сделано.
- Ладно, - соглашаюсь. – А в чём дело-то?
Он сдвинул и без того почти сросшиеся исчерна-чёрные лохматые брови, нервно пошатался на скрипучем стуле и объясняет, злясь:
- Дело в том, - говорит, - что участок не зарегистрирован как объект работ этого года и на него нет разрешения от экспедиции. Дрыботий грозится намылить нам обоим холку и объёмы не принимать к оплате до тех пор, пока приёмная комиссия, председателем которой он будет сам, не установит целесообразности детальных работ на участке. Уразумел, партизан? Будут результаты?
- Они уже есть, - уверяю, - ещё какие, премии некуда будет складывать. Разве Король плохие потребует?
Шпац разряжённо смеётся, убеждённый последним доводом.
- Смотри, Мюнхгаузен! От тебя всё зависит.
Я и без него знаю, что здесь всё зависит от меня, Мюнхгаузена и дон Кихота. На лаконичный документ, где ни словом не упомянуто о сногсшибательных результатах, мне понадобилось каких-то десять минут. Отдал Шпацу, и инцидент на том был исчерпан. Как раз заявились парни, и мы дружно принялись сдавать-складировать шмотьё, аппаратуру и оборудование и пропурхались с увлекательным занятием до обеда. Обедал, наконец-то, в привычной обстановке – в ресторане. Даже стеснялся попервоначалу, но, назаказав местных фирменных блюд: рассольник по-ленинградски, шницель по-киевски, компот по-узбекски и салат почему-то ни по-каковски, а просто и смачно - «Ришелье», успокоился. Поболтать только не с кем по душам – Ленки нет, в декрете, сообщили подруги. И как это они, бабы, так быстро умудряются? Куда торопятся? Не успеешь жениться, уже – на тебе, нянькайся, папуля. И всё без спроса и согласования. После обеда по завету Архимеда завалился на кровать. Не привыкший к перегрузкам слабый организм отпустил тормоза, и в контору пришлось заявиться к двум. Тут же, чтобы испортить желудок, налетела техручка:
- Я ж тебе сказала, чтобы ты зашёл, - шипит, выставив клычки, - сколько можно ждать?
- Извини, - плетусь за ней, - заставлять ждать – один из немногих моих недостатков. Я и сам себя иногда заставляю ждать. – Зашли в её келью.
- Вот, - подаёт полубумаженцию без заглавия и подписей – я таким дулю больше поверю, – а в ней напечатано, что начальник отряда Лопухов В.И. назначен исполнителем и автором проектно-сметной документации по работам партии в следующем году. А чуть ниже, что он же с техруком Зальцманович С.С. утверждаются авторами геологического отчёта за этот год. Что они, хотят сделать меня Фигаро? – Распишись, - требует Сарнячка, - что ознакомлен и согласен.
- А кто тебе, - смотрю на неё строго, - сказал, что я согласен? – и отодвигаю бумаженцию. – Втёмную подписывать не буду, - и сам про себя думаю, что чёрта с два ещё где-нибудь подмахнусь, хватит копить против себя компроматы. – Объекты для проектирования я сам выберу? – интересуюсь на всякий-який.
Она напыжилась, даёт понять, что взлетела выше моего шестка.
- Мы с Дрыботием, Антушевичем и Гниденко уже выбрали по рекомендациям геологов-съёмщиков. Тебе осталось только обосновать наш выбор. – Лихо, внутренне киплю, не отражая пара на спокойном лице, они выдумали, а я доказывай, что не горбатый, и делаю встречное разумное предложение:
- Раз ты выбрала, так и кропай геологическую часть, а я – технико-экономическую. Лады?
Сарнячка сразу смякла.
- Дрыботий с Антушевичем хотят, чтобы ты всё сделал. – Ага, разгоняю соображалку, хотят проверить, чего я стою, а потом Сарре под зад, а меня в техруки. Понятно, надо им помочь.
- Тогда, - говорю, - окончательно не согласен.
Со злости она вся пошла жёлто-коричневыми щитомордниковыми пятнами, зловеще выставила клычки и шипит:
- Так и передать?
- Так и передай, - неумолим будущий настоящий техрук. – И про отчёт скажи, - наглею заодно, - что мы с тобой договорились: ты сочиняешь про детальные участки, я – про маршрутную съёмку, и Розенбаума нельзя обижать – мужик ночей не досыпает, - хотел добавить, что добирает на работе, но вежливо смолчал, - старается, в конце концов, он тоже начальник отряда и тоже имеет право на отчёт. Согласна? – порыпайся, злорадствую, и ты.
Она опять сжалась.
- Антушевич с Дрыботием настаивают, чтобы ты был основным автором, а я – по маршрутной магниторазведке. – Теперь совсем ясно: меня проверяют.
- Не согласен, - опять стараюсь помочь оценщикам.
- Так и сообщить? – чему-то радуется она.
- Так и сообщи, - насупливаюсь я. На том и разошлись, поделив поровну очки первого раунда, а то, что будет второй, не сомневаюсь.
Успокаиваясь, привёл рабочее место в порядок, приготовил полевые материалы к обработке, а в четыре часа втихую смылся мыться в баню, пока там не скопилась мыльная голытьба. Не идти же к невесте неухоженным, подумает ещё, что подсовываю ей неряху, пора привыкать к воде. Вась-Вась не сказал ни слова, обкорнал побольше, зачесал по-бандитски вперёд и выпроводил, даже не приложившись к моему бутыльку – наверное, тоже начал новую жизнь. Отдохнул в последний раз не вовремя в постельке на всю катушку, часа три с гаком, и, повздыхав, жалея вольна молодца, начал готовиться к наиважнейшему событию в нелёгкой жизни сейчас и, наверное, потом. Перво-наперво прикинем сальдо-бульдо, с каким-таким вступаю в семейный колхоз. Начнём с зарплаты, она у меня – бешеная, если не учитывать вычеты за всё про всё и прибавить невыплаченные премии. Невеста, услышав, пожалуй от радости в обморок грохнется. Пожалею, не скажу, пусть будет моя трудовая семейной тайной, а то заначки не сделаешь. С имуществом – похуже: проигрыватель с пластинками и … всё? Неужели за два трудовых года ничего не нажил? Огляделся – ни-че-го!-шень-ки! Да, брат, вкалываешь как вол, а гол как сокол, и воплощённых в дереве и металле трудов не видать. Ладно, успокаиваю себя, вот получу Ленинскую, и всего накупим: кресло, стеллажи… чёрт! Совсем забыл, что я от премии откажусь для закупки оружия угнетённым трудящимся неразвитых стран для их борьбы за мир. О-хо-хо! Хорошо, что с гардеробом у меня полный ажур, не стыдно невесте показать. Один новый костюм, почти ненадёванный и неглаженый, чего стоит. Ну и что, что один! Было б два, второй бы пылился почём зря. В семье надо экономно жить: всё лишнее на чёрный день откладывать, все женатики так делают. Рубах зато целых две, одна так вообще стильная – ковбойка заношенная, а вторая совсем недавно была белой. Трико есть с пузырями на коленях, не каждый может похвастать. Маек и трусов – не считано и не стирано, мне на год и одной пары хватает, пока не разлезутся. Носков тоже тьма, но целых нет. Что я, виноват, что они такие нежные? Не густо, конечно, но и не пусто, не голый приду. Да если хорошенько покопаться под кроватью и за печкой, ещё что-нибудь ценное найдётся. Простыней у меня… они казённые, как и наволочки, не в счёт, с клеймом фиолетовым, их не утащишь. Полотенца тоже помечены. Можно, конечно, клейма выстричь, а можно и повременить с женитьбой, пока не прибарахлюсь. Поднакопить всякого приданого, тогда и в омут с головой. Идея! Нет, нельзя, профессор силком женит. А-а, да что я разволновался? Скажу невесте, что всё повыбрасывал: и дорогое имущество, и заграничное шмутьё, потому что привык новую жизнь начинать с нуля. В конце концов, не в барахле счастье, а в том, что у неё буду я. На том и прекратил инвентаризацию.
Говорят, женщина любит ушами, - говори, говори ей с утра до вечера всякие приятности, она и не заметит, что в доме шаром покати. И ничего просить не будет, если стихи будешь читать. Надо свои охмуряющие тезисы подготовить да и прорепетировать нелишне. Может, рубануть прямо, не лукавя: «Я тебя люблю!» - и Вася! Стоп, стоп, присказка ни к чему, а то подумает, что двое Васей любят, начнёт расспрашивать про второго и первого забудет. Лучше просто: «Я тебя люблю!» И всё, что ли? Нет, пожалуй, этой лапши маловато, надо ещё что-то добавить. Ах, да: «Выходи за меня замуж!» Вот, теперь в тютельку, полный гарнир. Всё, текст готов, осталось заучить как следует. Заодно решил и мимику освоить, встал перед зеркалом и, напыжась, громко, как доклад, произнёс утверждённый текст. Многие толкуют, что от любви глупеют, но такой глупой рожи, что в зеркале, я ещё не видел. От огорчения опять грохнулся на кровать, бормочу скептически: «Я тебя люблю, выходи за меня замуж…» Примитив! Чистая бодяга! Всё равно, что: «Привет, как твоё здоровье?» Вот прадеды наши, те умели объясняться в любви. «Мадам! Я у ваших ног, скажите скорее «Да!», иначе я прострелю изнемогающее от любви к вам сердце!» Чёрт! Пистолеты всё ещё в Париже… да и Марья ещё не мадама. Тогда так: «Прекрасная Мари! Я у ваших стройных ножек с раскоканным сердцем, и только вы его можете склеить. Скажите в темпе «Да!», иначе я окочурюсь, и все расходы на похороны лягут на ваши прелестные плечи». Надо будет что-нибудь взять подстелить, когда буду ложиться у её ног. Костюм-то один, ладно, если скажет «да», тогда отчистит, а если от ворот поворот, придётся самому. Может, штаны снять и аккуратно повесить на спинку стула, прежде чем ложиться? О-хо-хо и а-ха-ха! Сколько лишних забот. Пойду с неподготовленным текстом, что-нибудь экспромтом сморожу, за мной не станется. Лишнего, конечно, не брякну, у меня каждое слово взвешено, никаких весов не хватит, зевальник раззявлю – само польётся, не удержишь. Где-то у профессора одеколон был. Ага, вот он, в тумбочке, настоящий – «Тройной». Знаю я себя: разволнуюсь и употею так, что от упоительных запахов мухи сдохнут. Как бы и невесту не отпугнуть. Сейчас для профилактики обильно смочим подмышки, где много шерсти, можно и в другом месте, где она есть, ещё слегка, чуточек, помажем за лопоухами и готов, как огурчик маринованный. Фу, какой отвратный дух! Как после недельного запоя. Помахал фалдами смокинга, избавляясь от излишних миазмов и – в путь, в омут.
В родном хирургическом коридоре порхает какая-то пигалица в белом халате. Еле уловил.
- Сестричка, - окликаю. Поворачивается – и никакая не сестричка, скорее, дочка, и жиденькие косички торчат из-за ушей. – Позови, - прошу, - Машу.
- А она в отгулах, - сообщает, - я её подменяю.
Ну, нет, пугаюсь, мне такой подмены не надо, вызовут ещё на линейку. Отдаю ей пионерский салют и рву когти подобру-поздорову к тётке, ловить неуловимую суженую. Свет в окошках есть, но дверь на запоре. Стучу – бесполезно, грохочу – кто-то идёт, дверь слегка приоткрывается, и в щели видны нос и насторожённые глаза.
- Чего надо?
- Мне бы, - лопочу, - Марью на чуток, минуток на пяток.
- Она здесь больше не живёт, - и дверь так быстро захлопнулась, что нос еле успел умыкнуться.
- А где она живёт? – спрашиваю дверь, но та молчит.
Нет невесты, как в воду канула. Зря только костюм надевал, одеколонился, причёску сделал а ля Лондон-бэби. Пойти, что ли, прошвырнуться по ситям, невест посмотреть и себя показать на танц-толчке? Хожу там, где посветлее, гляжу поверх голов, девки около так и шастают, но ни одна не обратилась пошло: «Я тебя люблю, выходи за меня замуж». Видно, отпугивает их мой байроновский вид, не привыкли к хорошим костюмам с элегантными галстуками и почти новым ботинкам, требующим срочного ремонта, пугаются бабоньки. Смотаться, что ли, в киношку? Всё равно вечер потерян. Как раз давали мою любимую комедь «Волгу-Волгу», которую я видел раз сто. Присмотрю, думаю, какую-нибудь симпатяшку, сяду рядом, а в
