От ветра головы

алкоголем «тусовочном горизонте» появляются две девушки. Одна черная. Черные волосы, черная кожаная куртка. Худенькая. Другая, напротив, светленькая. Пополнее черненькой.
Лица девушек плывут. У «черненькой» черные, ведьмовские глаза и круглое, симпатичное лицо. У «светленькой» лицо узкое и худое, как у меня, и огромные голубые глаза.
– Слушай, выйдем в коридор, – «черненькая» без лишних церемоний хлопает меня по плечу, – нам тебя спросить нужно.
– Выйдем, – отвечаю я.
С облегчением отдаю гитару Витамину. Мы выходим. Я приятно польщён. Девушки на нашей провинциальной тусовке на вес золота. Что им взять с нас; бесперспективных?
– У тебя Янка Дягилева есть? – Спрашивает меня «светленькая».
– Есть, – гордо отвечаю я. – А вам, что, Дягилева нравиться?
– Да, – отрезает «черненькая».
Я делаю изумлённое лицо. Отпускаю пространный комплимент, мол, какие продвинутые «тётки»! Никто из прекрасной половины человечества в нашей провинции не интересуется сибирской волной. Депрессивной русской струёй. Панк-роком.
Меня жестоко «обламывают».
– Все бабы дуры, – говорит «светленькая» и смотрит на меня большими невинными глазами.
– Самокритично, – выдыхаю я.
– А мы себя, может, не причисляем к женщинам, – продолжает «светленькая»
– Может, мы в женских телах условно, – перебивает её «черненькая».
– Может мы, в прошлой жизни были запорожскими казаками... Шутка. – Ставит точку «светленькая».
Мне нечего добавить. Даю им свой телефон и адрес. Девушки уходят… А у меня опять провал в памяти.

Евангелие

Праздник закончился у Ивана дома. Только я этого не помню. (У Ивана ещё самогон пили). Помню только, как бас-гитарист «Редкой Религии» упал между сортиром и ванной комнатой. Облевался. А барабанщик его за ногу ухватил и на кухню приволок. Дальше пить. Иван просто ухахатывался.
Безумные ребята! Весело!
* * *
Голова раскалывается. Ужасно плохо. Тошнит. Надо меньше пить! Что же мы так травим себя? Сволочи!
Я в собственной квартире. На полу. В верхней одежде. В ботинках. Праздник кончился.
К вечеру с трудом пришёл в себя. В голове обрывки мыслей. Во рту тошнотворный привкус. Праздники дорого стоят.
На полу, где я валялся, пакет с книгами. Наверное, Иван дал. Так и есть: «Новый Завет», канонический, издано какими-то Гедеоновыми братьями; «Краткое Евангелие» Льва Толстого. Совсем такая детская книжка. В книжке записка:
«Прочти эту книгу в первую очередь. Ты вчера нёс нам про Гитлера. Про то, что всё относительно. Добро и зло. И Гитлер в каком-то высшем смысле был прав, уничтожая жидов и дегенератов. Таких, как нынешние правители. Может эта книга тебя убедит в обратном. Потом поговорим.
Товарищ «Никто».
Ладно. Поговорим. Я ему записками отвечу.
* * *
Евангелие пока читать не начал. Не хватает «внутреннего толчка».


Депрессия

Пытаюсь продолжить записки. Но что-то пишется не очень. Зато читается хорошо. Читаю Федора Михайловича Достоевского. «Братья Карамазовы». Гениальное произведение! Читаю роман и на время забываю про духоту.
Иван Карамазов мне близок. Алёша Карамазов мне мил. Мил, потому что кроток. Своей кротостью Алёша будит во мне недобитого «непротивленца». И старший брат, пьяница, мне понятен. По-русски понятен.
Но ближе всех ко мне Иван, брат средний. Только я бы иначе вопрос поставил, на месте Ивана: не мира Божьего я не приемлю, а не могу поверить в то, что зло, в мире совершаемое, санкционировано свыше Богом, по Его воле, по Его попущению. Идея, что «зло – есть гнев Божий» мне глубоко противна. Ну не могу я Бога в образе карающего-милующего вселенского прокурора представлять. Не могу и точка!
Федор Михайлович бы меня понял. Христос в его гениальном «Великом инквизиторе», воистину, сама Всепрощающая Любовь, Бог!
С каким смирением Сын Божий слушает дерзкую речь великого инквизитора. И не проклинает, хотя инквизитор, втайне, именно этого и ждёт. Но Сын Божий, вместо того, чтобы отправить инквизитора в вечный ад, целует его в «бескровные девяностолетние уста». Вот это Бог! Как жалок, как смешон, по сравнению с Ним, булгаковский Иешуа Га-Ноцри….
Голова кружится. Жарко.
* * *
Четкое ощущение безысходности. Вокруг уже не торжество, а апофеоз жлобизма. Смердяков теперь герой нашего времени. На тусовке новый анекдот. Некий чувак, по кличке «Пропеллер», собрался в Америку. Его спрашивают, что ты там делать-то будешь, ты ж ничего не умеешь? Он удивляется:
– Как шо? Жвачки жевать буду, колу пить. Вы шо! Это ж Америка. В натуре.
Тусовка гниёт изнутри. На тусовке всё больше мажоров. Фирменных мальчиков. Им по-фиг всё и вся.
* * *
Духотища. Бредовые сны. Недавно снилась одна бабка-националистка из женской общаги. Бабка намазывала на бутерброд с салом «москалей». Хотела намазать и меня. Но я убежал.
Меня поймали какие-то люди, выходцы с Западной Украины. Я кричал, я умолял, я доказывал этим людям, что имею право жить на Украине. Я рассказывал им про своего деда и про то, что моя фамилия не Булычев, а Шевченко! Шевченко!!!
Слава Богу, что это только сон!
У меня на работе разговоры на тему «москали съели моё сало» постепенно сошли на нет. Все были убеждены – отделимся от Москвы и заживём. Зажили: полупустые прилавки магазинов. Вместо нормальных денег какие-то отрезные купоны. Чертыхаясь, кассирши режут ножницами «ценную» бумагу.
По «ящику» прикалывается Хазанов: «Господа, эту реальность выбрали мы сами».
Видел страшного черного человека. Человек был необычайно грязный, худой, и от него воняло. Двигался он как зомби: от одного мусорного бака к другому. Прохожие старались не замечать страшного человека. И я прошел мимо. Как все. И я превращаюсь в жлоба.
Витамин говорит, что я видел бомжа. Не знаю. Ни с чем подобным я раньше не встречался. Страшный человек долго стоял у меня перед глазами.
* * *
Иван исчез. Я ловлю себя на мысли, что мне ни холодно, ни горячо оттого, что он исчез. Последнее время я с Иваном виделся редко. При встречах мы всё спорили. Иван вёл себя как религиозный фанатик. А я доказывал Ивану, что Бог Библии, точнее, Бог Ветхого Завета, – это диктатор Вселенной.
Вот Христос (здесь я цитировал Костю Кинчева), – это хороший Бог. Я его люблю. А Он меня почему-то нет. Грустно.
Непротивление злу насилием – полная фигня. В лучшем случае, недосягаемый идеал. Что же касается Библии, так там и не пахнет непротивлением. Вот, Иван, так и не доказал мне почему евреи, верующие в благого Бога Библии, с абсолютно немыслимой жестокостью вырезали всё население Палестины.
Да, плохо я с Иваном расстался. Теперь он, наверное, в горах Памира. А я здесь. У каждого свой суицид. Может, мне вечерний город ближе и дороже Бога Библии? Как у Блока: «…нет исхода из вьюг, и погибнуть мне весело..» Хочется крикнуть на весь мир и так, чтобы могучим эхом прошло по пыльным закоулкам голубого шарика:
– Пошли вы все на…Не лезьте в мой рок-н-ролл. Панки, хой!!!



Роза Мира

Яна


Вокруг холодная и сырая зима. Зима никогда не кончится. Время остановилось. Ничего не происходит, ничего не меняется и не изменится никогда.
Недавно в журнале «Контркультура» прочитал про конец света. Так вот, он уже наступил. Конец света. Вот почему ничего не происходит и не меняется.
Конец света может длиться тысячу лет. Это ничего не меняет. Живой творческий дух (Дух Божий) уже покинул землю. Яркие творческие личности с планеты срочно эвакуируются: кто с собой кончает, кто спивается, кто, как Иван, в горы.
Завидую Ивану. Жив ли он там ещё? Или давно Богу душу отдал? Эвакуировался с планеты. А я? Покончить с собой – кишка тонка. Уйти в леса тоже не могу. А что могу? Ныть могу:
– Это конец света, конец света, конец света!
* * *
Вру я всё! Вру сам себе. Основная причина моей затянувшейся депрессии – несчастная любовь к светленькой Яне.
Да, пожалуй, так и есть – несчастная любовь. А потом уже конец света и прочие идеи.


Моё общение с Яной началось после первых «весенних крокодилов». Девчонки, как и обещали, пришли ко мне в гости. Тогда-то я и разглядел вторую, светленькую. Вернее, как бы заново её увидел.
Не красавица, как первая, черненькая, но весьма симпатичная, и главное – чем-то на меня похожа: узкое лицо, голубые глаза, темно-русые волосы. Даже чуть сутулится, как я. Среднего роста и телосложения. Весьма приятных женственных форм. В общем, интересная.
С первого же нашего общения я почувствовал в Яне родственную душу. Она – светлая язычница. Пишет неплохие песни. Что-то среднее между Башлачёвым и «Калиновым мостом». Говорит о буддизме. Не так заумно, как крымская Таня, но интересно.
Про тибетских лам мне рассказывала. Рассказывала, как медитацией занималась. Ложилась на диван и представляла как тело постепенно заливает темная вода. От ног к голове. Видела Кинчева в астрале. Кинчев скакал на коне. Спасался от преследовавшей его толпы.
Яна – человек начитанный. Но не книжный, как крымчанка. Характер у неё импульсивный, взрывной. Ещё в первое наше общение Яна показала мне свои ладони, сплошь усеянные мелкими, ломаными линиями:
– Загадка для хиромантов, – гордо сказала Яна. – По их мнению, я должна быть истеричкой, ходячим неврозом.
В другой раз Яна закатала рукав спортивной кофты. На тыльной стороне левой руки, немного не доходя до локтевого сгиба, я увидел целую цепочку шрамов:
– Следы порезов, – сказала Яна. – Когда мне было лет 15, пыталась покончить с собой. Потом ещё с болью экспериментировала. Глупая была. Помню, ещё ходила по самым злачным местам города.
– Это ещё зачем? – говорю я.
– Зачем, зачем! Хотела не сама, а чтобы кто-то убил.
– Не убили?
– Как видишь, – смеётся Яна.
– И долго это у тебя продолжалось?
– Мне исполнилось 16. Я услышала группу «Наутилус» и «Алису». И всё: появился смысл жизни, и я стала писать стихи. Потом поехала в Питер учиться. Но в Питере вообще круто было. Там я с буддизмом познакомилась.
С Питера Яна вернулась со своей лучшей подругой. Черненькой Ирой. Девчонки повели себя перед местной тусовкой столь высокомерно и отстранённо, что вскоре по тусовке пошел слух: «тётки, того, лесбиянки кажись». Яна с Ирой ничего не имели против того, что они «кажись лесбиянки». Даже напротив, всячески это подчёркивали. Но я-то знал: это совсем не так.
Постепенно я влюбился в Яну. Влюбился «по уши», прямо как школьник. В начале октября прошлого года решил, наконец, признаться ей в любви.
Дело было на берегу реки в тёплый осенний день. Слова, поначалу, выдавливались с трудом. Но потом меня «понесло». Помню, наговорил кучу всего. Мол, я тебя люблю, это по-настоящему, выходи за меня замуж, мы созданы друг для друга, мы родственные души и т.п.
Она очень внимательно меня выслушала. Помолчала чуть и говорит ровным, спокойным, каким-то механическим голосом:
– Извини, ничего у нас не выйдет.
Ответ был как удар грома. Мир сразу стал ватным. Пустым. Тело обмякло. В ушах противный шум.
– Почему? – Только и смог пискнуть я.
– Потому что я не хочу быть с тобой, – с садистской откровенностью ответила Яна. И добавила, испугавшись, видимо, моего бледного вида, – ты не расстраивайся. Ты найдёшь себе человека лучше меня. Не расстраивайся. А мы будем друзьями.
«Друзьями» – горько подумал я. – «Сыт я по горло этой мнимой дружбой между мужчиной и женщиной».
Вечером этого же дня со мной случился припадок одержимости. В «доску» пьяный