Глава 1. Москва – Кисловодск
Этот апрельский день 1932 года начинался для Анны Коноваловой, как обычно. Подъем, зарядка, умыться-собраться, – и на занятия. Среди студентов Московского высшего инженерно-строительного училища Аня выделялась своим прилежанием, и потому не без оснований рассчитывала вскоре пройти, печатая строевой шаг, вместе с парадным расчетом училища по брусчатке Красной площади. Мечту попасть на первомайский парад она лелеяла с первого года обучения. Пусть студенты – не военные, и их «коробка», составленная из числа отличников вневойсковой подготовки, во главе с военруком училища, пойдет не в военной форме, вслед не только за колоннами РККА, РККФ, военных учебных заведений, но и за отрядами вооруженных рабочих московских заводов – членов ОСОАВИАХИМ. Ну и что, – все равно она станет участницей парада, а не просто демонстрации! И вот сейчас, когда ее мечта так близка к осуществлению, вмешались обстоятельства… Не то чтобы неприятные – скорее наоборот, но вот участию в параде они могли помешать. У бравой студентки начался девятый месяц беременности.
Сегодня, 16 апреля, едва начались занятия, как сосед по скамейке обратил внимание на то, что Анька сидит, не шевелясь, закусив губы, и стиснув кулаки.
– Ты что, Ань? – тихонько спросил он с нотками страха в голосе. Мудрено было не связать необычное поведение студентки с ее выпирающим животом.
– Погоди, сейчас пройдет, – с досадой прошептала она в ответ, еще питая надежду, что все как-нибудь обойдется.
Надежды этой хватило всего на несколько минут. Не обошлось. Вскоре она оказалась в родильном отделении, а уже в середине дня на свет появилась девочка. Новорожденную решено было назвать Эрнестиной – в честь вождя немецкого пролетариата Эрнста Тельмана. Решение принимала она сама, ибо посоветоваться было совершенно не с кем: вся ее семья проживала в далеком Ташкенте. Там же, в САВО, проходил службу и ее муж Яков, с которым они, впрочем, не были расписаны, но в те времена это мало кого волновало – в том числе и советское законодательство. Пока ушла телеграмма в далекий Ташкент, пока пришла ответная, с согласием от Якова (хотя потом оказалось, что не все так просто…) – в метрической записи уже появилось имя новой гражданки СССР.
Надо сказать, что решение уехать от мужа в Москву, на учебу, и видеться с ним лишь в период коротких летних отпусков, далось Ане нелегко. Ведь как непросто было вчерашней школьнице обратить на себя внимание немолодого уже – под тридцать лет – красного командира! Жених он был завидный – как танцы в Доме Красной Армии, так девушки вокруг него и вьются. Да и бравый командир поглядывал на них не без интереса. Но вот – влюбилась, и добилась-таки своего: сначала Яков стал выделять ее из всех поклонниц, затем они одна за другой куда-то отсеялись, а потом и предложение последовало… Вскоре Яков перебрался к ней домой из своего командирского общежития.
Любовь оказалась взаимной, Анна вся светилась от счастья, и чувствовала себя прямо-таки окрыленной. Ох, как не хотелось ей расставаться с любимым! Только вот и становиться женой при муже, вечной домохозяйкой, она желала ещё меньше. Естественно, Яков отпускать молодую жену за тридевять земель совсем не собирался – в Ташкенте тоже можно образование получить, если уж ей так хочется. Но ей хотелось не просто дипломом обзавестись, а стать настоящим, крепким специалистом. Весь Советский Союз становится сейчас большой стройкой, и она должна как следует послужить общему делу. Аня с юности была девушка упорная, и если уж хотела добиться своего, то, стиснув зубы, пробивалась к цели через любые преграды. К счастью, в семье имелась не только любовь, но взаимное уважение. Что греха таить, не обошлось и без многочисленных выяснений отношений, порой весьма бурных, однако Яков все же подавил в себе естественную ревность и огласился на её отъезд.
Разлука оказалась неожиданно тяжёлой, иногда по ночам Анна тихонько плакала в постели, стараясь не потревожить никого из живших рядом. Шокирующей радостью для неё стала беременность. Помимо счастливого ожидания ребёнка, её поначалу очень напрягали обычные проявления беременности – тошнота, рвота, иногда ее тревожили самые обычные запахи. Однако вопреки всем преградам она рвалась к новой профессии, училась даже через не могу.
При свободных нравах тех лет, к яркой, бойкой, энергичной девушке не раз подкатывали мужчины. Аня сама была совсем не аскетического нрава, и против походов в кино или на танцы вовсе не возражала. Но подпускать к себе слишком близко чужих мужчин, пусть это даже свои в доску друзья-однокурсники, она тоже не собиралась. Иногда на нее накатывали тоскливые мысли: «А как там Яков без меня, небось, тоже за кем-нибудь увивается?». Но эти мысли она тут же гнала прочь. Ну что за мужики! Знают же, что женщина занята, – так нет, все равно пристают. Кто для приятного времяпровождения, а кто и для создания семьи, их даже и её беременность не смущала. Некоторые, впрочем, сами догадывались, что им ничего не светит, и отходили в сторону. Другим приходилось объяснять, и, к сожалению, не всем – словесно. Но Аня умела быть очень доходчивой.
Рождения ребенка она ожидала с затаенным страхом – первый раз ведь! – и, конечно, с радостью. Но вот ведь незадача! На парад она не попадает, на носу экзамены, а тут лежи себе на больничной койке. Однако на маленькую Эрнестину молодая мама свою досаду не переносила, наоборот – не могла нарадоваться на дочку. Да и как не радоваться, девочка получилась небольшая, но крепенькая, и не плакса.
С самого начала однокурсники не оставляли Аню своей заботой: друзья и подружки торчали под окнами родильного отделения с самого первого дня, ожидая новостей, и разошлись, лишь узнав, что роды прошли благополучно. На следующий день утром, едва роженицы проснулись, с улицы раздался истошный вопль:
– Ан-я-я! Ань-ка-а!
Вставать она еще не могла, и открывать окно сунулась одна из ее соседок по палате.
– Чего орёте? – немилостиво прикрикнула она на кого-то невидимого.
– А где Аня? Аня Коновалова? – заорал, но уже потише, другой голос. Костя Ляпунов! Точно! Значит, первый вопль – это Семен Василенко, главный заводила на их курсе. Они всегда вместе
– Вы вопить не перестанете? Чай, не на базаре – тут женщины рожают, их беспокоить нельзя! – столь же сурово ответила соседка, затем сменила гнев на милость. – Не ходит она еще. Нельзя ей! – было доложено вопрошающим с улицы.
– С ней все в порядке? – голос, полный беспокойства. Это уже кто-то из девчонок, похоже, Ленка Климова.
– Да в порядке, в порядке! – недовольно проворчала соседка. – Раскудахтались тут… Никто вашу Аньку не съест.
– А цветы ей можно передать? – опять голос Кости.
– Даже и не суйтесь! Не примут, да еще и облают. Не положено роженицам в палаты цветы носить. Кому-то от запахов и плохо стать может, – все тем же суровым, назидательным тоном объясняла женщина.
– Да какие же тут запахи?! Это же подснежники! – возмутился хорошо поставленный бас. Ну, точно – Василенко. Ведь красивый же голос, а только что верещал, как зарезанный!
Чтобы женщины отказались от цветов? Да быть такого не может. В окошке появилась еще одна голова, с растрепанными со сна волосами, торопливо убираемыми под только что повязанную белую косынку:
– А как вы их сюда забросите? – весьма заинтересованно спросила новая собеседница.
– Так по шпагату же! – пояснил Ляпунов.
– Нету у нас шпагата… – разочарованно протянула первая.
– Так инженерная смекалка нам на что? – как будто даже удивился однокурсник. – Все у нас с собой. Сейчас мы вам моточек и закинем, – торопливо проговорил Костя. – Вот, ловите!
Со второй попытки моток шпагата оказался в руках женщин, и вскоре привязанные к веревочке три маленьких букетика белых весенних цветов пропутешествовали на третий этаж.
Когда молодая мама вышла из больницы, в общежитии, занимавшем один из корпусов во дворах между Воронцовым полем и Дурасовским переулком, в отделении для «студентов женского пола» (как тогда нередко писали в официальных документах) ее уже ждали. В тесной комнатке, откуда вытащили третий топчан, стояла маленькая кроватка для Эрнестины, сияющая свежеструганным деревом и еще пахшая олифой.
– Это откуда? – удивилась Аня. Какую мебель можно было достать в московских магазинах, она примерно представляла. Огромные, тяжеловесные резные комоды и шифоньеры, монументальные плюшевые диваны еще можно было найти, а вот детскую кроватку…
– Ну так! – гордо выпятив подбородок, выдал Семен. – Ведь в инженерно-строительном же учимся, не где-нибудь!
– В самом деле, это же не мост спроектировать! – поддержал приятеля неразлучный Костя Лунев. – Так, просто руки приложить, и совсем чуть-чуть голову.
Девчонки тоже не подкачали: мобилизовав своих подруг, знакомых, родителей, старших сестер, раздобыли небольшую стопку пеленок и несколько распашонок для новорожденной. Комсомольская ячейка уже успела расписать график дежурств – кому из девчонок когда помогать молодой маме с дитем, а кому – подтягивать студентку Коновалову по пропущенным занятиям.
Проблема обнаружилась в лице комендантши общежития. Заявившись в тот же день в комнату к молодой маме, она с порога заявила:
– Коновалова, я на тебя представление на выселение подаю.
– Это еще за что? – взвилась Зинка Телепнева, уперев руки в боки.
– Не положено! – сурово бросила, как припечатала, комендантша. – Пусть подает заявление на семейное общежитие.
– Ну, Марь Васильна, ну вы что! – запричитала Климова, вскочив со своей койки. – Какое семейное? А то вы не знаете, что там мест нет!
– Чего где есть, чего где нет – то не мое дело! – оборвала ее Мария Васильевна. – Мое дело – инструкции блюсти. А по инструкции не положено!
– Так что же теперь, ради инструкции какой-то Аньку нашу взашей выгонять, что ли? – наступала на нее Зинка, по-прежнему подбоченясь.
– Ладно, – смягчилась вдруг комендантша, – даю тебе, Коновалова, еще две недели на устройство, а там – как знаешь!
Комендантша вообще-то была баба не особо вредная, и по-своему заботилась о своих подопечных, стараясь хотя бы в чем-нибудь улучшить быт студенток, проживающих в общежитии. Но вот к соблюдению инструкций она относилась с нездоровым педантизмом.
Когда роковая дата миновала, Аня, а вместе с ней и ее подружки, со страхом ждали «оргвыводов». Но огорошила их известиями не Мария Васильевна, а шебутная Зинка, влетевшая в комнату в каком-то непонятном возбуждении, с выпученными глазами, едва не вылезавшими из орбит:
– Ой, девочки! – заверещала она с порога.
– Тише ты! – шикнули на нее сразу в два голоса. – Эрнестинку разбудишь!
– Что делается! – Телепнева слегка сбавила тон. – В деканате мне Наташка такое рассказала, такое…
– Да говори ты толком! – не выдержала Аня.
– Ой, девочки, – повторила подружка, всплеснув руками. – К нам хлопцы едут!
– Какие хлопцы? – вскинула голову Ленка Климова.
– Ой, какие хлопцы! – Зина аж зажмурилась. – Один к одному, все, как есть, в форме, самые настоящие красные командиры!
– Это что же у нас за командирский десант такой ожидается? – щегольнула военной терминологией молодая мама.
– Так вы ничегошеньки не знаете? – затараторила
