Дрыбодан кисло кривится, не желая признавать собственной недоработки.
- Они и без приписки должны знать. Что им, разжевать и в рот положить?
- Я этого не подпишу, - решительно отодвигает черновик Дрыбодановского приказа Ефимов.
- Я был против, - бормочет Антушевич, - можно было и без Лопухова договориться с Королём и переоформить акт передачи, если материалы этого заслуживают.
- Они не заслуживают, - упорствует Дрыботий с недоразвитым левым полушарием.
- Вам виднее, - не возражает начальник. – Подожди, - останавливает собравшегося уходить надутого главного специалиста. Тому больше всего, наверное, не нравится моё присутствие. – По ходу разговора, - говорит Сергей Иванович, - у меня возник ещё один вопрос. – Пара полубожков снова села и напряглась, чувствуя, что сегодня не их день. – Кто у нас выдаёт задания на проведение работ на участках?
- Техруки, - заладил одно и то же Дрыботий.
- Учёт ведётся?
- Должен вестись.
- Проверяли? – Молчат архаровцы. – За что мы недавно наказали Лопухова? – Дрыботий от негодования аж забрызгал слюной, скопившейся в уголках губ.
- За неразрешённое проведение работ на незарегистрированном объекте, - отвечает, как читает приговор.
- То есть, - уточняет Сергей Иванович, - Коган задания ему не давал, а он сам выбрал участок и самостоятельно, без его разрешения провёл на нём зачем-то дополнительные работы? – Во мне всё замерло. А ну, догадаются, докопаются до истины? Но главные специалисты предпочитают молчать. – Тебе, - обращается ко мне начальник, и я аж вздрогнул, - техрук задание на участок Угловой давал?
- А как же! – отвечаю уверенно. – Устно, на словах, вместе с заданием на Детальный.
- Что, - догадывается Ефимов, - Коган не зарегистрировал Угловой?
- В том-то и дело! – отвечает в сердцах Антушевич.
- И при чём здесь Лопухов?
- Так Когана нет, - непроизвольно прорывается у Антушевича. Ефимов недовольно заёрзал на стуле, взял надломанный карандаш, посмотрел на него, как на непонятную вещь, и бросил в мусорную корзину.
- И вы решили обезопаситься за счёт Лопухова? – Он переложил, негодуя, какие-то бумаги с одного края стола на другой. – Обожглись на Детальном, заранее дуете на Угловой? Кстати, под актом передачи Детального стоят только две ваши подписи, автографа главного виновника нет, он, очевидно, не любил оставлять лишние, так что отдуваться в Управлении за так называемое месторождение придётся вам, дорогие наши прогнозисты. – Рожу у Дрыботия свернуло набок, а глаза Антушевича беспокойно забегали по сторонам. – Приказ на Лопухова отменить в связи с необоснованностью обвинений. – Дрыбодан, смотрю, весь почернел.
- Один вы не подписали, второй отменили, - скрипит, скрежеща в ярости зубами, - давайте, - советует, изобразив ухмыляющуюся маску, - издадим третий: о назначении его, - и даже не глядит в мою сторону, - техруком? – Сергей Иванович рассмеялся.
- Я – за, да он – против. – Антушевич тоже заблеял вслед за начальством, намекая, что он во всей этой лопуховской истории ни при чём.
- Удивительный человек! – даже не постеснялся польстить герою.
- Вы к нему, - предупреждает начальник, - больше не приставайте – он в моём резерве. – Встаёт, протягивает мне через стол руку. – Иди, - говорит, - мы ещё потолкуем между собой и запомни: не сумеешь защитить себя – не сумеешь защитить и своих людей. – А те руки не подали и до свиданья, слава богу, не сказали.
Я ещё успел на вечерний рейс. Стою в переполненном удобном автобусике и радуюсь. Сидеть в нём плохо: ноги некуда девать – проход занят, а стоять – милое дело: упрёшься сверху и снизу, и никакие толчки по колдобинам не страшны. Повезло и со спутниками: в экспедицию ехал – сплошь были мерзкие сонные и злые рожи, а сейчас вокруг – сплошь приветливые и приятные лица. Даже шофёр попался не нервный. Товарищи, просит спокойно, не толкайте в спину, а то выдавите вместе с рулём через ветровое стекло, как поедете без меня?
Амнистии больше меня рад многодетный Шпацерман. Будет, обещает, в таком случае, премия, а мне больше всех! Как квартира! Мне тоже, конечно, приварок не помешает – ботинки, соберусь, куплю. А вообще-то, серпантин судьбы меня как-то не очень тревожит. Профессор учил: нос не задирай, не кланяйся и не зыркай на сторону, а делай любимое дело без оглядки, так, как хочется и как мыслится, награда всё равно достанется не тому, кто заслужил. Я из таких, и на премию особо хлебало не разеваю.
А её взяли и дали, и мне, заслуженному, досталось. Правда, выдали не всю, а часть, на ёлочные игрушки, и мне на ёлочные барахольные бахилы без шнурков хватит. Своих, сэкономленных на французском коньяке и алжирских фруктах, добавлю и со шнурками оторву. В ближайшее воскресенье, что за три дня до Нового года, выберусь как-нибудь на местный пихачок, – толчок – это когда ходят и толкаются, а у нас бабы сидят за двумя прилавками и пихаются, одетые в тулупы, - и заграбастаю канадские, коричневые на жёлтой микропоре с медными заклёпками. До пенсии хватит… заклёпок. А пока, в предвкушении стильной покупки, штудирую литературу по рудообразованию и, особенно, по физическим и механическим свойствам минералов, руд и пород. Проект по Угловому временно отложил, а занялся изучением справочников по условиям труда и нормам на наших видах геофизических и геологических работ. Пришлось заодно осваивать и технологию и нормирование строительства, транспортировки, лабораторных исследований – уйму полезных сведений для будущего начальствования нахватался. Пошёл к Шпацерману, и мы вместе, переругиваясь, выбрали те, что нас больше устраивали, с наибольшими осложняющими коэффициентами, те, что можно с трудом пропихнуть через экономические отделы экспедиции и Управления, отшлифовали обоснование для них и, особенно, для тех видов работ, которые заведомо делать не будем, а проверить их невыполнение практически невозможно. За два сжатых до предела дня справились, довольные друг другом.
И вот я купцом-гоголем на пихачке. Ещё издали бросаю соколиный взор и вижу: вот она – добыча! Чёрные, с задранными длинными носами, на резиновой подошве, прибитой деревянными гвоздями, сделанные в лучшем пельменном цехе текстильного комбината Министерства образования. Хватаю когтистой лапой и хищно рассматриваю – на Новый год, если не будет слякоти, хватит.
- Сколько? – спрашиваю, и ответа не слышу, потому что ястребиный взор узрел на дальнем конце прилавка пару ослепительно белых женских бурок с коричневыми обсоюзками и узорными нашивками на голенищах, на невысоком каблучке, чтобы зимой было не так высоко шмякаться. Я – к ним.
- Сколько? – О-го! Добыча кусается. Роюсь во всех карманах, из которых целый один и – ура! – наскребаю нужную суммишку. Небрежно так, как не последние, вываливаю перед тёткой, хватаю беленькие в клюв и – дёру на костылях, пока спекулянтка не пересчитала. А вдруг чутка не хватит? Но истошного вопля сзади не слышно, а у меня в руках роскошный новогодний подарок для Маши. Без ботинок я проживу, не первый год, а ей без таких совестно будет в городе перед студентками. Ура, ура и ещё раз – ура! Ай да Лопушок!
Вернулся и рассмотреть, общупать как следует не успел – а ну, как с дыркой? – Дмитрий ждёт, настоятельно зовёт пойти за кубком. Не отвертишься, хотя и неохота. В этот день я был в ударе – чуть не каждый второй всаживал в чужую площадку в высоком, сантиметров на сорок, а то и на все полметра, прыжке. Глазеющий от безделья народ от восторга гудел на каждый мой кол: «у-у-ааа!», подбадривал: «Давай, Лопух!» Особенно нравилось, когда я изящной ласточкой нырял за безнадёжными мячами – грохоту от мослов об пол было столько, что он заглушал оркестр на танцплощадке. Кто-то громко заметил: «Все гайки с резьбы сорвёт!» Ну и пусть! Зато кубок – наш! После нелёгкой победы и горячего душа так стало легко и вольготно, всю дорогу с Дмитрием переживали заново острые моменты и то, что, наконец-то, утёрли нос бывшим чемпионам-горнякам. А дома – чай с Володькой и клубничным вареньем, так и от сгущёнки отвыкну, а кальций мне надо, особенно чемпиону. А на кровати – бурочки-каурочки, любо-дорого, вздохнул, посмотреть.
В последние дни перед Новогодьем по-настоящему работали, но с прохладцей, двое – Шпацерман и его начальник отряда, а с остервенением – ещё двое: проектанты. Из техручьей клетушки то и дело доносилась специфическая женская склока на повышенных тонах с подвизгиваньем и взаимным едким поношением. Даже собранья перенесли на будущий год. И чего стараются зазря? Я-то не сомневаюсь, что цена их усердию – круглый нуль.
30-го, уже после обеда, Шпацерман зовёт к телефону. Ясно, думаю, Ефимов хочет поздравить свой ближайший резерв с наступающим. Поднимаю трубку, вежливо прикладываю к чуткой к начальническому голосу ушной раковине, которая соответствует фамилии и тихо зову:
- Алё! – А из неё как громыхнуло:
- Василий! – Дмитрий, оказывается, беспокоит занятого специалиста. – Готовь бутылку! – по голосу похоже, что ждать не стал.
- Что – пугаюсь, - промазали?
- Уже двадцать метров по руде идём, - радует радостным голосом. Не понятно, правда, почему тогда с меня бутылка, а не с них.
- И как, - интересуюсь деловито, - рудишка?
- Что надо! – хвалится моей. – Хочешь посмотреть?
- Ещё как! – сейчас бы побежал.
- Завтра мы с Королём едем туда, жди, с утра заедем за тобой. Пока!
Стою, обалдев, с зажатой в руке трубкой, из которой доносятся длинные гудки, рот раззявил, глаза от восторга вылупились, и сказать ничего не могу. Шпацерман понял по-своему, осторожно спрашивает:
- Опять выговор?
- Н-нет, - еле выговорил заплетающимся языком, который молотит почём зря только тогда, когда не надо. – Руду вскрыли на Угловом, промышленную.
- Ну, брат! – возрадовался начальник. – Пиши заявление на двухкомнатную.
- Новогодний розыгрыш! – кривится в скептической ухмылке Алевтина. Оказывается, и она тут, я и не заметил. Пусть, думаю, потешит себя напрасной надеждой, что бедной женщине остаётся? Я не злорадный, я оставляю ей эту радость, а себе заботу: что взять с собой? Опять же бутылка нужна, а мои финансы поют романсы. Как всегда, выручила добрейшая Анфиса Ивановна – дала под запись бутылку спирта. Не коньяк, конечно, но на бесконьячье и спирт пойдёт за милую душу. Главное, не что пить, а за что! Примчался домой и сразу как в лихорадке стал собирать рюкзак.
- Ты куда? – удивляется Володька. – На ночь глядя? – Я и опомнился, плюхнулся задом на кровать.
- Сегодня, - объясняю, растянув рот до ушей, - у меня самый-наисамейший праздник в жизни.
- Именинник, что ли?
- Точно! – соглашаюсь. – тюлька в тюльку: сегодня вскрыли руду на моём участке, на Угловом. Завтра еду с геологами смотреть.
- Слушай, - оживляется Володька, - надо отметить?
Сокрушённо развожу руками:
- Пуст, как Диогенова бочка, даже с собой нечего взять, кроме бутылька спирта.
- Есть, - утешает, - я сегодня приобрёл на всякий случай, думаю, пригодится первого на больную голову, - и достаёт тёмную бутыль плодово-ягодной бормотухи. – А с собой, вот, возьми, я оставил, не отдал всё в общий котёл, - и выкатывает из тумбочки на стол десяток здоровенных бледно-зелёных антоновок. Потом лезет в наш междурамный холодильник и отчекрыживает для меня половину закопченного сала. Володька – настоящий друг, не жмот, выручил
