ВОРОНЬЕ ПЕРО

обитателей Холмов: уж, разморённо возлежавший на плоском гранитном обломке, так и продолжал возлежать, когда Дайана проходила мимо, юные слетки синиц подпрыгивали в кустах бересклета, сойка свесила голову с ветки, с любопытством заглядывая ей в лицо.
Дайана прикусила губу. Почему-то это доверие невероятно тронуло её и в то же время не удивило. Будто… будто так и должно было быть!
– Доктор Дулиттл, его обезьянка Чи-Чи и утка Даб-Даб… – рассеянно пробормотала она, смахивая пот со лба.
Этаких зверюшек Чёрные Холмы никогда не видывали!
Она задрала голову вверх. Меж сосновых ветвей ослепительно синело небо, в котором одиноко маячила чёрная точка. Ястреб? Или… ворон?
– На гребне холма ворон – чёрный лоскут, – прошептала Дайана строчку из прочитанного ею в сборнике фольклора Лакота. – «Хочу, чтоб меня любили», – сказал ворон. «Слишком многого хочешь», – сказал койот.
Слишком многого…
Она облизнула пересохшие губы. Стоило уже присесть и передохнуть в тени.
С собой у Дайаны была бутылка воды, но маленький родник в тени громадного утёса так приманчиво журчал…
Она со вздохом облегчения устроилась на плоском камне, с улыбкой вспомнив давешнего ужа, и проворно разулась. Какое блаженство – окунуть в воду отвыкшие от долгой ходьбы ступни.
Дайана снова подняла голову – чёрная точка в небе, казалось, стала ближе. Птица спускалась вниз, описывая размеренные широкие круги… или это ей показалось?
Нет.
С высоты донеслось хриплое и будто бы насмешливое карканье. Значит, птица действительно спустилась ниже. И это действительно был ворон.
Она откинулась назад, опёршись спиной на склон утёса, следя за вороном сквозь едва сомкнутые ресницы.
Чёрная точка кружилась уже молча, всё так же размеренно, медленно и плавно, подставляя крылья под воздушные потоки, подымающиеся с земли.
Дайана сама не заметила, как её веки окончательно закрылись. Она задремала.

* * *
– Сон – это подобие смерти?
– Нет. Хотя душа спящего оставляет тело, но только временно. Она становится душой-наги, свободной душой, но лишь на время сна. Она ищет.
– Что?
– То, что более всего ей нужно.

* * *
Дайана летела.
Она парила.
И ветер пел в её распахнутых крыльях.
Тёплый летний ветер.
Она знала, кто она такая – доктор Дайана Гарднер, дипломированный ветеринар, двадцати пяти лет от роду, одинокая, с несмываемым грехом на душе и телом, так долго не знавшим ласки.
Но теперь она была птицей. Молодой самкой ворона, как бы смешно это ни звучало. Ветер гладил её чёрные блестящие перья, отливавшие синевой, а из горла рвались пронзительные крики восторга.
Дайана упивалась этим полётом, этой свободой, своей силой, пением ветра в перьях.
И видом громадного ворона, парящего рядом с ней в тех же воздушных потоках, то возносивших их обоих вверх, к сиявшему в зените солнцу, то опускавших вниз, к самым волнам выгоревшей на солнце травы прерий.
Он был прекрасен, этот иссиня-чёрный самец, то парящий, то пикирующий, выделывающий в воздухе самые невероятные пируэты с хриплым грозным карканьем, и у неё замирало сердце от страха и гордости, потому что она знала, что всё это он проделывает ради неё.
Что он выбрал её из всех, отметил её, маленькую самку, неприметную, невзрачную…
Невзрачную?!
Дайана была прекрасна и знала это.
Она пролетела совсем близко от ворона, не боясь ни грозного клюва, ни огромных когтей. Она точно знала, что он не обидит её и не только не обидит…
Сладкое напряжение прокатывалось вдоль её позвоночника, вздыбливало перья, настойчиво требуя выхода.
Из горла её вырвался новый протяжный крик, и ворон отозвался эхом – немедленным и яростным.
Внезапно она смертельно испугалась, ощутив себя человеком. Женщиной, разморёно дремавшей так далеко внизу, возле мирно журчавшего ручья. Ей казалось – она видит себя, цветную точку на камнях в тени утёса.
Она вгляделась вниз до рези в глазах.
Нет. Возле утёса никого не было. Никого!
Здесь, в небе над Чёрными Холмами, была только одна Дайана Гарднер, ставшая самкой ворона.
Она панически забила крыльями, пытаясь очнуться любой ценой.
Снова стать собою.
Но она не могла. От ворона, парящего рядом, исходили неистовые волны силы и вожделения, и она знала, что должна ответить ему.
Её вёл не разум, но инстинкт.
Инстинкт, который заставил её, трепеща, перевернуться на спину – навстречу налетевшему на неё, как вихрь, громадному самцу.
Жаркая судорога свела её тело – всего на один миг, ставший бесконечным.
Далеко внизу Дайана Гарднер подскочила и села на камнях, схватившись рукой за сердце. Сердце отчаянно колотилось, будто после долгого бега, а грудь болезненно набухла и пульсировала под пальцами. Она бессознательно поёрзала на горячем камне и, осознав это, с размаху бросила пригоршню ледяной родниковой воды в своё пылавшее лицо.
Ничего особенно не случилось, Дайана Гарднер. Ты сдуру заснула на солнцепёке, вот и всё. Подумаешь, невидаль! Эротические сны в твоём возрасте да ещё и при полном отсутствии хоть какого-то подобия личной жизни никого не должны удивлять.
Не должны.
Пора домой.
Экскурсия закончилась.
Поспешно встав, она задрала голову, приложив ладонь козырьком к глазам, чтобы заслонить их от солнца.
Ворон всё так же размеренно кружил в полуденном сияющем небе.
Один.

* * *
– Белый – священный цвет?
– Да. Ска – это цвет севера, крыла Северного ветра, цвет зимы, снега и мороза, цвет выхода на тропу войны.
– А красный?
– Ша, красный – цвет крови и жизненной силы. Святые люди называют красную краску, используемую в Танце Солнца и в других священных церемониях, Цветом Новой Жизни.

* * *
Тремя месяцами позднее Дайана Гарднер вышла из кабинета врача – не ветеринара – оцепенело сжимая в пальцах листок с результатом своих анализов и даже не прощаясь.
Она была беременна.
Беременна.
Беременна!
Ни единой мысли не было в её совершенно опустевшей голове.
Хотя нет, одна точно была.
– Это невозможно! – выпалила она вслух и потрясла головой, будто прогоняя морок. – Я же ни с кем… я…
Полузабытый сон так ясно поднялся со дна её души, словно приснился только что.
Полёт над бездной, которая не страшила её, а будто бы ласково укачивала на крыльях ветра.
Хриплое, яростное и призывное карканье громадного ворона, нагоняющего её.
Собственный трепет, нетерпение, вожделение.
Судорога обладания длиною в миг и вечность…
Не раздумывая ни секунды, Дайана скомкала в пальцах листок. А потом выскочила из приёмной, промчавшись ураганом мимо озадаченной медсестры, и ринулась к своей машине.
Её трясло от бешенства и смятения, и она просто не могла дать себе время на бессмысленные размышления. Она и без того знала, куда надо ехать и что делать.
Канги Вийака разбрасывал солому по полу своей конюшни, и, на мгновение застыв в распахнутых дверях, дожидаясь, пока глаза привыкнут к полумраку, Дайана впитывала взглядом эту картину – солнечные полосы, падающие на дощатый пол сквозь окошки под потолком и щели в старых стенах, смуглый высокий мужчина, чьи движения были плавными и размеренными, любопытные морды лошадей в денниках…
Видимо, почувствовав её присутствие, Канги начал оборачиваться к двери, одновременно отставляя в сторону вилы… но не успел этого сделать. Дайана, как коршун, налетела на него со спины, он не удержался на ногах и рухнул в кучу соломы, увлекая женщину за собой.
Какая-то лошадь в стороне от них тонко и испуганно заржала.
Остро чувствуя всем телом его большое крепкое тело и едва дыша от ярости, Дайана прохрипела:
– Как ты посмел сделать со мной это?! Как ты посмел?
Канги сморщил нос и белозубо усмехнулся, но тут же вынужден бы перехватить её руки, которыми она вознамерилась вцепиться ему в горло. Его ладони были грубыми и жёсткими, как наждак. Грудь его колыхнулась от сдавленного смешка, и Дайана прошипела, бессильно стиснув кулаки:
– Только попробуй сказать, что ты не понимаешь, о чём я говорю!
Но он сказал совсем не то, чего она ожидала.
Он сказал:
– Как ты догадалась?
И голос его был не насмешливым, как она опять же ожидала, а абсолютно серьёзным. Внезапное сумасшедшее, воистину сумасшедшее облегчение волной нахлынуло на неё. Значит, это всё-таки было с ней наяву!
– Я беременна, ты, скотина! – процедила она, безуспешно пытаясь выдернуть руки из его крепкой хватки.
Он помолчал несколько мгновений, а потом в его голосе всё-таки просквозила усмешка:
– И ты теперь боишься снести яйцо?
У неё перехватило дыхание.
Дайана растерянно посмотрела ему в лицо, беззвучно шевеля губами и не находя слов. А потом сдалась. Это было невыносимо, но у неё просто не хватило сил больше сдерживаться. Она зажмурилась и заплакала навзрыд от обиды, как маленькая девочка, которую несправедливо наказали.
Канги мгновенно сел, подхватив её на руки и прижав к груди. Дайана опять забарахталась, пытаясь вырваться, но поняла, что это бесполезно, и продолжала бессильно рыдать, пряча лицо у него на плече. Он что-то говорил, она чувствовала, как вздымалась его грудь, дыхание шевелило ей волосы, и это странно успокаивало. Как успокаивали сами слова незнакомого языка – странные, гортанные слова со множеством согласных. Язык Лакота. Язык этой земли.
– Прости, что я посмеялся над тобой, винчинчала, девочка, – сказал он покаянно, чуть отстраняя её от себя и заглядывая ей в лицо.
Дайана вдруг подумала, что глаза у неё распухли, нос покраснел, а в волосах торчит солома.
– Это потому, что я никак не мог поверить в то, что ты веришь, – раздумчиво продолжал Канги, а его большая ладонь, выпустив её руку, медленно погладила её по спине. – Любая другая белая женщина на твоём месте решила бы, что ею, к примеру, овладели против её воли, опоив чем-нибудь… наркотиками, скажем…
Его брови сдвинулись, и он приподнял ладонью её лицо, вглядываясь в него ещё внимательнее.
– А что подумала бы женщина Лакота? – завороженно прошептала Дайана.
– Что она была в Паха Сапа, в Чёрных Холмах, на священной земле, – отозвался Канги, блеснув глазами, – а там может произойти всё, что угодно.
– Например, – растягивая слова, проговорила Дайана, – мужчина может оборачиваться вороном и призывать к себе женщину, заснувшую у ручья…
– Например, – серьёзно кивнул Канги, – чтобы её душа-наги, вылетев во сне из её тела, вселилась в тело вороньей самки, и та отдалась бы ему. – Голос его дрогнул. – Я очень тебя хотел, док. И сейчас хочу.
Одна часть сознания Дайаны закричала: «Господи Иисусе, что за бред я говорю и слышу!»
Вторая часть услышала только его последние слова.
А третья часть заставила её очень быстро произнести то, чего она никому и никогда не рассказывала, кроме мамы:
– У меня была внематочная беременность. Потом я сделала аборт. Ещё когда училась в колледже. Я влюбилась. Он был моим профессором. Я ему была не нужна… – Она задохнулась от этой скороговорки, хватая воздух ртом, и Канги нежно прижал её к себе, так что последние слова она договорила, вновь уткнувшись лбом в его плечо под рубахой, отсыревшей от её слёз: – Мне сказали, что у меня, возможно, никогда не будет детей. Предложили лечение. Но я решила, что я… недостойна, что я…
Губы Канги, горячие и сухие, накрыли её губы, солёные от слёз, а её сердце забилось прямо в его руке.
– Он просто мудак, этот профессор, – совсем