слышала нашу возню:
- Уже готов, пейте.
- Нет, нет, - радуется постоялица, - все вместе и на кухне, ладно? – оборачивается ко мне, уже решив и позволяя присоединиться к решению. И мы дружным триумвиратом хлещем допинг со сгущёнкой, двое много и без причины смеются, то и дело заговорщицки взглядывая друг на друга, а третья улыбается, может быть, вспоминая свой первый чай, свой беспричинный молодой смех, свою молодую радость, переполнявшую душу и сердце. А может быть, жалела нас. После чая и того, что не случилось, вдвоём как-то стало стеснительно, одолела боязнь дотронуться друг до друга, и говорить стало не о чем – главное сказано и не хочется валить сверху словесный мусор. Пошли гулять.
Конец рабочего дня, а народу на улицах немного. Редкие неторопливые прохожие и ещё более редкие пары с любопытством оглядывали нас с головы до ног, любуясь гармоничной парой – что она, стройная и фигуристая с русой косой до пояса, что он, статный красавец мосластого типа. Я, конечно, как и полагается, веду даму под руку, напрасно стараясь приспособиться к её мелкому шагу, отчего дёргаю то вперёд, то назад. Сколько нам ещё придётся походить так, чтобы приспособиться друг к другу.
- Просачковали мы с тобой сегодняшний день, - говорю, нисколько не жалея трудового дня. – Тебе не влетит? – Она смеётся:
- Сегодня воскресенье. Совсем ты замаялся, счёт дням потерял, бедненький. – И правда: в несчастье и в счастье ни дней, ни часов не считают. Вдруг вспомнилась разгромленная вдрызг хата, возвращаться на свалку ой как не хотелось! А придётся. Придётся копаться в вещах профессора… Не хочу!
- Маша, - нашёл выход из положения, - пойдём, приберёмся у меня, а то я один ничего толком не сделаю.
- Конечно, пойдём, - соглашается подруга, и зашагали быстрее.
В пенал прошмыгнули тайком, как воры, не хотелось, чтобы кто-нибудь застукал и пристал с расспросами и сочувствием. Когда открыл дверь и включил свет, Маша всплеснула руками.
- Господи! Да что же это такое!
Мне тоже обстановка не понравилась. Был бы один, расчистил бы путь к кровати, рухнул бы и переживал до утра. Но Маша не из тех, она – инициативная, сняла пальтишко и без промедления принялась перебирать-разбирать разбросанные вещи, складывать-укладывать и вдруг остановилась.
- Что будем делать с вещами Радомира Викентьевича?
Проблема. Я как-то и не задумывался на эту близкую тему.
- Давай, - предлагаю, - сложим в тюки, а завтра я отдам их Анфисе Ивановне на склад.
- Может, что оставишь себе? – спрашивает неуверенно.
- Нет, - категорически отвергаю мародёрство. – Мне, - оправдываюсь, - как-то не по себе пользоваться вещами умершего. А вдруг и ему это неприятно? Знаешь, - объясняю, - давным-давно вместе с умершим хоронили и его вещи, включая жену, и это было правильно.
- Ты, - подначивает, - имеешь в виду жену?
- А что? – кручу свою идею. – Мне, например, очень не всё равно, если ты выскочишь после моей смерти замуж, и кто-то будет тебя обнимать, целовать и ещё что-то нехорошее делать. – Она смеётся.
- Не бойся, мы умрём вместе, в один день и в один час.
- Согласен, - отвечаю, - только я утром, а ты попозже, вечером и какого-нибудь другого года. – Мы ещё хотели поспорить, кто и когда почиет в бозе, но в дверь постучали, я открыл – соседи, техник и его жена из епархии Кравчука.
- А мы, - оправдываются, - услышали шум и зашли посмотреть – не чужой ли кто. Что это у вас?
- Да вот, - объясняю, - поссорились немного.
- А-а, - тянут они заинтригованно, - ну, тогда не будем мешать, - и уходят, а мы прыснули со смеху, ничуть не сомневаясь, что ссор у нас никогда не будет, и рьяно принялись за дело. Я тоже участвовал, больше мешая, чем помогая, но в любом деле, известно, главное – участие, а не личный результат. Когда почитай всё кончили, осталось подмести сор да умыть руки и можно было сказать друг другу поздневечернее прости-прощай, Маша, умница, нашла за печкой два накрытых тряпками и завязанных ведра.
- Что в них? – спрашивает.
Ура! ликую, вот это удача!
- Совсем запамятовал, - каюсь, радуясь, - такой нынче день. Это мои таёжные подарки тебе. Понюхай сквозь тряпки, пахнет, и угадай. Она, конечно, угадала:
- Брусника! Лимонник! Ой, спасибо! – Кую железо:
- Сама не донесёшь, я тебе помогу, - и счастливая одаренная не возражает. Ещё бы! Если бы мне ведро сгущёнки подарили да ещё и донесли до дома, я бы тоже не возражал.
Таранить-то, однако, пришлось через весь посёлок и почти всю дорогу оба кузовка мне одному, но я бы и ещё пару раз сходил туда-сюда, лишь бы не возвращаться в пенал.
- Полина Матвеевна! – орёт Маша, первой заскакивая в дом. – Мы по ягоды ходили. Принесли, принимайте, - и даёт дорогу носильщику. Хозяйка отлипла от плиты, от которой ужасающе аппетитно несло печёным тестом, подошла вся в жару, тоже радуется ягодкам, а может, и нам тоже – у женщин никогда не поймёшь, чему больше, а добытчица торопится развязать тряпки, показать на треть усевшие лесные витамины.
- Вот! – и столько в голосе гордости, словно сама ползала по таёжному склону.
- Надо бы перебрать, - советует-предлагает хозяйка.
- Уже, - подаю голос и я.
- Тогда брусничку замочим холодной водой, а лимонник засыпем сахаром. Давай, хозяюшка, - улыбаясь, обращается к Маше, - действуй, а то я замаялась с пирогами, не отпускают ни на минуту.
Ещё раз: Ура! Пироги я страсть как люблю, особенно с капустой и мясом побольше.
- А они с чем? – интересуюсь нахально, надеясь на третье «Ура!»
- Всякие, - отвечает, - с горбушей и рисом, - фу-у! – яйцом и морковкой, - бе-е! – немного с творогом, - теплее! – есть и с мясом и капустой, - горячо! Ура! – не знаю, кто какие любит.
- Я, - успокаиваю, - всякие люблю… особенно с мясом и капустой.
- И я, - вторит невеста, - всякие… особенно с творогом. – На тебе, не успели сойтись, как вкусами разошлись. Придётся ей привыкать к моим, такая уж женина судьба.
С пирогами сам бог велит попьянствовать – пригодилось красненькое-то. Тем более, что я многое возлагал на это неожиданное и весьма кстати пришедшееся застолье, главное, не окосеть самому и подпоить хозяйку, чтобы стала добрее и сговорчивее. Перед тем, как садиться за стол, произвёл разведку боем.
- Машуля, - говорю умильно, подходя к ней близко-близко и беря за руки, чтобы исключить отступление, - предлагаю тебе крайне выгодную финансовую операцию.
- Ты? – и улыбается, не веря, но всё же заинтересовалась: - Какую? – Так, думаю, надо до предела подавить возможное сопротивление и обнимаю её за плечи.
- Давай, - говорю, - будем платить за комнату вместе?
Она быстро откинула голову, повиснув в моих руках, и спрашивает удивлённо, не усёкши моей выгоды:
- Тебе-то какой резон? Ты же здесь не живёшь.
Я тут как тут:
- Так это легче лёгкого исправить. – Она сразу сообразила и молча улыбнулась, согласившись на верную экономию, но всё же пытается артачиться из женской вредности.
- Не знаю… - тянет, не спуская с меня загадочно улыбающихся незамутнённых глаз, - а что скажет Полина Матвеевна? – У меня и на это предсказуемое возражение продуман убедительный ход.
- Её я, - по-мужски беру на себя самое трудное, - уговорю. – Сломленная вескими доводами, Маша всё с той же загадочной улыбкой поцеловала меня, и мы, довольные взаимовыгодной сделкой, пошли к столу на кухню.
Когда осушили половину 0,7-литрового бутылька, я решил, что настала пора охмурять подшофевшую хозяйку. Поскольку всем мудрым стратегам ещё со времён Кощея Бессмертного известно, что самый прямой путь – это в обход, то и я начал заходить с фланга.
- Полина Матвеевна, - уважительно обращаюсь к осаждённой крепости, - вы заметили, что я некурящий и непьющий?
- А как же, - отвечает, - сегодня за день второй раз прикладываешься.
- Так, - оправдываюсь, - день сегодня такой, исключительный.
- У вас, у мужиков, - молотит почём зря, - все семь дней в неделю исключительные. – Ладно, думаю, зайдём с другого фланга.
- А вы, - напыжился, выставив мощную костлявую грудь, - слышали, что я начальник?
- Слышала, - отвечает, ухмыляясь, и – раз мне под ложечку: - только, вон, ботинки на начальнике драные. – Вот женщины! Всё видят, даже то, что я сам на себе не вижу.
- Так это третьи, - пускаю дымовую завесу, - специально надел, чтобы на кладбище новые две пары не измазать, - не вру, имея в виду, что одну получу от Кравчука, а вторую получу сам. Обидно стало на глупую бабу, что за старыми ботинками не хочет видеть моего светлого нутра.
- А вы заметили, - бросаюсь в атаку с новыми силами,- как лихо, по-хозяйски, справился с дровами?
- И это заметила, - почему-то смеётся хозяйка. – Что ж ты, хозяин, не насадил как следует топор на топорище?
- Так я торопился, - ну, ничем ей не угодишь! – Да я, - кипячусь в обиде, - лучший парень на деревне, да я…
- Вася, - перебивает встрявшая некстати невеста, ещё и лыбится как масляный блин, перестреливаясь хитрым взглядом с Матвеевной, - мы уже обо всём договорились.
Я и остолбенел дурак дураком, и уши завяли. Ну, женщины! Мужик ещё только-только нацелится на цель, соображая, как её лучше поразить, а женщина уже втихаря вжарила в десятку дуплетом – и за себя, и за него. Ржут, вон, довольные, что оболванили первого парня ни за что, ни про что. Покойный Радомир Викентьевич предупреждал, что не может быть равенства в семье, что это противно природе, поскольку в любом коллективе, даже в самом маленьком, обязательно заводится вождь. У нас, похоже, им будет Маша. Что ж, меня такой расклад ответственности устраивает, дома удобнее марьяжиться под каблуком, мне хватает забот и на отрядном участке, там я сам себе с усам. А сейчас смеюсь вместе с ними, вполне довольный одержанным фиаско.
- Значит, так, - отсмеявшись, ставит условия добровольно сдавшаяся сторона, - твои заботы, первый непьющий хозяйственный начальник: дрова и ремонты. И не вздумай сбежать! – грозит, нахмурив брови: - Найду и от души пройдусь по рёбрам вот этим, - показывает на внушительную кочергу, - и столько в глазах ненависти и злобы, что я верю: ни отвертеться, ни скрыться не удастся. Чтобы закрепить договор, разливаем остатки краснухи и бахаем во славу Бахуса, заедая пирогами, и всё – я законный квартирант у законной невесты.
Женщины остаются мыть посуду и обсуждать новые обстоятельства, а их виновник уходит в свою комнату, подходит к столу, за которым кусала губы Маша и смотрит, что её так напрягло. На обложке раскрытой книги – «Дифференциальное и интегральное исчисление». Ясно, мне это на один зубок. Сажусь и начинаю просматривать решённые задачки и те, что помечены в печатном задании. Увлёкся и чуть в досаде не столкнул навалившуюся сзади на плечи тяжёлыми грудями Машу. Она обняла меня за шею жаркими голыми руками, дышит в ухо и смотрит, что я уже успел решить. Задаёт вопросы, я отвечаю, но вопросов почти не слышу, а собственных ответов почти не понимаю. В таком захваченном положении не только никаких задачек по высшей математике не решишь, но и сколько будет дважды два забудешь. Да и поздно уже для задачек, для другого время настало.
- Завтра, - намекаю толсто, - на работу. – Она отошла.
- Жалко, - стонет, - что у нас не два выходных дня. Мне, - вздыхает, - к семи надо. – Я тоже встаю, обнимаю её, утешая:
- Я тебя провожу, - решаюсь на жертву, - мы всегда будем уходить вместе, - подхватываю её выше голых колен – приятно! – поднимаю на руки – не очень! Она от неожиданности вскрикивает: «Ой! Уронишь,
