угнетённым правым полушарием.
- Конечно, - с готовностью сознаюсь и наношу свой разящий удар, если не нокаут, то нокдаун точно, - иначе бы я не возникал против, - и делюсь: - Считаю необходимым проектные работы сосредоточить на северо-востоке, на продолжении регионального глубинного рудоконтролирующего разлома, к которому приурочены известные месторождения района, а также новые рудопроявления Детальные-1 и 2 и Угловое.
- Мы такого не знаем, - упорствует Дрыботий, и я не спорю – с начальством не спорят, его, по возможности, игнорируют.
Опять молчим, забравшись в тупик. Этот раунд явно за мной. Моя напарница затаилась в углу, готовая в любой момент, как засадный полк на Куликовом поле, выскочить на подмогу. И снова в атаку бросается экспансивный Игнат, который Игнасий Осипович, который Иосифович. Но что это за атака? Он трусливо выпускает против меня секунданта. Такого ещё в практике бокса за всю его мировую историю не было.
- Что скажете, - никак не может опомниться от моего удара, - Степан Романович? – И Стёпа срывается с цепи и бросается в психическую атаку, колошматя воздух впустую. Есть, бормочет на повышенных тонах, инструкция и рекомендации по составлению проектной документации, которые никому не дано нарушать. Это всё мимо: я никаких правил не знаю. Есть, тарахтит без остановки, техническая дисциплина, которую, оказывается, тоже нельзя нарушать. Дрыботий согласно кивает, а я отворачиваюсь, пропуская лёгкий удар, как будто впервые слышу. И вообще, распаляется Гниденко, ему ничего, как это ни странно, не известно о каких-то гипотетических разломах, не закреплённых никакими документами и картами, и в практике проектирования допускается использование только опубликованных материалов и прогнозных оценок, утверждённых Научно-техническими советами и совещаниями при главном геологе Управления, а не фантазии доморощенных оракулов, - съездил мне по затылку, и я понял, что это он, белобрысый благодетель по бюрократической дурости гонит нас на пустой север, а Дрыботий и Антушевич, положившись на него, сами не разобрались толком в наших проектных площадях. И отступать не хотят. Короче, третий раунд закончился без ощутимых ударов и, пожалуй, вничью, а весь бой – явно в мою пользу. Поражения никто не хочет признавать. Вот и Антушевич, взяв инициативу продутого боя на себя, в панике обращается к моей затаившейся верной союзнице:
- А вы что скажете, Сарра Соломоновна? – Она высунулась из угла и лупит что есть силы по своим:
- Если он сказал, что провалит проект, то так и сделает. Я его знаю. – А я до сих пор знал её не совсем. Выслушав последний аргумент в мою пользу, Антушевич решает за судей:
- Мы сообщим вам своё заключение в приказе по экспедиции. Так, Орест Петрович? – Тот согласно кивает правым полушарием. – С проектом разобрались, - кисло улыбается главный геолог, - осталось разобраться с геологическим отчётом. Что в нём вас не устраивает? – обращается ко мне вежливо, решив, наверное, справиться со строптивцем не мытьём, а катаньем. Но я не только первый парень на деревне, но ещё и ушлый, меня голыми руками не возьмёшь, елейными речами не купишь.
- Хотелось бы, - отвечаю скромно, - всего-навсего, чтобы у важного документа, - строго смотрю на Стёпу, чтобы усёк, - был один ответственный автор-исполнитель и чтобы он сам имел право распределить работу по участкам между другими. Тогда геологический отчёт будет представлять единый идейный кулак, а не растопыренные пальцы. Вот, пожалуй, и всё.
- Идейную сбивку отчёта, - влазит в серьёзный разговор шестёрка, - мы берём на себя. – Скромный какой, нет, чтобы прямо сказать: цензуру беру на себя.
- А вот это, - мгновенно возражаю, - меня ни в коей мере не устраивает. Вы вправе сделать какие угодно замечания и сколько угодно, их и вынести на обсуждение НТС, но отчёт должен быть, по моему мнению, авторским, а не колхозным. – Опешившие от смелого тявканья большой шавки руководители молчат, не готовые к быстрому разрешению кризиса.
- Он не согласен с вашим распределением участков по авторам, - делает очередной провокационный выпад моя союзница.
- Почему? – удивляется Осипович-Иосифович, подозрительно разглядывая меня. Я к ответу готов – держите гранату со снятым взрывателем!
- Наша партия, - сообщаю новость, - несколько лет проводит экспериментальные работы по детальному геофизическому картированию. Полевые работы и камеральную обработку материалов постоянно выполняет более квалифицированный начальник отряда, чем я, Розенбаум, ему бы и карты в руки по отчётной документации наравне с техруком. Второе: я с самого начала был против неоправданно завышенной прогнозной оценки участка Детального-1, о чём можно судить хотя бы по моему выступлению на зимней конференции, - смотрю, Дрыботия аж передёрнуло, - поэтому, если мне навяжут отчёт по участку, вынужден буду высказать самое негативное отношение рекомендациям, поддержавшим, я знаю, эксперимент, - Дрыботия перекосило в другую сторону. – Вот теперь, - успокаиваю всех, - пожалуй, и всё. – Долго они в этот раз над своими ошибками не стали думать, над ними не думают, а стараются побыстрее замять.
- Ну, ладно, - поднимается Антушевич, давая понять, что несостоявшаяся экзекуция окончена, - мы и эту кризисную ситуацию постараемся решить, - ухмыляется, не солоно хлебавши, - и также сообщим вам соответствующим приказом. Вы – свободны, - радует меня, - а вы, Сарра Соломоновна, задержитесь.
Что самое главное после одержанной победы? Вовремя смыться непобеждённым с поля боя. И я рванул по длинному коридору на выход, но… не тут-то было! Сзади орут:
- Лопухов! – господи, обомлеваю, сжавшись, опять? Мало им одного раздрая? Больше не выдержу и… расплачусь. Торможу и медленно оборачиваюсь, как подсудимый, которому вдруг заменили свободу на арест. Смотрю – кадровик, инвалид войны с палочкой. – Ты куда, - спрашивает, - домой?
- Ну! – не уточняю на всякий случай в здешнем непредсказуемом мире.
- Возьми с собой, - говорит, - вашего нового инженера. Подожди, он анкету заполнит.
- Я на выходе, - там мне спокойнее. Через десяток минут появляется мордастый брюнет с фиолетовыми глазами, явно не чистокровной славянской наружности со здоровенным чемоданом.
- Ты, что ли, - спрашиваю, - к Шпацерману надыбился?
- Да, - сознаётся.
- Как кличут?
- Фролов… Владимир.
- А я, - представляюсь, - лучший тамошний начальник отряда – Лопухов Василий. Со мной поедешь. Откуда вылупился?
- Из Московского геологоразведочного, - и грудь, петух, выпятил.
- Сам-то столичный?
- Не-е, - вмял грудь, - воронежский. Ясно, понимаю, татары-злыдни расу испортили. Вот, ведь, как: сделай людям добро, возьми их в плен, а они что вытворяют с нашей сестрой?
- Тяжёлый? – намекаю на чемодан, перевязанный, чтобы не расползся, верёвками.
- Не очень, - не сознаётся. Ну, и тащи сам. Иду впереди, а он сзади пыхтит, согнувшись набок и обтёсывая бедро чемоданом.
- Что там у тебя тяжёлое? – интересуюсь между прочим. Он с облегчением ставит чемодан на землю, тяжело отдыхиваясь и вытирая пот.
- Да мать, - жалуется, - насовала банок с разным вареньем, яблоки да груши. – Эге, секу, надо помочь, и беру чемодан в свою мощную длань, минуток с пяток иду прямо, напрягаясь, а потом, постепенно загибаясь на сторону. Может, не зря стараюсь.
Володька оказался парнем удачливым: не успели мы выползти на дорогу, как подкатила попутка. Как только влезли втроём в кабину, я втиснулся в угол и, стукаясь мослами, забылся в оцепенелой полудрёме. Башка прямо раскалывалась, сжимаясь от истраченных мыслей, настроение было отвратным, как после поноса, и впереди ничего не светило. И что за дурацкий характер? Как что-нибудь стоящее сделаю, постою за себя, так без промедления начинаю копаться в старом белье, сомневаясь в совершённом и расстраиваясь самоедством. Хорошо Володьке – ни жены, ни производственной ответственности – пацан совсем, года на три моложе, зырит по сторонам, удивляется, наверное, как это при такой бешеной езде мы ещё не сверзлись в пропасть. Жалеет, что банки побьются.
Домчали к концу рабочего дня, слезли, тащу чемодан к себе, и хозяин идёт следом. Открываю пенальчик, приглашаю широким жестом:
- Заходи, не стесняйся, здесь будешь жить, со мной.
У Володьки, конечно, радости полные штаны, ещё бы: во-первых, с начальством, а во-вторых, в комфортных условиях без всяких там санобременений. Быстренько сматываемся к Шпацерману, знакомимся и оформляемся, потом к Анфисе Ивановне, берём новый застиранный комплект постельного белья с лиловой отметиной и – назад. Успели ещё унести на склад вещи профессора и сели передохнуть и освоиться.
- Чайку, что ли, попить? – произношу раздумчиво в пространство. Володька, не обращая внимания на тонкие намёки про толстые обстоятельства, принялся раскладывать постель, хотя спать ещё рано даже для меня. – Ты будешь? – спрашиваю дипломатично.
- Не-е, - тянет, занятый не тем, чем надо, - я потом. – Вздыхаю, не находя разумного взаимопонимания.
- А с чем потом будешь? – намекаю чуть-чуток яснее, и чокнутому понятно. Он бурчит под нос:
- С вареньем, наверное, больше ничего нет, - и, наконец-то, поворачивается ко мне – слава богу, до жирафа дошло. – Слушай, - спрашивает неуверенно зазря, - может, и ты с вареньем будешь?
- Да ну, что ты! – возмущаюсь. Не хватало ещё, чтобы пацан подумал, что начальник навязывается на сладкое. Ничего подобного, просто проверяю новичка на реакцию, а она у него явно замедленная, с такой геофизическим специалистом высокого класса не стать. – А у тебя какое? – интересуюсь так, из любопытства. Он хватает баул, с трудом развязывает верёвки, открывает и, торопясь, как будто я отказываюсь, достаёт стеклянные банки, плотно завязанные тряпками.
- Смородиновое… - начинает перечислять, - малиновое… а вот и клубничное. – Дальше можно и не перечислять.
- Если только, - размышляю вслух нерешительно, - с клубничным попробовать? – и тут же спохватываюсь: - Нет, - отказываюсь окончательно и бесповоротно, сглатывая сладко-клубничную слюну, - убей – не могу: невеста ждёт с чаем, обидится ещё, за другого выскочит. – Но, похоже, зря я грешил на его застопоренную реакцию: хватает литровую банку с крупными ягодами в красном соковом сиропе и суёт мне:
- Так возьми, - уговаривает слёзно, - и ешьте с невестой. Бери, тут ещё много. – Последние слова совсем расслабляют, и я соглашаюсь:
- Ладно, если ты настаиваешь, - беру драгоценный нектар и даю последние наставления:
- Один остаёшься, ночевать не приду, смотри, со спичками не балуй и варенья не переедай, а то золотуха будет.
К Матвеевне врываюсь, высоко вздымая банку с вареньем. Мужик, а тем более, приличный муж вообще обязан по вечерам являться с какой-никакой, а добычей, на то он и глава рода, иначе и ужинать просить неудобно. Маши ещё нет. Придётся ей отдельно порадоваться варёным ягодкам. Посоветовавшись, решили порадовать ударницу белорусскими варениками с картохой и луком. Я их тоже люблю, особенно с соусом из сгущёнки. Тесто и картошка, оказывается, уже готовы, и решения моего не надо, сидим, лепим. Сначала молчком, накапливая разговорные темы, потом обстоятельно рассуждаем о погоде, которая резко свернула к зиме, принёсшей холода, щипучие утренние морозцы и редкие ещё снега, таявшие на чёрной земле, и,
