Завтра наступит утро. Глава 4

деньги мы у купца забрали. Тысяч шесть было. Разделили поровну, а перед тем как уходить, подожгли сарай, чтоб купец не думал: надо ли ему освобождаться или подождать еще.
- Вот выдумщик, ха-ха-ха, пришлось купцу самому себе…, а-ха-ха, гы-гы-гы.
- Да-а, выдумщик был. - Продолжал Рулав. – После первой ночи проснулся я: ни эконома, ни моих денег. Хорошо, что удавку на меня не накинул. Я говорю, – ловкий был, шустрый. А, вспомнил, Исхаком его звали. Давно это было, лет пятнадцать назад, наверное. Говорят, сюда к ромеям он подался, я за ним. Но разве здесь его найдешь? Столько городов и народа. Так и остался я здесь.
Открылась дверь, и вошел Евпатий с белой амфорой в руках. Смех разом прекратился, и наступила гнетущая тишина. Все смотрели на Евпатия. Наконец Бекдир произнес:
- Кто?
- Нискиня. – Ответил Евпатий.
Все зашевелились, у всех в руках оказались кубки. Рулав повернулся к Василию и тоже дал ему в руки кубок. Евпатий молча начал обходить всех с амфорой и плескать им в кубки виноградное вино. Василию он плеснул всего на один глоток. Евпатий налил себе, перекрестился:
- Да упокой душу раба божьего Нискиню.
Все встали и молча выпили из кубков. Василий тоже хлебнул кислого вина, которое раньше и не пробовал из-за своего малолетства.
- Как же он, Евпатий? – Спросил Емидий.
- Стрелой отравленной.
Все склонили головы.
Людота сидел один на скамейке за столом в темной комнате, освещенной одной лампадой. Он сидел и ждал сына с занятий. Иногда он беззвучно шевелил губами, затем поднимал поникшую голову и смотрел на освещаемый лампадой образ Спаса Нерукотворного, которого Кирилл до сих пор так и не забрал. Посмотрев в строгие и проницательные глаза на иконе, Людота опускал голову и опять погружался в свои думы. Наконец дверь отворилась.
- Отец, ты здесь?
- Здесь. Иди, поешь, там осталось.
Василий вошел в комнату, зажег несколько свечей, установил их на стол и, игнорируя предложение отца, сел перед ним.
- Отец, ты же знал Нискиню? Он погиб.
Людота перекрестился.
- Ты мне много раз обещал рассказать о своей жизни у сарацин. Расскажи, как ты к ним попал? Расскажи о моей сестре Русаве, о твоем брате Деяне.
Людота вздрогнул и внимательно посмотрел на сына. Перед ним сидел ребенок, но взгляд, требовательный и строгий, был уже взрослого человека. Этот взгляд напомнил ему взгляд брата Деяна, когда он сосредоточенно что-то мастерил. Людота решился:
- Тяжело мне об этом вспоминать, тяжело и рассказывать, но ты прав, пришло время, и ты должен об этом знать. – Людота начал рассказ, опуская некоторые подробности, о которых Василию, в сущности ребенку, знать было еще рано.
Опять перед глазами Людоты возникли дымы пожаров горящих домов северян, лежащие тела убитых соседей, тоскливые глаза Млавы и Невеи, безжизненные тела Русавы, Деяна и Зайнаб. И опять очень больно защемило, сдавило в груди, стало невозможно дышать полной грудью. При каждом вздохе кололо там, где стучит сердце.
Была уже ночь, когда Людота окончил свой рассказ. Василий под впечатлением этого повествования при свече свечей увидел перед собой усталого человека, в волосах и бороде которого уже было много седых волос. Своим еще детским умом Василий понял, что все неприятности, которые у него были, ничего не стоят по сравнению со страданиями других людей: близких и чужих.
После долгого молчания Василий попросил:
- Отец, покажи мне, пожалуйста, Русаву.
Людота вздрогнул: точно так же перед сном просил показать и Станята, но только он не называл его отцом. Все повторяется в жизни, - значит жизнь продолжается.