переулок, откуда только что вышли.
Макс глянул на пистолет в своей ладони – озадаченно, будто соображая, откуда тот взялся.
– И правда, ствол, – задумчиво согласился он. – Я вообще-то пацифист, оружия не люблю…
Его собеседник, переглотнув, тоже начал медленно пятиться вслед за дружками. Потом развернулся, и Анна услышала только быстрый топот трёх пар ног.
– Так что, закурить нет? – крикнул Макс вслед убегавшим и легко расхохотался. – Правильно, бросай курить, вставай на лыжи!
Вот клоун!
– Ты что, не можешь не острить?! – простонала Анна, обретя наконец дар речи. – Тоже мне, выискался Олег Попов… А вдруг они вернутся!
– Не острить не могу, – весело откликнулся Макс. – И они не вернутся. – Пистолета у него в руке уже не было, и Анна вздохнула с судорожным облегчением. – Что, испугалась? Гопарей нельзя бояться, они это сразу чуют и тогда уже накидываются. Как собаки. А когда смеёшься – не страшно. Кто смеётся, с тем сам чёрт не сладит, – помнишь такую сказочку детскую? Пошли отсюда.
Она кое-как отлепилась от столба, обнаружила, что к тому же держится за рукав его пиджака, и торопливо отдёрнула пальцы, от всей души надеясь, что он этого не заметил.
– Не помню я никаких таких сказочек, – строптиво пробурчала Анна, приноравливаясь к его шагам. – И вообще, если всё время улыбаться, будешь смахивать на идиота.
И он, конечно же, широко улыбнулся!
– Это намёк, что ли?.. Тебе, кстати, не помешало бы улыбаться, не всё время, ну хоть почаще тогда. У тебя улыбка красивая.
Что? Красивая улыбка? У неё?!
Анне стало жарко, но потом она сразу вспомнила, что перед ней бессовестный трепач. И когда это он, спрашивается, вообще видел её улыбку?
– Я тебе не улыбалась, – отрезала она, сильнее стягивая на груди полы его куртки.
– Вот именно, – хмыкнул он.
– А… откуда у тебя пистолет? – спросила она, чтоб побыстрее уйти от скользкой темы – лучше уж обсуждать пистолет, чем то, красивая ли у неё – о Боже! – улыбка.
– Нашёл, – беспечно отозвался Макс. – Пошёл грибы собирать и нашёл. Под кустиком.
Тьфу!
Она закатила глаза и демонстративно вздохнула. Скорей бы уже до дома добраться! Неужели его девицам нравится такая вот пустопорожняя бессмысленная болтовня? Всё, больше она ни слова не скажет до самого своего подъезда, чтоб его не провоцировать.
Пару кварталов они прошли молча.
– Мой брат тоже всегда говорит, что я трепло, – сказал вдруг Макс. – Но на самом деле ему это нравится.
– Мне – нет! – отпарировала Анна, и он, коротко усмехнувшись, снова умолк.
– Твой брат хорошо учится? – спросила она неожиданно для себя.
– Отличник, – отозвался Макс с гордостью и той же странной грустью, которую она уже слышала накануне в его голосе во время разговора с братишкой. – Но с людьми, блин, ну совершенно не умеет... Учишь его, учишь, объясняешь, как надо и почему, а он всё равно. Справедливость для него главное. – Он снова хмыкнул. – Со всеми спорит за эту справедливость. А жизнь вообще такая штука… не очень справедливая.
Вот с этим Анна была абсолютно согласна. От жизни она уже давно не ожидала ничего хорошего. Совсем ничего.
– А жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, – такая пустая и глупая шутка! – вздохнула она.
Макс вскинул брови.
– Михал Юрьич – он, конечно, классик, и всё такое, но…
Они уже подходили к её двору, и Анна инстинктивно посмотрела вверх, на окна своей квартиры. Тёмные-тёмные.
– Но?
– Но ключевое слово тут – шутка, – невозмутимо пояснил Макс, направляясь к скамейке под детским грибком и легко подталкивая её туда же. – Для меня, по крайней мере. Давай посидим?
Анна хотела было воспротивиться, но… при мысли о том, как она войдёт в опустевшую квартиру, всё внутри противно сжалось.
– А тебе бы всё шуточки шутить, – саркастически откликнулась она, присаживаясь на краешек скамейки. – А Лермонтов – он был глубокий, тонкий человек. Очень ранимый.
– Как ты. И язва. Как ты, – Макс откинулся на спинку скамьи, искоса наблюдая за её реакцией.
– Ты меня нарочно дразнишь? – задохнулась Анна.
– Не нарочно. Не дразню, – фыркнул он, крепко сжимая её запястье и не позволяя вскочить. Рука у него была горячая. – Ну извини. С тобой интересно разговаривать, правда. Посидим ещё. Пожалуйста.
Анна опять демонстративно вздохнула и… осталась сидеть. Пальцев он так и не разжал, и она решила пока не отстраняться. С ним было как-то… тепло.
Почему она вдруг стала так нуждаться в чужом тепле? Это же глупо. И одиночества она никогда раньше не боялась. Это всё от страха за дедушку.
– А ты почему в больницу приехал? Почему не пошёл домой? – покосилась она на Макса.
Тот, подняв голову, глядел на усыпавшие небо звёзды и откликнулся не сразу.
– Да думал, как там Андрей Константинович. И ты ж одна совсем, – пожал он плечами. – А домой… ну я часто на работе ночую.
– Почему? – Анна прикусила язык. Какое ей дело до того, где ночует этот пират? И вообще, он сейчас наверняка ляпнет какую-нибудь пошлость…
– На работе веселей, – подмигнул он.
Конечно, кто бы сомневался!
– Мать хахалей приводит. – Голос его вдруг стал жёстким и неулыбчивым. – А я их ненавижу, алкашей этих. Могу сорваться. А Юрке этого не надо – мордобоя и разборок. Он такого боится. И мать очень любит.
– А… ты? – шёпотом спросила Анна. Ей вдруг стало очень не по себе.
Мама оставила её с дедушкой очень давно, когда Анна только пошла в школу. Отчима перевели служить в Воркуту, и мать поехала за ним. Анну туда не взяли – слишком тяжёлый климат для часто болеющего ребёнка.
Теперь в Воркуте росли её брат и сестра, родившиеся уже там.
Они всей семьёй приезжали сюда несколько раз. Последний раз – в позапрошлом году.
Но мать часто писала и присылала деньги.
Анна мотнула головой, отгоняя больно ужалившие воспоминания.
– Мать у нас просто… непутёвая, – отозвался Макс, вздохнув. – Всегда такая была. Отец не выдержал – ушёл. Давно уже… Да ладно об этом! Ты говоришь, в библиотеку Кастанеду прислали? А ещё что-нибудь уматное есть?
Уматное, о Господи…
– Чейз поступил, очень уматный, да, – ехидно доложила Анна. – И Пронин. «Банда-1», «Банда-2»…
– Фигня примитивная, – отмахнулся он.
– Тогда Елена Блаватская. И Кафка!
– Скукотища, заснуть можно.
– Да тебе не угодишь! – Анна не выдержала и рассмеялась.
И резко осеклась, вдруг сообразив, что впервые смеётся при нём.
Макс смотрел на неё с непонятным выражением, очень пристально, и её снова бросило в жар.
Да что же это такое…
– Ты красивая, когда смеёшься… – хрипловато сказал он. – И вообще красивая.
– Я?!
Анна не успела как следует возмутиться.
Его шершавые обветренные губы тоже были очень тёплыми. Они осторожно коснулись её онемевших, а потом разом запылавших губ, терпеливо и настойчиво их раскрывая. Нежно. Так нежно. Так…
Глаза её сами собой закрылись.
Вот оно.
Вот как это бывает.
А она-то раньше думала, что никогда…
Она беспокойно зашевелилась, инстинктивно подаваясь ему навстречу – совсем вплотную, в кольцо его твёрдых рук, к широкой груди, вдыхая его запах, чувствуя, как прерывисто он дышит, как громко стучит его сердце рядом с её плечом.
Его пальцы погрузились в её волосы, губы скользнули вдоль щеки, до уха, к шее.
Анна задрожала.
Перед её зажмуренными глазами, качаясь, плыло звёздное небо. Руки сами взметнулись, ложась Максу на плечи так, будто это было самым естественным, самым…
Верным.
По-прежнему не открывая глаз, она запрокинула голову, подставляя шею его губам.
Ещё.
Ещё…
Его ладони обхватили её лицо, а губы опять вернулись к её губам, легко их коснувшись. А потом его пальцы разжались, и он отстранился.
Анна нехотя раскрыла глаза, всё ещё видевшие звёзды.
Его взгляд был очень серьёзным.
– Тебя я не буду на скамейках тискать, – сказал он тихо и поднялся.
Анна продолжала сидеть, будто прилипнув к этой злосчастной скамейке, ошеломлённо глядя на него снизу вверх и машинально прижав пальцы к горящим губам.
– Ты что, издеваешься? – наконец еле выговорила она, и собственный голос показался ей каким-то незнакомым.
Макс устало покачал головой.
– Ещё немного, и ты позовёшь меня к себе. А этого… тоже не нужно.
Анне показалось, что её схватили за волосы и с размаху макнули лицом в крутой кипяток.
Задыхаясь, она вскочила:
– Ты! Да ты…
– Я тебе не подхожу. Совсем, – проговорил он глухо, но твёрдо. – Прости, не смог удержаться. Я скотина. Прости.
Анна никогда не думала, что может кого-то так ненавидеть. Рука её взметнулась к его лицу и дёрнулась, перехваченная его сильными пальцами.
Ещё с минуту они стояли, молча глядя друг на друга, а потом она швырнула ему под ноги куртку и опрометью кинулась к своему подъезду.
Она не заснула ни на миг, корчась от унижения и стыда. Едва она закрывала глаза, как мозг услужливо начинал прокручивать ей всю омерзительную картину только что произошедшего.
Как она могла?!
Да она вела себя прямо как дворовая кошка, оголтело призывающая кота в кустах.
А он… он её даже не захотел.
Господи Боже ты мой…
Он же просто собирался проверить, можно ли её…
Можно.
Легко.
Она замычала, прикусывая губу до крови.
«Ты красивая, когда смеёшься. И вообще красивая».
Ненавижу.
Утром Анна выпила чашку крепкого кофе, умылась, с отвращением глядя на себя в зеркало, и поехала в больницу – с гудящей, раскалывающейся головой.
Дедушку перевели из реанимации в обычную палату.
Хоть что-то хорошее.
«Было предынфарктное состояние, но удалось вовремя купировать», – объяснил ей завотделением, усталый седой врач, которого она подкараулила возле ординаторской.
Анна аккуратно записала в блокнотик названия лекарств, которые надо достать, – вот только где? – и, вернувшись в палату, ещё полчаса посидела возле спящего дедушки, с болью и раскаянием вглядываясь в его посеревшее, осунувшееся лицо.
Наконец, громыхая ведром, вошла неприветливая санитарка со шваброй и прогнала Анну.
Она поцеловала дедушку в щёку, прошептав: «До завтра», и побрела искать лекарства и курагу, которую ей тоже порекомендовал купить завотделением, «чтобы поддержать сердце».
Курагу она нашла на рынке у назойливо тарахтящих азербайджанцев, отдав за неё кучу денег, и машинально подумала, что надо поехать на работу. Во-первых, чтобы попросить аванс, а то ей не хватит на лекарства, если она их в конце концов разыщет. А во-вторых, ей решительно не хотелось возвращаться домой. Надо только пробежать через вестибюль ДК, подняться по лестнице – и скорее к своим единственным друзьям. Которые её не предадут, не унизят и не станут издеваться.
К книгам.
Вестибюль и лестницу ей удалось преодолеть совершенно незамеченной. Ещё бы! Там творился бедлам. Какая-то очередная то ли дискотека, то ли конкурс «Мисс Осень». Толпа слегка поддатых малолеток обоих полов шумно материлась и курила прямо на крыльце. Бр-р-р!
Анна оставила Татьяне Ивановне заявление на аванс и, промчавшись по коридору, поспешно отперла библиотеку.
Наконец-то! Тишина, покой, умиротворение, знакомый запах старых фолиантов и свежих журналов. И пыли, которую, сколько ни вытирай в санитарный день, всё равно всю не смахнёшь.
О! Пыль, что ли, пока повытирать, если читатели всё равно считают, что библиотека закрыта. Да и какой нормальный человек рискнёт проталкиваться сквозь эту дикость в вестибюле? Махнёт рукой и уйдёт восвояси.
Анна осторожно
