Антонючка

сторонам, на полусогнутых лапах, вереницей стали сопровождать катафалк, чуть поодаль от людей. Через некоторое время послышался заунывный кошачий вой, удивительно точно повторяющий звуки оркестра, почти сливающийся с ним.… Люди не сразу расслышали этот плач искренне, не в пример им, страдающих животных. Лишь несколькими минутами позже кто-то обернулся:
- Смотри, смотри, Степаныч, Антонючкины кошки, все до единой пришли провожать ее в последний путь.
- Надо же, - ухмыльнулся Павел Степанович Коваль, - затем наклонился, поднял с земли камень и со словами «Ах вы наглые твари!.. И здесь покою от вас нет!..» с замаху, остервенело швырнул в стаю. В этот бросок он вложил всю ненависть к умершей Антонючке, что копилась в нем годами… Кошки бросились в рассыпную, но через некоторое время снова сбились в кучку, уже на обочине, справа от машины, где, видимо, почувствовали себя менее уязвимыми.
- Говорят, что кошка в отличие от собаки привыкает не к хозяину, а к дому… А тут видишь, какая преданность.
- Да, видимо не унять их… Давайте-ка все в кузов и побыстрее закончим с этим скорбным делом… Не зачем людей смешить.
Павел Степанович отдал последние распоряжения, и все быстро расселись. Виктор Павлович, оставаясь невидимым, тоже занял место у гроба, рядом с отцом, выглядящим на много моложе сына. Водитель поднял борта и грузовик, набирая скорость, окатил кошачью свору клубами пыли, смешанной с выхлопными газами…
Но когда прибыли к месту погребения, кошки были уже здесь. Они нашли короткий путь и теперь их усатые, мохнатые мордочки то тут то там торчали из-за оград соседних могил. Гроб заколотили и опустили в могилу. Снова грянул похоронным маршем оркестр, и снова с разных сторон донеслось унылое завывание… Наспех закопали яму, насыпали холмик установили деревянный столбик с табличкой, на которой была выведена фамилия почившей с датами ее рождения и смерти. Речей никто не произносил. Почему-то участники траурного действа стали себя чувствовать неуютно в соседстве с воющими животными. Какой-то суеверный страх нахлынул на всех без исключения и озираясь на зверье, впопыхах кинув: «Земля тебе пухом, Антонина Ивановна…» люди, поспешили разойтись…
Кладбище обезлюдело, сгустились сумерки, но еще долго слышалась горестная «песнь» прощающихся со своею хозяйкой кошек, безысходным отчаянием своим, заставляющая содрогнуться случайного прохожего… Виктор Павлович, понурив голову, неспешно побрел прочь. Снова защемило сердце, и он присел на скамью у кладбищенских ворот. Голова закружилась, в глазах помутилось, и Коваль потерял сознание…

***
Очнулся он от мерного покачивания. Осторожно приоткрыл глаза и увидал белый потолок, медленно уплывающий назад. Ухо уловило едва слышимый скрип. Коваль навзничь лежал на больничной каталке, которую с отсутствующим видом толкал перед собою шкафообразный детина-санитар в зеленом прорезиненном халате.
- Куда вы меня везете? – приподнявшись на локте, спросил он верзилу.
- В морг, - без тени удивления на бесстрастном лице, ответил тот.
- Как же в морг, я, ведь живой…
На лице санитара промелькнула тень озадаченности, он приостановился на какое-то мгновение, а затем, уже тише, продолжил движение.
- Очень просто… В морг… Накануне вечером Вас нашли в городском парке, на лавочке без чувств…Привезли к нам на скорой, а после дежурный врач констатировал вашу смерь… Остановка сердца в результате…
Коваль сел на кушетке и очумелыми глазами осмотрел свое тело. К большому пальцу голой ступни была привязана какая-то пластиковая табличка. Виктор Павлович замешкался и, указывая на нее, не находя что можно еще сказать, спросил голосом, не похожим на свой:
- А это, что такое?
- Это бирка с вашими данными… Фамилия, имя, отчество… Дата рождения и… - санитар глупо уставился на табличку, затем перевел взгляд на клиента, - и смерти… Сегодня, 16 августа 2005 года вы изволили кануть в вечность…На завтра назначено вскрытие… А сейчас – в холодильник…
- Зачем в холодильник?
- Для пущей сохранности тела…
Наконец, Коваль не выдержал, вскочил с коляски, и, схватив верзилу за лацканы халата, заорал в его мясистое волосатое ухо:
- Разворачивай назад, сволочь!!! Живой я… Живой, или ты совсем ослеп, остолоп!
- Теперя вижу, что живые вы, - видно было, что остолоп, речь которого внезапно приобрела угодливый раболепный оттенок, наконец-то осознал факт врачебной ошибки, что, однако, не помешало ему сгрести Коваля в охапку и уложить на каталку. Пыхтя и с трудом находя подходящие слова, он продолжил, - так бы сразу и сказали, а вот вставать не положено, лежать надобно, вы хучь и жывые, однако мёртв… то есть больные еще…- Глупеющий на глазах санитар медленно развернул «транспортное средство» в обратном направлении, и побрел, лихорадочно осмысливая что же сказать в приемном покое…
Коваль лег, и уже не сопротивлялся. Он почувствовал знакомую нарастающую тянущую боль за грудиной с левой стороны. Виктор Павлович понял - все, что происходило с ним недавно, его скитания по прошлому – было бредовыми видениями воспаленного мозга, когда он находился в бессознательном состоянии… Он привычным движением погладил тело в области сердца. И тут рука его нащупала какой-то жесткий предмет, похожий на открытку. Виктор Павлович извлек из нагрудного кармана рубашки фотокарточку, с которой на него смотрел 23-летний статный мужчина, его начальник Антон Васильевич Антонюк, запечатленный 46 лет назад…