Рассмешить весь мир.

штрих – разное его состояние.
К полудню выглянуло солнце и, не смотря на все мрачные опасения больного, тучи рассеялись, и небо открыло свое истинное лицо. Оно покрылось голубым одеялом, таким ярким, что когда поднимаешь к нему глаза приходиться прикрывать их ладошкой или опускать взгляд от режущей синевы и палящих лучей. Обычно писатель именно в такую погоду садился за свою работу, но сейчас он даже не посмотрел в окно, когда из него прямо ему на лицо опустился теплый солнечный свет. Он просто отвернулся, накинул на голову одеяло и продолжил тихонько прогонять мысли сквозь голову. Даже будь он сейчас не болен и совершенно здоров, он все равно не пошёл наверх и не сел бы за стол. Вообще он хотел выкинуть все свои принадлежности и заколотить дубовыми досками дверь на второй этаж, чтобы больше никогда не подниматься туда и не вспоминать того что случилось минувшим вечером. И зачем он решил вчера сесть за работу! Он не хотел возвращаться в свой кабинет. Ему было и без того тяжело.
Печатная редакция городка Михалинск ждала, когда писатель привезет им свою работу. На днях его рукопись должна лежать на их столе. Но что он им скажет! «Извини-те, все сгорело!» - смех, да и только - вот что его ждёт там. Что делать? Писать все заново? Ну, уж нет. Этих пыток он заново выносить не собирался. Тратить еще неделю, насажи-вать новые мозоли, вновь эти бессонные ночи. Ему этого не хотелось. Но редакция – это был единственный способ зарабатывать на жизнь. Писателя не интересовала слава, не ин-тересовали читатели. Он писал ради редакции, ради денег.  Есть, конечно, и те, кто ценил его творчество, и относились к их автору с почтением и уважением, но эти люди были не интересны писателю. Что бы они бы не говорили – все равно они понимали всё по-своему. По-своему смотрел на произведения и редактор городской газеты, в которой печатался писатель. Но он, не смотря на все сказанное,  с трепетом потел над каждым произведением. Он старался выводить каждую строчку, несмотря на то, что все равно ее зачеркивал и переписывал по три раза. И потеря месячных трудов, мыслей, копившихся еще дольше – все это исчезло за одну ночь. Он был опустошён. Он не знал что делать.
Меланхолия и полная апатия к жизни писателя продлилась два дня. Все эти дни он безразлично валялся в кровати. Ему было то жарко, то холодно. Он, то скидывал с себя одеяло, со злостью ворча, то поднимал его с пола, плотно кутаясь в нем. Погода, так же как и настроение больного менялось быстро и стремительно. И за все это время не одна мысль не встрепенулось в его голове о том, что случилось на днях. Писатель не ел, только пил. Щеки стали впалыми под глазами образовались свинцовые пурпурные мешки. Он словно постарел на десяток лет. Болезнь лишь способствовала такому состоянию. О ле-карствах он забыл и, проснувшись утром в бешеном припадке, скинул их на пол вместе с табуретом и тазиком кипяченой воды. Сон к нему не шёл и спал писатель короткими от-рывками, и каждый раз ему вместо снов всплывала страшная картина с горящим деревом. Вскакивая на кровати, он со злостью начинал колотить в стены.
Он проснулся. Болезнь почти отпустила его. Писатель прокашлялся в кулак, протер краем одеяла глаза и сел. Вспомнился ночной сон, и он с яростью зашвырнул в комод пуховой подушкой, разбив стоящие на полке флаконы духов. Опять снилось то дерево. Оно и сейчас стоит там за домом. Только теперь оно кривое и уродливое, горелое и упавшее на бок - мертвое дерево. После этой короткой вспышки гнева в голове что-то щелкнуло, и он вскочил с кровати. В отличие от прошлых дней он вскочил бодро и ему, захотелось прыгнуть еще раз…и еще раз! Он улыбнулся и просто подпрыгнул на месте. Он почувствовал неопределенную радость. Он скинул пропахшую потом грязную майку, трусы, стянул единственный носок и кинулся в ванную.
Писатель всячески старался удержать подольше в себе это возбужденное состояние жизни. Приняв ванную, он побрился и причесал волосы. Закинул в ванную грязную по-стель, вещи и  захлопнул дверь, чтобы запах не расходился по дому. Собрал разбитое на полу стекло, которое он бил во время болезни в своих приступах. Отмыл стену от крови. Его кулаки, со злостью долбившие в бетон, оставили там много кровяных отпечатков. Ко-гда в комнате был наведен порядок писатель вновь, как и поутру был взъерошенный и вспотевший, но теперь он улыбался. В его голове не гуляли мрачные окутанные туманом мысли, все было чисто и светло, и именно это он объяснить не мог.
Следующий порыв этого настроения заставил его вытащить из-за закромов гаража старую проржавевшую пилу и уничтожить обгоревшее дерево. На это ушел весь день и весь настрой. К вечеру, писатель завалился на голую постель уставший и вновь окутанный меланхолией. Сон в эту ночь не посещал его. Утро оповестил почтальон…
За окном раздался свист. В это раннее утро солнце еще не успело до конца выгля-нуть из-за горизонта и лишь начинало показывать свое пылающее брюхо. Писатель спал. Заснув былым вечером, он даже не снял пиджака и завалился на постель в одежде. Свист раздался сильнее прежнего. Писатель сквозь пелену сна что-то невнятно прошептал сухи-ми от жажды губами и перевернулся на другой бок. Муки недавних дней и глубокая де-прессия сопровождавшаяся болезнью совсем выбила спящего из колеи, именно поэтому он совсем позабыл о субботнем визите почтальона Томаса. Пробудится, его заставил глу-хой щелчок щебня о пожелтевшее стекло. Писатель тут же сел на постели. Он все еще спал. За окном раздался повторный свист. Скинув пиджак, он поднялся, и на ходу проти-рая заспанные глаза, направился к двери.
В доме был застоявшийся воздух, от чего жутко хотелось пить, а дышать приходи-лось глубоко и часто. Словно на болоте. Приоткрыв входную дверь, писатель закрыл глаза и набрал полные легкие свежего осеннего воздуха. В голове помутилось на несколько долей секунд. Свежий кислород опьянил его и плеснул предвосхищенное чувство необъяснимого счастья. Он потянулся вверх, вытянувшись на носочках, глубоко зевнул и легкой игривой походкой перескочил ступеньки крыльца и направился по узкой тропинке к ограде, за которой томительно поджидал почтальон Томас.
- Грин, ваша почта! – Крикнул он, копошась в своей небольшой синей сумке.
- Что на сегодня?
- Счета и письмо! – Выпалил юнец так бодро и радостно, что идущий ему навстре-чу писатель, тоже невольно улыбнулся. – Ой, что с вашим лицом?
Грин замер на месте, словно его застали в неловком положении. Но тут он понял, что имел в виду мальчишка.
- Ах, это! – он тронул себя за разбитую бровь. – Нелепый случай на лестнице.
Томас широко улыбнулся и протянул человеку конверты.
- Опять счета… - он принял из рук почтальона желтоватые конверты, и уже было собрался развернуться и вернуться в дом, где его ждала еще не успевавшая остыть по-стель, но тут он вспомнил, о чем хотел спросить. – Томас что сегодня на первой полосе?
Мальчишка словно лампочка зажегся, взгляд его вспыхнул, он весь содрогнулся и начал копошится у себя в сумке переворачивая ее содержимое вверх дном и все ради того что бы поднять с ее дна ободранную по краям газету с блеклыми чернилами.
- Вам повезло Грин, что у меня завалялся один экземпляр! Это утро было воистину жаркое в прямом и переносном смысле этого слова! – воскликнул он, вознося над головой городскую газету. – Все выпуски разошлись так быстро, что даже чай в утренних кафе не успел завариться. Уже тогда все жители Михалинска знали о том, что произошло минувшей ночью!
Грин принял газету из рук Томаса и впился взглядом в голосящий заголовок распо-ложенной чуть ниже названия самой газеты.
- Ты не будешь против Томас, если я возьму ее у тебя?
Мальчишка как обычно сделал непонятное выражение лица, которое понимали не-многие, но в их число входил и человек, стоявший за калиткой с заспанным видом.
- Я приезжаю на днях в городах завезу тебе. – Подмигнул Грин почтальону и маль-чишка улыбнулся своими большими белыми зубами.
Писатель пробежался глазами по статье расположенной на первой полосе номера. Этой ночью в одном из отелей города произошел пожар. Сгорела комната приезжего жур-налиста, известного человека в высших кругах. По этому поводу и была статья.
- Но газеты вам не все расскажут! – сказал он после того как поправил кепку на своей рыжей макушке. – Я был там этой ночью. Говорят, что это был несчастный случай. Но полиция обманывает, их как всегда кто-нибудь подкупил! Я видел, как тот человек выводил из номера двух женщин. Он был пьян! – Мальчишка зло кинул взгляд куда-то в сторону.
- Пьян говоришь? – прищурился мужчина, поглядывая на юного разносчика газет. – Неужели редакция забыла об этом упомянуть?
- Этого никто не видел.
- А ты?
- А что я? – Мальчишка стыдливо опустил взгляд на свои оббитые башмаки. – Из окошка играла красивая музыка. Я люблю гулять ночью по крышам домов. Вот и услы-шал.
- Понятно. – Вдруг писатель понял, что его мысли начали лихорадочно раздумы-вать,  предполагать… старый творческий процесс возобновился.  – Спасибо Томас!
Грин пробежался по карманам и отыскал в одном из них старую замечательную ручку с шестью разными цветными пастами.
- Вот держи, это тебе! – Писатель развернулся и быстрым шагом направился к до-му. – Передашь Кракеру, что на днях я к нему загляну! – На ходу бросил он через плечо так и оставшемуся стоять на месте почтальону.
Ботинки полетели в сторону, как только Грин вошел в дом. В соло с хлопком вход-ной двери послышалось и прощание мальчишки. Писатель заглянул на кухню. Бросил на стол утреннюю почту щелкнул выключатель чайника и кинулся в уборную. Проведя ут-ренние умывания, он переоделся и в отличие от минувших дней завтракал сидя за столом с новым выпуском городской газеты, которую приносили в эти края лишь раз в неделю и то, это было лишь тогда, когда расписания пригородных поездов было не так сильно за-гружено. Маленький Томас и так делал много для мистера Грина, что приносил ему его почту. Ведь здешний хозяин обитал в не особо людных краях. Его дом и участок находят-ся в двух километрах от железнодорожной станции, от которой еще четырнадцать кило-метров пути до близлежащего города.
Чай этим утром в доме Грина был превосходный. Ходящие ходуном мысли в его голове лишь добавляли приятности этому утру. Взгляд писателя вот уже в десятый раз скользил по строчкам заголовка, устремлялся вниз, где описывались события пожара в отеле. Это история никогда бы не заинтересовала его так сильно, если бы не слова маль-чишки-почтальона. Странность его слов, несовместимых со словами автора данной статьи заставила живо возвратиться былому потоку мыслей писателя. Именно поэтому он решил приняться за нее. Лично для себя. Он пока не знал зачем. Да и торопиться тоже было не время.
К обеду он был уже собран, чист и готов к отправке. Поезд со станции «Н» отходил ровно в три часа. Мистер Грин не торопясь зашнуровал прелестные лакированные ботинки, удобно пристроил на голове клетчатую фуражку и вышел за дверь. Папка, в которой он по обыкновению носил рукописи в издательство, была пуста. Тут же вспомнилась та ужасная ночь, что унесла жизнь творения писателя. И что теперь он скажет пухлощекому редактору