что при этом подумал, я не знаю. «Поляроид» я передал со случайным знакомым через полтора года, раньше не получилось. Знакомый этот жил в Харькове, Украина тогда уже во всю отделялась, и переслать фотоаппарат по почте он не рискнул, а в Россию поехал только через год. К тому времени, когда «Поляроид» дошел до брата, такая мелочь его не интересовала. На просьбу дать взаймы денег он мог ответить: «Возьми в ящике стола стопку в два сантиметра».
По дороге домой, уже с фотоаппаратом, я привычно заглянул в магазин «Электрон». Заходил я туда два – три раза в неделю – посмотреть радио-фотоаппаратуру и потолкаться в отделе грампластинок. Техническими новинками советская промышленность баловала нас редко, но в музыкальном отделе могла улыбнуться удача. Улыбка эта иногда была очень скромной ( Джеймс Ласт «Танцуем без перерыва»), а иногда и щедрой (Джон Леннон «Имеджин»). На этот раз в пластинках ничего интересного не было, зато в фотоотделе появилась вещь, о которой я раньше и не слышал – конвертер на объектив «Гелиос 44». Если его привинтить на теперь уже мой «Зенит», то обыкновенный «Гелиос» превращается в мощный телеобъектив. Суеверно рассудив, что совпадения случайными не бывают, я выложил за конвертер сорок пять рублей.
В Москве, по знакомой тропинке, я пришел к американскому посольству. Из кучи толпящихся там подозрительных типов я выбрал, на мой взгляд, наименее подозрительного.
- Дело есть, не можешь мне помочь? – с озабоченным видом сказал я ему.
- Какое? – спросил он недоверчиво.
- Нужно приглашение, лучше всего в Чехословакию.
- В Чехословакию как раз легче всего сделать, - обрадовался парень и добавил: - А сколько дашь?
- Фотоаппарат дам, «Зенит TTL», еще конвертер к нему есть. Смотри, приворачиваешь вот так, - я закопошился с объективом, - и объектив становится телеобъективом, приближает, как бинокль.
- Дай гляну, - заинтересовался парень.
Я протянул ему «Зенит». Он осторожно и неловко взял фотоаппарат двумя руками и, прищурив один глаз, другим заглянул в видоискатель. Результат ему, явно, понравился и, осваивая новую игрушку, он начал «стрелять» объективом в разные стороны.
- Я его, пожалуй, себе оставлю, - вполголоса сказал парень, а затем громче, обращаясь ко мне: - Пойдет.
- Нет, я его тебе сейчас не дам, только после приглашения, - испуганно возразил я.
- Извини, я просто подумал, что не буду потом фотоаппарат продавать, а себе оставлю. Давно хотелось фотографией заняться.
По тому, как парень смущенно оправдывался, я понял – не обманет. И когда он сказал, что для оформления приглашения ему нужен мой паспорт, я без колебаний отдал свое «Удостоверение лица» незнакомому человеку, понятия не имея, ни где он живет, ни как его зовут. Мы просто договорились встретиться завтра в этом же месте и в это же время.
И, действительно, на другой день, когда я подходил к посольству, парень был уже там и крутил головой во все стороны, не зная, откуда я появлюсь.
- Привет, - сказал я ему как старому знакомому. - Ну что, всё получилось?
- Порядок, - ответил он солидно. - На, держи.
Он протянул мне «Удостоверение лица» и большой, сложенный вчетверо, лист бумаги. Я развернул его. Это было приглашение на мое имя от неизвестно, существующего ли на этом свете чеха. Внизу, справа на листе, стояла маленькая круглая печать светло-коричневого цвета.
- Вот спасибо, - обрадовался я, - получай «Зенит».
- А где приставка к нему? – спросил парень подозрительно. Кажется, он доверял мне намного меньше, чем я ему. Конвертер лежал у меня в кармане, и, разглядывая приглашение, я забыл про него.
- Ах, да, извини, - я отдал конвертер. – Надеюсь, приглашение не фальшивое.
И, видя, что парень сделал обиженное лицо, я добавил для смягчения ситуации:
- Знаешь, в этих делах я совсем не разбираюсь.
- Ты можешь идти в посольство и получить визу. Хоть сейчас, - парень все-таки обиделся.
Но совет был хороший, и я пошел в чешское посольство. Впрочем, тогда оно было еще чехословацкое.
В приемной посольства сидела странная семья. Судя по самодельным родинкам над переносицей, скорее всего, это были индусы. Муж, жена, двое детей – мальчик и девочка – лет, примерно, восьми и десяти. Но как они были одеты! За советское время мы привыкли, что иностранец в СССР – это или человек состоятельный (бизнесмен) или, по крайней мере, способный в течение двух недель изображать состоятельного (турист). Так бедно одетых иностранцев я раньше никогда не видел. На мужчине были четырнадцатирублевые брюки, какие носят только старики в деревнях, и наидешевейшая куртка, какие вообще никто не носит. Точно в такую куртку была одета и жена. Дети – как детдомовские, или даже еще хуже. Причем, вся одежда была новая, с иголочки, только что купленная в каком-то магазине уцененных товаров. Какими судьбами занесло их из теплых краев в холодную апрельскую Москву, и что они делают в чехословацком посольстве?
В приемном окошке посольства показалась симпатичная сотрудница, и индус быстро, с робкой улыбкой, подошел к ней. Девушка что-то сказала ему и отрицательно покачала головой. Улыбка у индуса пропала. Он взял у девушки свои документы, вернулся к жене и тихо повторил только что услышанную фразу. У женщины на лице появилось отчаяние.
- Слушаю Вас. - девушка в окне обращалась ко мне. Нечего на чужую трагедию глазеть, своей драмы хватает.
- Мне визу. В Чехословакию, - я постарался, чтобы моя улыбка не была похожа на улыбку индуса.
- Вы как хотите- по приглашению?
- Да, вот приглашение и удостоверение личности.
Девушка с интересом посмотрела на «Удостоверение лица», а потом внимательно на приглашение. Я перестал дышать.
- Когда Вы хотите поехать в Чехословакию и на какой срок?
- Через месяц. Думаю, дня три мне хватит. Вы знаете, гостям рады два раза – когда приедут и когда уедут.
Короткий срок и не сразу, а через месяц, я выбрал не случайно. Это менее подозрительно, чем виза с сегодняшнего дня и на максимальный срок.
- Подождите минутку, - девушка улыбнулась на мою шутку и скрылась где-то в глубине.
Я отвернулся от окна, чтобы перевести дух и успокоиться. За время моего разговора с девушкой в приемной появился еще один человек – парень лет двадцати пяти, в дорогом джинсовом костюме и эффектных кроссовках на толстой белой подошве. Он стоял позади меня и вежливо ждал своей очереди.
- Пожалуйста, - вновь услышал я в окошке. Симпатичная девушка продолжала улыбаться. В одной руке она держала приглашение, а в другой – раскрытое, чтобы я мог видеть стоящую там визу – «Удостоверение».
- Спасибо, - почему-то грустным голосом сказал я и забрал документы. Путь на Запад был открыт.
Пока я аккуратно упаковывал свои документы во внутренний карман, парень подошел к приемному окошку, о чем-то по-чешски поговорил с девушкой, поблагодарил ее – это, кажется, на любом языке понятно – и быстро вышел. Я поспешил за ним.
- Извините, - я догнал его метров через сто. Парень остановился и вопросительно посмотрел на меня.
- Я Вас видел в Чешском посольстве и через месяц еду в Чехословакию. Не могли бы Вы мне помочь купить доллары?
- Сколько Вам нужно и по какой цене? – деловито поинтересовался парень.
- По двадцать пять рублей за доллар. Десять долларов.
Парень достал кошелек, вынул десятидолларовую бумажку и протянул мне.
- Согласен.
Моя зарплата за последний месяц – десять новеньких четвертных – перешла к чеху. Он их с удовольствием пересчитал, похрустывая купюрами, положил в кошелек и удалился быстрой спортивной походкой, слегка пружиня шикарными кроссовками.
У меня осталось два рубля бумажками, тридцать семь копеек мелочью и билет на обратную дорогу – из Москвы домой. Это будет мой последний билет на обратную дорогу, купленный в Советском Союзе, и, вообще, на следующие десять лет – последний билет назад. Мне предстоит купить еще много билетов, но все они будут в одном направлении – вперед.
Глава четвертая.
Дальняя дорога
В самую главную поездку своей жизни – навсегда из СССР – я решил отправиться налегке. Никаких чемоданов, сумок или пакетов. Один старенький дипломат, в котором кроме электробритвы, зубной щетки и белья уместились еще подготовленные на продажу три двухсотпятидесятиграммовые чекушки «Столичной», маленький складной «дорожный» утюг и женские часики на красивом браслете. «Дипломат» надулся, как барабан, но закрылся. Немного подумав, я его снова открыл и положил в верхний карман две тоненькие тетрадки со стихами. Хотел было еще и книгу Варгаса Льосы «Зеленый дом» (серия «Мастера современной прозы») положить, но «дипломат» взять его отказался.
Одна из тетрадок - со стихами Эдуарда Лимонова – была написана моим корявым почерком. За несколько лет до того я услышал по радио «Свобода» необычные, буквально загипнотизировавшие меня стихи. Минут через десять догадался нажать кнопку записи у магнитофона. Потом, с магнитофонной записи, переписал их в тетрадку и тысячу раз перечитывал, наслаждаясь необычной мелодикой, хотя давно знал всё наизусть.
А вечер замедленно в России происходит,
Брат поднимается и через дверь выходит.
А сестра растрогана собственным пением,
Слеза покатилася, мешается с зреньем.
«Глубокие» знатоки поэзии и «продвинутые» эстеты могут, конечно, презрительно сморщить носы, но для меня Лимонов открыл дверь в поэзию, за что ему навсегда спасибо. По его собственному признанию, стихи он бросил писать в начале восьмидесятых потому, что понял – лучше Бродского не напишет. Можно спросить, что это он вдруг вторым поэтом быть отказался, а сто тридцать вторым прозаиком – согласился. Ответ простой – стихи не принесли ни денег, ни славы, а на гонорары от романов можно жить. Даже остается немного на удовольствия, например, на собственную партию. Ну так захотелось в вождя поиграть, никаких денег не жалко!
Вторая тетрадочка – совсем маленькая книжка серии «Библиотека «Огонька»» – Александр Еременко «Добавление к сопромату». Купил я ее случайно, в каком-то газетном киоске, и с тех пор с ней не расставался. Даже на работу, в школу, приносил и ученикам на уроке читал. Преподавал я историю в старших классах, а не литературу, и чтение стихов было не совсем по делу. Я приходил в класс и, вместо объяснения нового материала, доставал из портфеля тетрадочку, раскрывал наугад и начинал читать вслух:
В глуши коленчатого вала,
В коленной чашечке кривой
Густая ласточка летала
По возмутительной кривой.
Ученики ничего не понимали и только недоуменно переглядывались. В другом же стихотворении
Туда, где роща корабельная
Лежит и смотрит, как живая,
Выходит девочка дебильная,
По желтой насыпи гуляет.
некоторые девочки принимали слово «дебильная» на свой счет и обижались.
До сих пор, время от времени, я предпринимаю попытки чтения вслух стихов Еременко своим знакомым. Результат примерно такой же, как более десяти лет назад, в период моего учительствования. Послушайте и вы, честное слово, в последний раз.
Что с того, что я не был здесь целых одиннадцать лет?
За дорогой осенний лесок так же чист и подробен.
В нем осталась дыра на том месте, где Колька Жадобин
у ночного костра мне отлил из свинца пистолет.
Что у них есть сейчас там, что у нас не хватает?... 
