ГЛАВА 2
РАВНЫЙ ВО ВСЕХ ОТНОШЕНИЯХ
В апреле 93 перед очередным отъездом мужа у нас состоялся тяжелый разговор. Он пришел далеко за полночь, и я сорвалась.
- Я устала от ожидания! Ты бы мог хоть иногда… - я не успела договорить, что он бы мог хоть иногда провести вечер со мной. Он оборвал меня резко:
- Заткнись! Посмотри на себя! Кем ты стала! От тебя несет как из пепельницы!
Он кричал о том, что не понимает, куда же делась та талантливая и яркая девушка. Называл обывательницей. Потом осекся, посмотрев на мое изменившееся лицо. И неожиданно потребовал, чтобы я немедленно объяснилась ему в любви. Но…меня трясло.
Голова кружилась от всей той же - черт бы ее побрал вместе с «родной оборонкой»!- полученной дозы радиации. Все, сказанное им, спицей застряло в сердце. Слов не было. Была боль. А он все кричал, требовал, чтобы я сказала, что люблю его.
- Будь ты проклят! - вырвалось у меня. Все шло вразнос - я не могла, а он не хотел остановить эту разрушительную агрессию. Я кинулась к ванной, чтобы закрыться там, но не успела. Он схватил меня за волосы и ударил головой о дверной косяк. Если бы удар пришелся немного правее, меня бы не было в живых. Потом он стоял на коленях передо мной и просил прощения. Его лицо было красным, опухшим, залитым слезами. Утром он собрал вещи и ушел, тихонько прикрыв дверь. В первый раз я не провожала его в Шереметьево.
Боль и обида. Обида и боль. Не только внутренняя, та, что сжигает душу. А самая что ни на есть реальная – после сотрясения головного мозга голова болела день и ночь. Сутками напролет. Несколько месяцев.
Именно эта обида и помогла мне тогда выжить. Несколько месяцев, пока он жил в этой распрекрасной и проклятой Голландии, я с одержимостью фанатика приводила себя в порядок – похудела на 15 килограммов, часами бегала по парку, питалась исключительно капустными листьями и уроками французского языка, раскопав на пыльных книжных полках старенький университетский учебник. Английский я знала неплохо, но именно французский язык и спас меня тогда. Я вновь почувствовала себя молоденькой аспиранткой, которой все было ни по чем, и которая была «по всем параметрам» ( как он сам часто мне признавался!) круче мужа. Язык столь любимых мной французских шансонье словно подсказывал мне, что еще не все потеряно мной в этой жизни, словно обещал мне приключения в Европе и …новую любовь!
Конец этой истории совпал с моим сорокалетием. Помню этот день, помню взгляд мужа – так они смотрят, чтобы запомнить. Так они смотрят, когда прощаются навсегда!
- Меня здесь уже практически нет, - бросил он странную фразу, когда мы шли к автобусной остановке в тот день. Фразу, от которой у меня перехватило в горле, и стало не хватать воздуха. Но я почему-то все еще улыбалась мужу, держа в руке подаренные им цветы. Нет, не голландские тюльпаны. Кажется, осенние сентябрьские флоксы.
Потом он уехал в Голландию.
- Фру Виола? Будет говорийт ваш хэзбанд! – Я узнала голос фру Аксельсон, квартирной хозяйки мужа. Раньше был муж, а теперь - «хэзбанд»!
- Как дела, киска? - в голосе мужа сквозил подвох.
Ему понадобилось пересечь пол- Европы, чтобы сказать мне о разрыве!
- Мерзавец! - хотелось мне крикнуть на другой конец этой занюханной Европы. В Голландии, в утопающем в тюльпанах Ниймегене, муж не мог меня слышать. Он положил трубку. Я так и не сказала ему:
- Я же люблю тебя, скотина! Я сдохну без тебя…
…Ах, улыбнись, в оставленных домах,
Где ты живешь средь вороха бумаг
И запаха увянувших цветов,
Мне не найти оставленных следов.
Я различу на улице твой взмах.
Как хорошо в оставленных домах
Любить одних и находить других.
Из комнат бесконечно дорогих
Любовью умолкающей дыша,
На век уйти куда-нибудь спеша…
Наша математическая семья была похожа на маленький научный институт в два сотрудника, и как все институты в стране, успешно и грустно развалилась к концу перестройки.
На могильнике этого семейного счастья долго не могло вырасти ничего, кроме репейника журналистики и краткосрочных романов с легким ароматом душевного
стриптиза.
Году так на восьмом этого существования в новом для меня безмужнем мире, где-то ближе к часу ночи, когда я дописывала очередную статью в ближайший номер, очаровательная коллега по еженедельнику, по слухам менявшая мужчин с каждым очередным скачком тиража, бросила мимоходом:
- Не спешишь домой? Не к кому? Дай-ка я тебе дам ссылку на сайт знакомств.
Поддавшись на провокацию, я стала заполнять анкету без всякого надо сказать подозрения, что из этого может получиться что-то путное. Указав, что противоположная сторона, если и решиться на контакт, то будет иметь дело с:
1. бывшим математиком, и пожизненным кандидатом наук,
2. успешной журналисткой и писательницей,
3. блондинкой с волосами до пояса, обладающей к тому же глазами серыми с искорками,
4. ищущей себе равного во всех отношениях единомышленника!
Как вы думаете, какой могла быть реакция нормального мужчины на такую анкету?
Вот именно! Но как раз нормальные мне не были нужны.
Доконать несчастного храбреца должен был факт обладания мной «девичьей фигуры», а также указание «нектара Богов из рифм» в обязательном разделе «любимое блюдо». Идиотизм вопросов анкеты вполне соответствовал наглости моих ответов на нее.
В довольно длинном, но при этом довольно спонтанно слепленном списке моих предпочтений первым числился «Альтист Данилов» Владимира Орлова. Это был наш семейный любимец: сколько вечеров, сколько прекрасных вечеров было потрачено на чтение романа вслух в те годы, когда муж еще общался со мной ежедневно, а не мотался то в Германию, то в Голландию в поисках контракта!
Кто может отреагировать на «Данилова»? Кто помнит этот почти булгаковский фантасмагорический бурлеск времен Застоя, эту упоительную чертовщинку, так перепугавшую власти, тут же увидевшие в ничем неповинных демонах из Девяти Кругов собственные персоны? Только такие же ископаемые научные романтики, как я.
Наверное, я все же тайно надеялась на чудо, на то, что найдется еще одна белая ворона моей вымирающей по причине жизненной непригодности стаи и случайно наткнется на мою анкету.
Затем список моих предпочтений, словно одуревшая в погоне за мыслью автора лошадь, скакнул назад, в девятнадцатый век, к милейшему Антону Павловичу Чехову.
После чего, по какой-то внутренней и совершено непонятной мне логике, сделав виток, устремился к Сергею Довлатову. Далее, помедитировав для приличия над пространствами русской литературы, а затем, поностальгировав над списком бардов
( я вспомнила при этом о своей давнишней влюбленной в одного из них), плавно перебрался к «Андрею Рублеву» Тарковского и к «Колдуньи» с Мариной Влади в главной роли.
Лихо срезав десяток лет, я указала возраст – 38. Размышления над девизом были не долгими - бывший муж звал меня душевно «лошадой», поскольку я имела счастье родиться в год кобылы. Так что, черкнув в довершение к написанному «Лошади летают вдохновенно!», я похихикивала. Ага, получили, «равные во всех отношениях»!
Пребывая в полной уверенности, что анкета отобьет всякой желание огромной массы заурядных мужичков делать даже робкие попытки, я загрузила анкету на сайт – и забыла. Не то, чтобы забыла: письма посыпались косяком, поначалу забавляли меня, но никто не смог заставить воспринимать его всерьез.
В тот день что-то в редакции не клеилось: материал, который я сама оценила как шедевр, и переписывала уже третий раз, почему-то не нравился главному, я решила сделать перерыв и заглянуть в почту.
В это время я вела неспешную переписку с каким-то русским профессором из Канады. Помню, что звали его Владимир Севастьянов, что он много путешествовал и частенько бывал в Европарламенте или в Юнеско в комиссиях по делам всяческой земной живности, а на его фотографиях мелькали экспедиции и вулканы, дальние экзотические земли и просторы морей.
….
- Ваша супруга очаровательна! – Председатель Европарламента Хосеп Боррель Фонтеллес как всегда галантен, хотя ему давно осточертели все эти фуршеты по поводу и без повода, – Ей так идет это черное бархатное платье от Пьера Кардена со стразами от Шваровского! И какие крупные бриллианты она надела сегодня!
Профессор улыбается, и показывает фотографии наших малюток на фоне домика в Канаде.
Ага, щас! Да нет, если честно, эта картина забавляла меня, но не более. Всерьез во все это я не верила. Хотя…
Пожалуй, если и есть кто-то, «равный мне во всех отношениях», то он должен быть не меньше, чем член Европарламента! Профессор в этом плане мне вполне подходил:
возглавлял какую-то международную организацию, защищавшую то ли кашалотов от тотального уничтожения, то ли морских акул от дурного имиджа.
Этот гринписовец-акуловед регулярно посылал мне стихи, в одном из которых назвал себя «уходящим в вечность». И грозился приехать в подмосковный Академгородок Протвино, что сулило неминуемую встречу с «блондинкой с волосами до пояса», то есть со мной.
… Полная грез о своей будущей светской жизни, я открыла почту и заметила, что тон письма, мягко говоря, изменился.
В моем архиве сохранилось это письмо, которое с уверенность, что его писал не «биолог», а Malandro, я датирую первым:
- Да, лошади летают вдохновенно, но вот падают иногда больно. Увы, равным не могу быть - 42 и мужчина. Ну, а если Рублев и Чехов, то - единоверцы, несомненно. За окном дождь, любимая 14-я Бетховена, Крым на мониторе и я рядом, пишущий это дурацкое письмо ....извини...
Странник
На мои попытки поговорить о страшно интересной (черт бы ее побрал! - но будущей жене европарламентария придется привыкать!) биологии морей, вспомнить славную каэспэшную юность или подискутировать о роли медуз в балансе мирового океана, ответа не было. Для тех, кто не помнит, КСП – это сборище бардов, проводивших время в далекие семидесятые по большей части в лесах, разводивших там костры и считавших себя гениальными поэтами.
Странник, или, «Капитан Немо с Острова погибших Кораблей», как он сам назвал себя, обратился ко мне неожиданно на «ты», но письмо было интересно.
В нем не было ни сентиментальных стихов, ни ностальгических рассказов про походы и песни у костра, ни акул, ни черепах, ни членистоногих, ни даже парнокопытных особей.
В письме было что-то такое…
… не знаю, тогда я еще не поняла - что. Вот, слово найдено. …Оно было… человеческим.
ОДНАКО! Я усмехнулась: ну конечно, доктор наук, поэт, мировая знаменитость – а туда же, - мачо! Он не может быть равным, потому что МУЖЧИНА! Тогда я еще не знала, что пишущий и вправду имеет право так называться. Биолог занимал все мои мысли, мечта о десяти отпрысках и нарядах от Кардена грела душу.
О, как я старалась ему понравиться, показаться умной, достойной виллы в пару миллионов долларов на Канарах и огромной белоснежной машины (не меньше, чем у Киркорова!), в которой он будет возить наше большое семейство к канадским водопадам!
«Привет всем китам Земного шара, и их покровителю!
Знаете такую песню Кукина "Где-то есть город, он не для всех"? Долгие годы в юности я бредила атомной физикой и мечтала жить в Новосибирском Академгородке. Протвино - из того же ряда ассоциаций: виртуальная мечта о стране Утопии.
