Воспоминания - подобие, гонимых ветром облаков. Одни проносятся быстрой тенью по земле, другие выпадают дождём, освежая память, бередя или лаская Душу...
Написано на вдохе…
Большие белые кричащие птицы над барашками солёных волн. Муравьишки, отчаянно, гребущие лапками мелкий-примелкий бело-жёлтый горячий песок. Высоченные, шумящие в унисон прибою, сосны и, повсюду, как маленькие ёжики, растопыренные колючие сухие шишки - Жизнь.
Парк - возле огромного куста сирени, на берегу пруда, на белой скамейке сидели и мирно беседовали, тоже белые, – Ленин и Сталин, а перед ними грациозно парили по поверхности воды белые лебеди. На мелководье, сверкали золотые бока карасиков, как боевые ордена, на кителях и гимнастёрках военных, прогуливающиеся по дорожкам вдоль пруда. Лето - 1950 года. По выходным, с мамой и папой мы сидели в беседке, напротив вождей. Я пил лимонад из узкой, длинной, гранёной бутылки с фарфоровой пробкой на защёлке. «Американский», произносила мама со значением, папа смеялся – он прошёл всю войну, имел ранения и думал о своём...
…в аллеях парка
Цыганских плясок карнавал.
Огни, оркестр и Курзал,
Где офицеры и матросы,
В бильярд играя, папиросы
Курили, смачно дым глотая.
Вальсировали местных жён.
Коньяк, шампанское и пиво,
Так хочется пожить красиво.
Сегодня, а завтра в море:
«Так держать!» - и снова горе…
….в порту рыбколхоза швартовались минные тральщики. Они совершали героические рейды по вылавливанию и обезвреживанию рогатых морских мин в Финском заливе. Иногда, не все возвращались…
По рабочим делам, мама уезжала, частенько, в соседний город. Со мной оставалась её подруга. Однажды…
… «жаждою пылая»
Меня, устроив спать,
Сбежала нянька молодая
В курзал к матросам танцевать.
Остался в печке жар -
Возник пожар.
Моряк услышал детский крик.
Сквозь дым и пламя он проник…
Водой Балтийской и огнём я был крещён.
Душою в море на всю жизнь влюблён.
…отец увёз меня на Рязанщину, на свою родину. Это была его воля, мама не смогла противостоять. Смутно припоминается духота и теснота мрачного плацкарта.
Зато, ясно и отчётливо, видится простор широкой реки и огород с ботвой, почти, в мой рост, где мне нравилось прятаться. Бабушка не могла меня найти; звала, кричала, а потом ласково ругала и поила ромашковым отваром.
Отец был офицером. После короткого отпуска, получил новое назначение. Жизнь военного принадлежит Родине.
В деревню за мной мама приехала со своими двумя двоюродными братьями. Обратную дорогу я, почему-то ни сколько не запомнил.
Некоторое время, тому назад, пытаясь разобраться в родовых ветвях, держал в дрожащих от волнения руках оригинальный документ, «Акт записи о моём рождении». Так, по-прошествии нескольких десятков лет, своими глазами довелось увидеть, что в графе «Отец» - прочерк.
Послевоенное отрочество.
В ноябре, редкий солнечный луч, капли слёз
Дождевых, на безлиственных ветках берёз,
Осушить не сумеет.
Я доверю ему старый мамин альбом
В этот день. Пусть, не ярким осенним теплом,
«Память в бархате», обогреет.
Вдруг припомнилось…, как наяву, и дымком
От костра потянуло, и кони в ночном.
Константиново…. - крутояр над Окой.
Я резвился беспечно… счастливый, босой.
Помню руки отца: «Здесь, твоя сторона,-
искр салют от костра, и блестят ордена,
- Здесь, Наследие твоё. За него воевал».
Он, к груди, мою голову нежно прижал.
Над лугами под утро, стелился туман…
За годами остался мираж иль обман…
***
Пульсирующей веной память мечется.
Нет отчества, но есть Отечество.
Послевоенного отрочества наследие -
Невосполнимое отцовское бесследие.
Но, времени назло, как будто, согревает
Отцовских рук тепло. Где он, кто знает…
В глазах бесслёзных матери моей,
Из года в год, когда цветёт шалфей,
С усмешкой горькой, у дверей сидящей,
Ответ безмолвный прочитал, щемящий.
Быть может, среди звезд, у праотца.
Иль, на земле, с наветом подлеца.
Оба лица родных сокрыты в пелене.
Я - продолжение их, они живут во мне.
От древа плод, от плоти плоть - не обделён.
Туманами своих рассветов убелён.
Но в бризе голубом, как призрак-бриг,
Плывёт мираж, сжимает молчаливый крик.
