От ветра головы

меня не слышит. Он побледнел. Смотрит в одну точку под потолком. И продолжает говорить:
– Не хочу ничего. Понимаешь, вся проблема в том, что я ничего не хочу больше. Кроме одного. Уйти. Так, чтобы мир как можно быстрее обо мне забыл. Я товарищ «Никто» для мира. Мне бы скорее домой. На небо!
Я давлюсь сигаретой.
– Ну, ты даёшь! Ещё говоришь, что с рок-н-роллом завязываешь. Ну, прямо, прямо… Башлачёв.
– Считай, что я маленький Башлачёв… Всё, больше не могу. Давай чего ни будь крепче возьмем. Например, водки.
Я не против.
Иван скрывается в облаках табачного дыма. Я держу столик.

«Джайнисткий метод»

Сидим под «Украиной» долго. Улицу уже заливают зимние сумерки. В кафе зажигают свет. Мир за окнами тает, теряет очертания.
Мы хорошо выпили, но это не имеет значения. Главное, что Иван, наконец-то, поведал мне свой план ухода из мира. На мой взгляд – изощрённое самоубийство. Иван спорит. Говорит, не самоубийство, а «джайнисткий метод».  
С точки зрения джайнизма, голодная смерть во время поста и молитвы не есть самоубийство.
– Дак, в чём разница. Объясни? – Язык мой немного заплетается. Я на той стадии опьянения, когда голова ещё работает, вроде бы, нормально. А вот мир вокруг совсем «розовый».
– Результат же один: смерть. Не проще ли из окна прыгнуть, как Башлачёв.
– Проще, – соглашается Иван. – Но это будет совсем другая смерть. Понимаешь, важно не то, где умрёшь и когда, важно, как умрёшь. Мне версия Башлачёва не подходит. Я Бога боюсь.
– Вот как?! – Я едва не трезвею. – Как ты сказал: Бога боишься. Что-то я не совсем понимаю. Ты сказал, что боишься Бога и в то же время хочешь покинуть этот мир. А ведь самоубийство, насколько я слышал, грех. Да и что значит - Бога боишься. Ты вроде не похож на религиозного фанатика. Поясни.
– Скажем, я тоже Бога не отрицаю. Я всегда верил и в жизнь после смерти, и в то, что есть над нами некая благая сила, то есть Бог. Короче, всегда помнил, что что-то там есть, что всё не просто так в нашем грёбаном мире… Но, из-за боязни Бога себя таким изощренным способом убивать! Иван – это слишком! Этот твой страх Божий…
– Ты меня не понимаешь! – Перебивает меня Иван с мучительной гримасой на лице, – меня никто не понимает… Увы, брат, мы говорим на разных языках.
– Вот как? Ну, тогда поясни. Может, я что-то действительно не понимаю.
– Страх Божий – не страх в обычном понимании. Это особое состояние. Это трудно объяснить, пережить надо. – Иван машет в спертом воздухе кафетерия руками, как птица. – Понимаешь, Бог везде, везде, Он, Он всюду, всюду, Он ближе ко мне, чем моя сонная артерия!…Он… да, что тут говорить... просто… самоубийство – грех, трусость, бегство от своего Творца!
Фанатик, – проносится в моей голове.
– Иван – стараюсь тщательно подбирать слова. – Я понял тебя так: выпрыгнуть в окно – это самоубийство. Грех. Трусость. Бегство от Творца. Самоубийц, кажется, и в Церкви не отпевают. Бог, если по Библии, запрещает самоубийство. Говорит – терпи до конца. А ты, ну не можешь терпеть. Выход – покупаешь палатку. Билеты в один конец. Едешь в Киев. Оттуда в Алма-Ату. Карабкаешься в горы. Выше. Ещё выше. Наконец падаешь. От бессилия. Сил нет даже палатку поставить, которую в горы на себе волок. Лежишь и умираешь. Не знаю, с какой молитвой. Иван, ты что, хочешь Бога обмануть?
– Попал, – смеётся Иван. – Нет, брат, нет и ещё раз нет. Как раз наоборот. Я предаю себя в руки Бога Живого. Если Он меня любит, Он сделает чудо. Даст, какой-нибудь знак. Что-то должно произойти. Если нет, Его воля мне умереть. В любом случае, я предаю себя в руки Бога. Как он захочет, так и будет. Может, меня мулла какой-нибудь спасёт. Может, раньше бандиты пристрелят.
– Ага, басмачи. Хорошо, – не сдаюсь я, – как ты совмещаешь веру в Библейского Бога с джайнизмом? Что, как я понял, тот же индуизм.
– Брат, все мировые религии ведут к Иисусу Христу. – Иван делает страдальческое лицо. – Просто не все об этом прямо говорят. Как христианство. Согласись, бред считать, что только христиане спасаются. Остальные в ад.
– Это точно, – соглашаюсь я с очевидной для себя истиной. Всё логично. Иван теперь не кажется фанатиком. Это мы мертвецы. И наш андеграунд почти труп. А живой человек в нынешнем мире идёт в горы, умирать! Иного выхода у него просто не остается. Если быть честным перед собой до конца… В проигранной войне.
***
Смутно помню, как вышли на воздух. Помню снег, да, пока пьянствовали, снежок выпал. Это мы ещё сочли хорошим знаком. Помню, как ехали с Иваном в одну сторону. Живём где-то рядом.
Утро следующего дня. Выглянуло солнце. Снег тает. Тепло. Болит голова после вчерашнего. В голове обрывки фраз. Постепенно из фраз складывается следующая картина:
Иван предаёт себя в руки Бога Живого. Из-за этого кончает с музыкой. Потом с собой. Изощрённым, джайнистким методом.
Вот это рок-н-ролл! Такое надо запечатлеть на бумаге.
К вечеру похмелье проходит. Приходит тоска, вперемежку со смутной тревогой. Надо срочно увидеть Ивана. Хотелось бы о многом его расспросить. Только о чём? И как? Я опять не взял у Ивана номер телефона.
Рождается идея описать мои разговоры с Иваном с самого начала нашего знакомства.
Может быть, от нечего делать, а скорее, спасаясь от самого себя, пишу эти записки.


Тусовка

Вчера были первые «весенние крокодилы». Большой рок-концерт. Глобальный «сейшен» на местном уровне. Были представлены разные группы нашего города. Все некоммерческие проекты. Все городские «неформалы» подтянулись вчера в один из «Д/К». Гопники могли бы покончить с нами одной бомбой.
Детали концерта помню смутно: был пьян. Но хорошо помню ощущение огромного, всеохватывающего праздника. Очень чёткое чувство: все братья и сестры. Народ тусуется в зале, за сценой, в фойе, на двух лестницах, на втором этаже. Короче, везде.
Льётся рекой спиртное. На лестнице куриться трава. Люди подходят и запросто знакомятся друг с другом. Никакого расстояния между «своими-чужими». Между музыкантами и народом. Вот это впечатляет больше всего! Где же Иван? Где его глобальный пессимизм? «Редкая Религия» тоже должна играть!
Да, вот первая яркая картинка, которую помню:
Просторная пустая комната. На первом этаже, где-то недалеко от фойе. В комнате куча людей. Музыканты тусуются с народом. Как говорится; «мир, дружба, жвачка». Естественно, почти все либо пьяные, либо обкуренные, либо то и другое. Я со стаканом водки в руке. Произношу тост:
– За рок-н-ролл уже пить надоело. Лучше выпьем за то, что Бог сегодня на нашей стороне.
Почему с моего языка сорвались слова о том, что «Бог сегодня на нашей стороне», и сам не знаю. Видимо таким образом подействовало на меня общение с Иваном.
Еле живое от спиртного «тело» рычит мне в ответ:
– И сатана. Уе-е-е-е, у-е-е-е!
Фигня-то какая! – Проноситься в моей затуманенной голове. И сразу меркнет праздник. И в душе непонятное гадливое чувство. – Нет! Только тупых клоунадных сатанистов мне не хватало. Весь тост о Боге испортили. Везде лезут со своими вампирами и сатаной…
Поворачиваюсь к «телу». Оказывается «оно» не одно. «Тело», чтобы оно не рухнуло, держит ещё какой-то косоглазый. С виду совсем не металлист. И почти трезвый.
– Без сатаны никак, – развивает реплику «тела» косоглазый.
– Если вдруг на земле исчезнет зло, то как тогда определить, что есть добро?… Правильно, добро без зла невозможно. Так же и Бог без сатаны невозможен… Death.
Косоглазый протягивает мне потную, вялую ладонь. Я не сразу и сообразил, что он так знакомиться.
– Всё относительно, чувак, – продолжает Death. – Можно служить Богу, можно сатане. Я служу сатане. Сейчас его время на земле. Время разрушать.
– А он-то хоть знает, что ты ему служишь? – Мне жаль косоглазого. Какой его облом ждет. Нет, не перевариваю доморощенных сатанистов. Они тупые. Весь их сатанизм – это просто мода, кич, дань тяжёлому року. Не больше. И никакой философии нет у наших провинциальных сатанистов. А мистика – сплошная американская бутафория все эти их дурацкие вампиры, могилы, мертвецы и прочая банальщина. Нет, не люблю сатанистов. Но, все братья-сестры. Что делать…
– …Сатана всё знает. Это не немощный Бог христиан. – Death продолжает гудеть над ухом, как назойливый комар. – Приходи 15 марта ко мне домой. Я телевидение, журналюг приглашаю.
Это интересней. Спрашиваю:
– По какому случаю пресса?
– Я «Третий Завет» пишу. От сатаны. Там всё объясняется. Ну, почему мы так хреново живём. И прочее. Журналисты хотели бы репортаж сделать на эту тему. Приходи. Не пожалеешь. Будет море водки.
Косоглазый даёт мне мятую бумажку с адресом и телефоном. Встряхивает «тело».
– Рашен водка, водка дай. Дьявол водка, водка дай, – рычит сквозь забытье «тело».
– Пойдём, – говорит Death «телу». – В гримёрке пару часов полежишь. Отойдёшь.
Парочка удаляется. Я брезгливо вытираю ладонь. Жаль, что Ивана не было. Вместе бы мы нашли, как этого придурка опустить. Ладно, все люди – братья. Одно скажу, долбанутый на всю голову, этот Death…
Дальше в памяти провал. Следующая яркая «картинка»:
Второй этаж ДК. Зал бальных танцев. В зале фуршет для избранной части народа. Музыкантов. (Событие, по всей видимости, происходит уже после концерта). Столы ломятся от водки и лимонада «Буратино». А вот с закуской плохо. Совсем плохо.
Тощие бутерброды съели с ходу. Дальше водка запивается лимонадом. Шум. Гам. Вдруг мне делается плохо. Подкатывается тошнота. Тело слабеет. Сердце словно в пустоту проваливается. Отчаянно стучит. На мгновение обостряются звуки. И запахи.
Пахнет невыносимо блевотиной. Пахнет перегаром. Табаком. Травой. Звуки приобретают резкий, металлический оттенок. Кажется, что толпа вокруг не говорит, а стонет, или рычит с металлическим оттенком в голосе. В воздухе обрывки фраз. Телячий восторг. Вязкая пустота. На мгновение приходит смутная мысль, что так будет в специальном аду, для неформалов. (Тошнота, блевотина, перегар с травой, пустой телячий восторг).
Это длится секунды. Тошнота постепенно откатывает. Унимается сердцебиение. Становится даже хорошо.
Переутомился и перепил немного, – говорю я себе с оптимизмом. Огладываюсь.
В углу человек на гитаре играет. На человеке длинная белая копна волос. Рваные джинсы. Рваная куртка с нашивкой «Гр.Об.». Рваные кеды. Вот, думаю, настоящий панк, «системщик»!
Подхожу.
– Летова играем?
«Системщик» поворачивает ко мне своё лицо, узкое и худое. С маленьким носом и огромным открытым лбом. Благодаря такому лбу копна волос кажется париком. А лицо – чуть зловещим, отталкивающим. «Системщик» в доску пьян.
– Чувак! – Орёт он мне, – сыграй «Русское поле экспериментов»!
– Аккордов не знаю, – говорю я.
– Я покажу, – «Системщик» икает, склоняется над гитарой.
– Слушай, если ты аккорды знаешь, ты и сыграй.
«Системщик» обиженно пыхтит:
– Я бас-гитарист. Витамин. Я не играю на акустике.
– А что ты сейчас делаешь? – я разочарован. Странный тип, проблемы на ровном месте создаёт.
– Это, – Витамин морщинит свой огромный лоб, – это мои сублимации. Чувак, сыграй «Русское поле экспериментов»! – «Системщик» близок к истерике. Держу в руках гитару. Перебираю в уме, что бы ему из Летова сыграть. Только не «Русское поле экспериментов». Параллельно думаю, как бы вежливо откланяться и ненавязчиво «свалить».
«Спасение» приходит неожиданно. На моем затуманенном