействия Птиц с шумом срывается из-под каменного карниза и уносится вперед, пропадая в извивах пещеры. Зарн несется за ним длинными прыжками, по-охотничьи, но вскоре останавливается. Нэла, подобрав плащ, неторопливо шагает за ним. Замыкаем мы с Ункани—у меня еще немного плывет перед глазами после удара по темечку, а резчица, хитра как все Полутени, и бережет силы.
О самом переходе много не скажешь при всем желании. Неровно промытые в скале проходы, базальт города давно уже сменился мрамором, то бело-розовым, а то и серым с пурпурными прожилками. Расплывшиеся пятна буро-зеленого лишайника и белесые—скоплений кислородных бактерий. Хорошо, не придется пользоваться клетями. В нишах и промоинах шелестят крысы, под ноги лезут пауки и скорпионы. Однажды мы обогнули гнездо земляных ос, а в другой раз
