как и прихожая.
Зарема вскинула на него глаза – с полуулыбкой – и даже не поднялась от стола, на котором вызывающе красовалась бутылка «Мартини», только оперлась подбородком на руку.
– Вы что тут… пьёте, что ли?!.. – не веря собственным глазам, пробормотал он.
– Поём! – отрезала Татьяна, выдвигая из-под стола ещё одну табуретку. – Поехали, Зара…
– …Думы окаянные,
Мысли потаённые,
Бестолковая любовь,
Головка забубённая…
Всё вы, думы, знаете
Всё вы, думы, помните,
До чего ж вы моё сердце
Этим огорчаете…
Позову я голубя,
Позову я сизого,
Пошлю дролюшке письмо,
И мы начнем все сызнова…
Глядя, как две эти женщины, склонив друг к другу рыжую и тёмно-русую головы, опершись локтями на стол, и не обращая на него ни малейшего внимания, выводят слова немудрящей песни, он почувствовал, как запершило в горле, и резко поднялся.
Осторожно прикрыл за собой дверь, всё ещё слыша за спиной:
– …Когда мы были на войне,
Когда мы были на войне,
Там каждый думал о своей любимой или о жене…
* * *
– Сам её отвезу, – бросил Тимурханов охране, захлопывая дверцу «Ниссана».
Татьяна застыла рядом, как каменная, зябко кутаясь в его кожаную куртку – щёки в грязных полосах, волосы спутаны. Он сам из всех сил сдерживал бившую изнутри дрожь.
Смерть опять просвистела мимо него. Пока – мимо.
Засада на ночной дороге, гром автоматных очередей.
Боевики или..?
Возле своего подъезда Татка не вышла из машины – так и сидела, сцепив побелевшие от напряжения пальцы на воротнике куртки, накинутой на плечи, молча глядя прямо перед собой.
Он медленно, едва касаясь, провёл костяшками пальцев по горячей щеке, отводя в сторону рыжие прядки, и тихо выговорил:
– Да ладно тебе… Ну что со мной будет? Столько лет уже – и ничего…
Повернув голову, она взглянула прямо ему в глаза и вдруг, – сердце у него, бухнув, разом провалилось, – потёрлась щекой об его ладонь, запрокидывая голову…
Пальцы его невольно коснулись её шеи, и в голове совершенно помутилось.
Когда он в последний раз так отчаянно хотел женщину – в пятнадцать?!
Развернув за плечо, он рванул её на себя, забыв, где находится, забыв обо всём, что было и будет – только здесь и сейчас…
Сейчас!
Наконец-то…
Сквозь удары крови в висках, сквозь шорох торопливо срываемой одежды и собственный прорвавшийся стон он вдруг услышал её вздох – покорный и обречённый. И – оторвал ладони от смутно белеющего тела.
– Пожалела?! Уходи!
Он не видел, как она выскользнула из машины – сидел, уронив на руки очугуневшую голову и скрипя зубами.
Хлопнула дверь подъезда.
Глянул вверх – зажглось окно.
Он медленно тронул машину с места.
* * *
– Ты даже… даже и не красавица совсем! – бросил Султан угрюмо и, только сейчас заметив, что машинально сжимает и разжимает кулаки, засунул руки в карманы, уже понимая, как это по-детски. И, не сумев удержаться, так же по-детски пробурчал: – У меня знаешь, какие были?..
– Вот и отвали от меня! – окрысилась Татьяна, тоже как битая портфелем девчонка. – Чего тогда привязался?! Вали к своим к-красавицам! Они вон к тебе в очередь с-стоят! – Она надрывно закашлялась, зажимая рот ладонью.
Лицо её было даже не бледным, а прямо-таки зеленоватым, мокрые от пота волосы липли к щекам, и когда она, зажмурившись, покачнулась, он подхватил её за острый локоть, другой рукой пригибая встрёпанную рыжую голову пониже к коленям.
– Руки убери! – прохрипела она, но сил вырваться не было, только прожгла отчаянным взглядом исподлобья.
Морщась, словно от боли, он кое-как разжал пальцы и сел напротив:
– Дура! Я тебя не крал! И никому не…
– Ага, это твои орлы просто тебе такой подарочек сделали! – перебила Татьяна, отдышавшись. – Хорошо, в мешок не запихали, просто ширнули какой-то гадостью!
– Тот, кто это сделал, уже своё получил! – гаркнул он. – А тебя сейчас увезут! А я… – Он запнулся. – Я… – Он потёр ладонью лоб, не в силах отвести взгляда от её лица. – Да что в тебе!.. И… и не нужна ты мне совсем… Ведьма!
Она сглотнула, – дёрнулось хрупкое горло, и губы ошеломлённо задрожали:
– Я не ведьма, и не дура! Сам ты!
И вдруг, – он вскочил, – заплакала навзрыд.
– Ну чего, чего ты хочешь?! Ну прости! – он беспомощно затоптался рядом с нею, опять стиснув кулаки в карманах. – Валлахи, да скажи только, чего хочешь!
Проморгавшись и шмыгнув носом, она вздёрнула подбородок, вытерла щёки ладонью.
– Что, компенсация за моральный и физический ущерб?..
Она сощурилась, и он почувствовал, как вздрогнуло сердце.
– Интервью хочу. Только честное. Чтоб ты ответил… что я спрошу. Чтоб честно ответил.
Он молча кивнул.
– Обещаешь?
Он опять только кивнул.
– Когда?
– Завтра.
И это простое слово вдруг обожгло ему горло.
* * *
Султан заставил себя не думать о том, что она сидит в приёмной.
Полчаса. Потом час. Потом полтора.
Не ушла – он точно знал, как будто бы ему доложила об этом новенькая выхоленная секретарша, принятая по чьей-то протекции, он забыл, по чьей.
Не докладывали, но он знал – будто видел, как она терпеливо сидит там, вся в тёмном, и тонкие пальцы сцеплены на коленях, под оценивающими косыми взглядами охраны, помощников и секретарши…
Зачем он набрал номер Идриса, пресс-секретаря, он не мог понять.
– Ты зайди… Там эта женщина сидит, пусть тоже зайдёт. Да, назначено! – бросил он нетерпеливо.
Эта женщина… Выговорить её имя он тоже не мог, даже мысленно. Шайтан!
Она и вправду была в тёмном, – будто в трауре, – и чёрный платок плотно обрамлял бледное лицо с острым подбородком, светились только глаза.
– Ты же не мусульманка, зачем так ходишь? – пробормотал Султан, снова не в силах оторвать взгляд от этого лица.
Она кивнула, будто это и был ответ, и достала блокнот и ручку.
– Что, диктофона даже нет? Обнищал Бес… – картинно удивился он, зная, почему она не принесла диктофон, зная, что она спросит…
На её втором вопросе Идрис возмущённо вскочил, но закрыл рот под его взглядом. А потом просто сидел, не смея выйти, упёршись локтями в колени, лишь покачивая низко опущенной головой, и Султан мимолётно его пожалел.
– Я вам пришлю интервью на сверку, – тихо сказала она наконец, поднимаясь.
– Принесёшь, – проронил он, тоже встав. – В четверг. В пять.
Помедлив, она снова молча кивнула, и только, проходя мимо безгласно застывшего Идриса, тронула его за плечо:
– Идрис Пахрутдинович… вы не бойтесь…
Тот лишь руками всплеснул.
В четверг. В пять.
* * *
В четверг, в пять Идрис пришёл без вызова и угрюмо сидел в приёмной – дело знает, красавчик, отметил Султан с уважением.
А вот она – опаздывала.
В шесть он уже не мог ничего делать и ни о чём думать. Только о том, придёт ли. Ходил по кабинету, рассеянно потирая висок и отбивая звонки. И когда она встала в дверях, опять-таки вся в чёрном, – а над её плечом маячило растерянное лицо Идриса, – рявкнул:
– Я тебе кто?! Пацан?
Она не опустила глаза под его яростным взглядом, сказала просто:
– Извините.
– Бес знает? – буркнул он, бросаясь в кресло.
Она покачала головой, выкладывая на стол перед ним аккуратную распечатку – несколько листов.
– Мало, – криво усмехнулся Султан, глядя не на бумаги, а ей в глаза. – Мало, говорю!
Она промолчала, только повела плечом.
Он встал, нашарил ручку и, по-прежнему не глядя, расписался в углу первого листа. Второго. Третьего…
– Султан… – сипло простонал Идрис за её спиной.
– Уйди отсюда! – бросил тот. – Ну?
Хлопнула дверь. И он медленно перевернул последний лист.
Всё?
Её широко распахнутые тревожные глаза. Россыпь веснушек на переносице. Шелушащиеся губы.
Сам не понимая, что делает, он непослушными пальцами стянул с её головы безобразный чёрный платок, выпуская на волю – огонь.
Весь мир мог сейчас гореть огнём, как горел он сам.
Как горели её сухие губы, от которых не было сил оторваться…
Только почувствовав, как она дрожит, он чуть отстранился, коснувшись щекой её пылающего лба. Провёл пальцами по её лицу, стирая слёзы и едва сдерживая ознобную дрожь. Хрипло пробормотал, как взмолился:
– Что же мне делать?
Она только взглянула снизу невыносимыми своими глазами, и он едва не застонал. Сжав зубы до хруста, снова накинул ей на голову платок:
– С тобой так не будет! Иди.
И, отвернувшись, снова сел в кресло, невидяще уставившись на разбросанные по столу бумаги, которых она даже не забрала.
Дверь едва слышно закрылась.
Вот теперь – всё.
Султан со всей силы шваркнул в угол залившийся трелью мобильник.
* * *
– Ты где вчера была?..
Тимурханов еле сдерживался. Московские, не самые приятные, дела, потом чёртов рейс компании «Аэрофлот-Дон», который целые сутки то откладывался, то задерживался, то «регистрации чекхъялла, меттигаш яц»… И Малхаз, прямо у трапа сообщивший ему про Татку со скорбной миной, как какой-нибудь… диктор ОРТ!
– Ты почему мне не позвонила, не сказала? Ты почему одна к нему моталась? Какое ещё интервью, к…! – Тимурханов беззвучно пошевелил губами, сглатывая конец фразы.
Татьяна промолчала, и у него вдруг оборвалось сердце.
– Платок этот откуда?!
– Дался вам всем этот платок! – вдруг крикнула она, и даже ногой топнула. – Откуда-откуда! От верблюда!
На сердце чуть полегчало.
– Чего орёшь? Не смей никогда ничего от меня скрывать!
– Не буду, – согласилась она вдруг удивительно просто и, мотнув головой, сбросила платок на плечи. – Вот.
– Это что? – он с трудом перевёл взгляд на белый листок бумаги, вдруг оказавшийся перед ним на столе.
«Прошу уволить меня по собственному…»
Он перечитал дважды.
Потом поднял глаза.
Татьяна взгляда не отвела.
– Что он тебе сделал?!
– Ничего, – сказала она полушёпотом. – Никто мне ничего не сделал, Беслан Алиевич. Я завтра уезжаю… Совсем… Домой. Я уже купила билеты. Простите.
– Простите?!
Одним шагом оказавшись рядом с нею, он схватил её за тонкие плечи, закутанные проклятым платком.
– Да что с тобой такое?! Что?!
Она не отвечала. Только смотрела. В упор.
– Ты что, так его боишься?
Она покачала головой и наконец разлепила побелевшие губы:
– Себя.
И он уронил руки, будто обжегшись.
* * *
– Бес! – в кабинет без стука влетел запыхавшийся Алихан. – Там…
Тимурханов только махнул рукой. Усталость навалилась такая, будто за три последних дня прошло лет десять.
Султан захлопнул за собой дверь:
– Ты куда её убрал?!
– Остынь! – Тимурханов враз поднялся. – Из-за тебя всё!..
– Я ей ничего не сделал!
– Чего, и даже «порш» не предлагал? – процедил Беслан, едва сдерживаясь.
Султан лишь зубами скрипнул и раздельно повторил:
– Ни-че-го не сделал.
– Знаю, – отозвался Тимурханов неожиданно для самого себя. – Сядь!
Тот, поколебавшись, криво усмехнулся и сел у стола:
– Что она тебе сказала?
Тимурханов промолчав, так же усмехнувшись.
Султан поднял голову:
– В Москву уехала?
– Домой.
– Что она сказала?
– Что боится.
– Меня?
– Себя. – Покачав головой, Беслан вдруг коротко и невесело рассмеялся: – Она бы сейчас сказала – вот и поговорили… – Он потёр ладонью лоб. Наваждение, наваждение… – Чёртова баба!
– Не смей так про неё, – угрюмо бросил Султан, набычившись. – Она… – И запнулся. – Ты… почему не женился на ней?
– Потому что такая только первой должна быть! – гаркнул Тимурханов, снова подымаясь. – Уходи, а?
Султан тоже встал:
– Ты… говорят, ей диск в Москве записывал?
Ещё не хватало…
– Говорят! – Беслан пошарил по карманам пиджака, отыскивая
