Рунная птица Джейр

Варнак пожал плечами, направился за контрабандистом. У входа в рубку Ихрам остановился, сделал приглашающий жест.
- После тебя, друг мой, - сказал он.
 Варнак толкнул дверь, шагнул за порог – и будто весь мир обрушился ему на голову.



- Он живой, милорд заклинатель! Живой, сволочь!
- Он может говорить? – Из обморочной пелены вылыло мрачное смуглое лицо, обрамленное седеющей бородкой. – Ты можешь говорить, колдун?
 Варнак вздохнул. Сердце у него дико стучало, воздуха не хватало, как при удушье, все тело наполняла боль.  Бородатый схватил его пальцами за щеки, сжал, будто клещами.
- Ммммммм, - промычал Варнак.
- Притворяется? – предположил чей-то голос.
- Не думаю, - ответил бородатый. – Слышишь меня, колдун?
- Слы-шу, - с трудом ответил Варнак.
- Отлично, - железные пальцы, впившиеся в щеки, разжались. – Просто замечательно. Проклятый язычник заговорил. Тогда ты сможешь ответить на мои вопросы, колдун. И отвечай без уверток, иначе я снова накрою тебя кармической ловушкой.
- Мммммммааах…
- Дайте ему воды, - приказал бородатый.
 Варнак пил жадно, потом закашлялся – вода попала в дыхательное горло. Губы у него были разбиты, и вода отдавала медью. Сильные руки подняли его, встряхнули, усадили на стул. Он был в каюте Ихрама. Смуглый человек встал перед ним, держа руки в кожаных перчатках перед собой сжатыми в кулаки. По сторонам от него стояли еще двое. Один из них держал в руках меч Варнака.
- Ты понял, кто я такой? – спросил он.
 Варнак замотал головой. Говорить не было сил.
- Я Рувим Этардан, заклинатель Братства. А ты Варнак, колдун из Кревелога. Братство давно искало тебя, и вот, наконец, ты у нас в руках.
  Филактерия, подумал Варнак. Ихрам завел меня в ловушку. Все пропало. Ааааах!
- Чего мычишь, колдун? – Этардан схватил Варнака за волосы, поднял голову охотника. – Посмотри мне в глаза!
- Чего… ты хочешь? – прохрипел Варнак.
- Больно? Кармическая ловушка причиняет большую боль, но истинные муки ты испытаешь, когда будешь гореть в очистительном пламени костра, колдун!
- Оставь… меня.
- Не раньше, чем ты назовешь мне имена своих сообщников. В Кревелоге тебя видели с женщиной – кто она?
  Не дождешься, подумал Варнак. Кайлани я тебе не выдам, даже не мечтай…
- Кто эта женщина?
- У меня… нет женщины.
- Лжешь, колдун. В Златограде ты был с женщиной, а в Патар отправился один. Где ты ее оставил?
- Это… была шлюха, - Варнак поднял глаза на заклинателя и попытался улыбнуться. – Я спал с ней… за деньги. Иди к демонам, Серый.
- А эти сиды – кто они?
- Просто… сироты. Я купил их.
- Ложь. Я чувствую, что ты лжешь.
- Тогда вели перевернуть меня… на живот. Так тебе будет удобнее поцеловать меня в задницу.
- Упорный! – Инквизитор криво усмехнулся. – Но я знаю, как развязать тебе язык. Сейчас я прикажу привести сидов, которых ты притащил с собой, и мы будем их пытать. У меня с собой хороший палач. Ты насладишься их мучениями и, может быть, это зрелище сделает тебя сговорчивее.
  Гнида, подумал Варнак. Как сказал, так и сделает. Будет пытать детей, пока не запытает до смерти.
- Не было… женщины, - ответил он.
- Понимаю, - инквизитор усмехнулся еще отвратнее. – Тебе хочется посмотреть, как будут разделывать эту сидку. Она хорошенькая, верно. Ты ведь купил ее ради греховных забав. А может, и мальчика тоже. Сидские юноши нежны и грациозны не меньше сидских женщин. Любой испытает возбуждение, наблюдая за их муками.
- Больной…. Ублюдок.
- Говори, колдун! Говори быстрее, мое терпение на исходе.
- Не было никакой женщины.
- Ладно, попробуем по-другому, - ответил Этардан. – Пытать тебя дальше не имеет смысла, можешь сдохнуть и ничего не сказать. И этих остроухих недочеловеков тебе не жаль, это ясно. У нас впереди четыре дня плавания до Патара. Посидишь пока в трюме. Мы еще побеседуем с тобой, язычник, и я, клянусь богом, заставлю тебя говорить!



  Булка лежала на столе – еще теплая, ароматная, с восхитительной румяной корочкой, глазированной яичным желтком. За последние дни он съел столько таких булочек, сколько не ел за всю свою жизнь.
  В приюте тощая, желтоглазая и жестокая мать Арайя била по рукам тех, кто  ворует с кухни еду. Заставляла вытянуть руки  и била костяным стеком по пальцам, пока не выступала кровь. А потом говорила, что бог не любит, когда человек ворует и когда ест, как животное. Человек должен есть только  хлеб, честно заработанный в поте своего лица – и за столом, прочитав молитву, а не грызть ворованные сухари по углам, словно крыса.  Его она тоже била два раза. Он хотел сказать ей, что не наедается тем, что дают в трапезной, но не сказал – решил, что мать Арайя слишком злая, чтобы понять его.
  А эта булка лежит на столе и будто говорит: «Возьми меня, мальчик! Возьми и съешь – ты же знаешь, никто не будет бить тебя за это по рукам!»
  Он взял булку и сразу надкусил. Булка была мягкая, пахнущая сдобой, ванилью и корицей. Совсем непохожая на  безвкусные, отдающие плесенью и старыми тряпками хлебцы из серой муки, что он ел в приюте. Настоящая домашняя булка. Испеченная нежными руками любящей женщины. Как все  те булки, которые он съел за эти дни.
  Держа булку в руке и откусывая от нее понемногу, он поднялся на второй этаж дома. Здесь было тихо. Он прошел по галерее и тут почувствовал едкий неприятный запах. Пахло из открытой двери впереди. Он подошел и заглянул внутрь.
  Светловолосая женщина, та самая, что пекла для него булки, стояла у большого стола, заставленного какими-то горшочками, стекляшками, хитрыми штуками из гнутой бронзы и серебра и прочим  непонятным хламом. Она что-то делала, но что именно, он не видел – женщина стояла к нему спиной. Он шагнул внутрь, и тут половица заскрипела у него под ногами.
  Женщина обернулась. Руки у нее были в кожаных перчатках, и она держала щипцами закопченную чашку, из которой шел вонючий пар.
- Ты? – спросила она. – Чего тебе?
  Он не знал, что сказать. Просто стоял, сжимая в руке булку. Женщина смотрела на него своими удивительными глазами – правый светло-карий, левый зеленовато-голубой, - и улыбалась. Он шагнул к ней, взял свободной рукой за платье. Ткань была мягкая, приятная на ощупь.
- Мама, - сказал он.
- Что ты сказал? – Женщина перестала улыбаться.
- Мама, - повторил он. – Мама.
 Чашка упала на пол и разбилась. Женщина заплакала. Присела на корточки, схватила его, прижала к себе. Он чувствовал, как содрогается в рыданиях ее грудь. И еще чувствовал тепло. Настоящее. Такое тепло, какого не испытывал никогда в жизни.
- Сыночек мой! – прошептала женщина. – Милый мой!
- Мама, - повторил он, думая о булке. И еще о веснушках на лице женщины. У него у самого такие же. Как он раньше этого не замечал?
- Повтори еще раз, что ты сказал, - попросила женщина.
- Мама, - просто ответил он. Ему нравилось, как звучит это слово.
- Хорошо, - женщина выпустила его, вытерла слезы. Он увидел, что она улыбается. – А теперь иди, мой сладкий. Маме надо работать….
- Варнак! Во имя всех богов, Варнак!
 Видение исчезло. В ноздри ударил душный спертый запах – вонь плохо выделанных кож, мочи, сырости, морской соли и гниющего дерева. И лицо над ним, освещенное масляной коптилкой – это не мама. Не Наставница Сигран.
- Браск?
- Боги, ты очнулся! – Молодой сид заулыбался, и Варнак услышал, как за спиной брата всхлипнула Эрин. – Мы уж думали…
- Я в порядке. – Варнак пошевелился и почувствовал боль в суставах и спине.  Огляделся, понял, что не ошибся – их бросили в трюм кога. Идиоты!
- Господин, ты был без чувств почти сутки, - сказал Браск. – Мы никак не могли привести тебя в чувство.
- Это все кармическая ловушка, - ответил Варнак, поднявшись на ноги. Голова кружилась, и тело горело огнем, но охотник не собирался сдаваться.  – Инквизиторы умеют мучить своих пленников. Сутки, говоришь? Я еще легко отделался. Что-нибудь случилось за эти сутки?
- Не знаю. Нас бросили в этот трюм вместе с тобой. Что они сделают с нами, Варнак?
- Ничего не сделают. Этот пес решил везти меня в Кревелог, чтобы передать Трибуналу. Решил прикончить меня с соблюдением всех  церемоний. Большая ошибка с его стороны.
- Ты собираешься освободить нас? – Глаза Браска заблестели в полутьме.
- Конечно. Не люблю оставлять свои долги неоплаченными. – Варнак некоторое время молчал, потом посмотрел на сидов. -  И мне понадобится ваша помощь. Браск, ты разбираешься в картах и прокладывании курса?
- Конечно, меня отец учил.
- Молодец,  – похвалил Варнак и посмотрел на забранный решеткой люк над головой. – Готовы?

                                   ***



   На корабль налетел порыв ветра, захлопал в парусах, заскрипел реями. Рыжий Чилтер выругался и запахнул поплотнее овчинный плащ. Мало удовольствия сидеть на палубе под таким ветром, да еще когда все спят. И душа горит, требует выпивки. Ихрам, пес проклятый, даже не разрешил ему взять с собой флягу с сивухой для согрева. Или впрямь думает, что полудохлому колдуну и двум сосункам-сидам будет легче сбежать из трюма, запертого на засов, если он пропустит стакан-другой? То-то и оно, что сам никогда не сидел в тюряге и не видел, как там охранники закладывают за воротник, пока начальство не видит.
   А еще Чилтеру было не по себе от того, что на корабле остался один из этих иссушенных аскезой святош. Вся эта компания села на ког в Патаре, и все плавание Серые сидели в капитанской каюте тихо, как мыши, но одно их присутствие напрягало весь экипаж. Хвала небесам, Старший из Братьев и один из его людей еще днем сошли с корабля в Пойханде. Ихрам провожал его так, будто этот проклятый монах с кислой рожей чуть ли не сам император. Наверняка Серый заплатил ему за работу кучу монет. И поделиться с командой проклятому Ихраму даже в голову не придет. Ууууу, жлобяра! Опять будет втирать команде про необходимость ремонта этой посудины, а сам в Патаре преспокойно пропьет инквизиторские денежки в каком-нибудь кабаке со шлюхами и скоморохами.
  Скорее бы добраться до Патара, а там наняться к другому капитану. Патар живет за счет контрабанды, и не все капитаны такие хитрожопые жмоты, как этот сукин сын Ихрам…
- Эй, ты!
 Чилтер вздрогнул: ему показалось, что голос идет откуда-то из-под ног. Потом понял – это сидка. Она смотрела на него из-за крупной решетки люка.
- Чего тебе? – буркнул Чилтер.
- Хочу поговорить с тобой, моряк.
- Нельзя. Пошла прочь, остроухая.
- Смотри, пожалеешь потом, - сидка перешла на хрипловатый манящий шепоток. – Я ведь хотела тебе предложить кое-что стоящее.
- Что ты мне можешь предложить, лиса?
- Себя.
- А? – не понял Чилтер.
- Ваш капитан сказал, что когда мы придем в Патар, нас казнят. Я не боюсь смерти, потому что знаю, что моя душа будет жить вечно. Но вот тело…
- А что тело?
- Моряк, не глупи. Я девственница. Хочется перед смертью узнать, что такое мужские объятия.
- Ну, ты и сучка! – Чилтера будто жаром обдала. С тех пор, как он шесть месяцев назад поимел за несколько медяков старую безобразную шлюху в порту Патара и подцепил от нее дурную болезнь, женщин у него не было. А эта красотка сама себя предлагает.
- Сучка не сучка, но последнее слово за тобой, арадо.
- И как же нам это дело устроить? – Чилтер уже чувствовал, как оживает его мужское достоинство. – Хочешь, чтобы я открыл люк? Не дождешься.
- Дело твое, - Эрин всхлипнула. – Не повезло мне.
- Там у тебя два мужика в трюме, красавица, - с