КОРАБЕЛЬНАЯ СТОРОНА

Легендарный Севастополь… она почти и не вспоминала о нем, погруженная в вечные северные метели и круговорот забот. Володя дослужился до подподковника.


Самоубийство


Новые времена оглушили их безденежьем . Год за годом ему пришлось расформировывать одно соединение за другим. Пришлось оставлять созданное годами, резать по живому. Увольнять друзей, людей лишать жилья и работы. Все это было родное, созданное ребятами. Всему этому его друзья отдавали душу. Теперь не хватало запчастей и топлива, не хватало призывников и боеготовность они держали чудом, бессонными ночами и полковой дружеской взаимопомощью. Уезжая, он оставляя пустые казармы и опустевшие аэродромы. Так Володя оказался под Москвой. Воинская часть, приютившая Володю, лишнего жилья не имела и спать приходилось в спортзале. Анна жила все еще под Тверью, в заброшенном городке, где кроме нее, бедовали еще с десяток таких разделенных семей. Виделась с мужем изредка, когда ему удавалось выбраться к ней. Работы у нее не было, и она - программист по образованию, копалась в земле, и эти шесть соток стали ниточкой, спасавшей ее от голодной смерти. Володя помогал как мог, но зарплату военным задерживали месяцами. Когда подмосковную воинскую часть Володи расформировали, обоим было под сорок. Найти работу они не могли. Первым не выдержал Володя. Однажды Анне позвонили из Подмосковья. Ей трудно было поверить в случившееся. Володя - такой сильный, такой любящий свою работу …

Звонили товарищи мужа.
- Володи нет…
Придя в свой бывший кабинет, он застрелился.
Ей не хотелось жить. Она была одна. Одна-одинешенька на свете. Почему, почему все, кто был ей дорог, умирают? Умирают так рано? Она пыталась дозвониться в Севастополь, но телефон упорно молчал…Дядя Коля, что с тобой, жив ли ты? Она безжизненно сидела за столом, закрыв лицо руками, стараясь вспомнить минута за минутой тот самый день тридцатилетней давности. Соленое от пены морской мороженное. Но видела поседевшего отчима на похоронах матери…


Подранок


Спустя полгода Анна переехала к тете в Ленинград и устроилась в богатую коммерческую газету наборщицей…Приходя домой, она падала от усталости и тут же засыпала. Ее стали одолевать непонятные боли. Врачи никак не могли поставить диагноз. От отчима уже год не было никаких вестей. Целый год она собирала деньги, чтобы поехать в Крым. Выправила паспорт, получила странную вклейку «гражданин России», словно в ее старом советском паспорте не ясно было, кто она и где ее Родина. А где она, ее Родина? Их стало две - Украина и Россия. Что-то путалось у нее в голове, ведь Крым для нее и был Россией. Теперь, чтобы попасть в родной город, ей надо было пересечь границу. В аэропорту ей стало совсем плохо. Рейс задерживали уже на шесть часов, а она, от боли не в силах сидеть, лежала на креслах. Потом, когда наконец объявили посадку, ей дали бумажку на английском языке - русские почему-то кончились. В этой бумажке в графе «цель визита» она вывела «возвращение на Родину». И добавила «с Родины». Это было наивно. Таможенник в эту графу и не заглянул. Его интересовали только доллары. А их у Анны не было…

Когда самолет выпустил шасси, у нее заныло сердце. Потом откуда-то взялись силы и она, в лежку лежавшая в пулковском аэропорту, подхватила тяжелую сумку и быстро поймала машину на Севастополь. Они ехали по извилистым крымским дорогам при свете Луны. У нее был жар, ее знобило. Но боль стало легче переносить. Сорокоградусная дневная жара, раскалившая этим летом полуостров, сменилась к ночи прохладой. В слишком лихо для крымского серпантина мчащуюся машину врывался свежий, пропахший хвоей и солью ветер. Эта смесь счастья и боли была сродни полету. Полету подранка, возвращавшегося на домой…


Легендарный Севастополь…

В Севастополь они приехали глубокой ночью. В этом городе у нее больше не было дома. Ее ждал гостиничный номер с балконом, выходившим на площадь Ушакова и впервые спустя много лет она снова засыпала под знакомый перезвон часов. У нее была высокая температура, она бредила, а когда заснула, ей приснился тревожный сон, будто дядя Коля жив, но умирает…

Утром Севастополь нахлынул на нее, навалился потоком звуков, сорокоградусным беспощадным солнцем, бьющим в окно, этим вылинявшим стареньким троллейбусом внизу на площади, видно ее ровесником. Она знала каждую щербинку на асфальте круто бегущего в гору Исторического бульвара. Город из окна казался немного меньше и словно бы обветшавшим…Ей уже не казалось, что город постарел. Постарела она. Голова кружилась от жары на улице и жара внутри, но она все же сходила в справочную и разузнала новый телефон дяди Коли. Долго путалась в незнакомых гривнах, расплачиваясь в троллейбусе. Мачеха, открывшая ей дверь, сильно изменилась: располнела, подобрела, стала совсем седой. От нее Анна узнала, что Николай лежит в больнице, у него цирроз печени и жить ему осталось немного. Проработавшая сорок лет медсестрой, мачеха расспросила Анну о болезни, пощупала, постукала и заявила: «Эх, доченька, да у тебя ж воспаление. Еще б недельку - и было б поздно». Таблетки, которые дала мачеха, были нехитрые, наши, но уже на второй день Анне полегчало и она поехала навестить дядю Колю…

Николай пожелтел, похудел и осунулся. Он уже не вставал. Обед -
пустые щи да черный хлеб - не тронутым стоял на его тумбочке. Николай не удивился, увидев Анну, будто ждал ее. «Анна, я вот…», - сказал и замолк. И что тут скажешь. Она села у его кровати, взяла его за руку. «Папа, папа…- так она назвала его впервые. - Я буду счастлива, папа. Обязательно…».Она еще несколько раз навещала его в больнице до отъезда. Через месяц после ее возвращения в Петербург из Севастополя пришло письмо. Николай умер и она поняла, как любила его…


Выжить…

После визита в больницу что-то проснулось в Анне новое, упорство какое-то. Дело было не в мачехиных таблетках, она просто возвращалась к жизни. Наплевав на запреты, она по полдня валялась на диком херсонесском пляже, бродила по древним греческим развалинам, жарилась под неистовым солнцем, уплывала на километр от берега и там лежала на волнах, вспоминая тот день тридцатилетней давности, наполненный любовью и заботой надежного, сильного и умного защитника, наполненный ощущением счастья от предчувствия предстоящей такой загадочной, такой огромной и интересной жизни. Этот самый счастливый день, один очень долгий день из детства - он и спас ее. Она выискивала в знакомых магазинчиках редкие марочные крымские вина - «Пиногри», «Белый мускат красного камня» и каждый вечер в гостинице под перезвон часов пила их понемногу из красивой рюмки темного стекла. Она словно плыла по этому пьянящему августу в нежной ласковой колыбели святого севастопольского воздуха. Нехотя и понемногу болезнь отпускала ее.
Похудевшая, загоревшая и помолодевшая, она вернулась в Петербург с твердым намерением выжить. Пережив все наши кризисы и беды, назло судьбе ли, эпохе ли, времени такому, забравшему всех, кто был с ней рядом, кого она любила, она должна была выжить. И быть счастливой. Ведь она была последней …


1998-1999 гг., Москва - Севастополь