Васька

руки, не знающие препятствий... Никогда в жизни ему не приходилось заблудиться в такой чудесной сказке.
И тишина. Мягким шелестом стелящаяся тишина...
Тон тишины изменился, едва он справился с последней пуговицей на юбке. Тишина напряглась и зазвенела.
- Хмм... - чуть слышно прозвучало из тишины, и она сильнее сжала его ладонь. Будь на её месте другая девушка, Василий без труда справился бы с неожиданным сопротивлением, но сейчас он отчего-то прошептал:
- Держи меня на том расстоянии, какое посчитаешь нужным. Мне просто очень хорошо с тобой!..
- А тебя разве можно удержать?
- Можно. Меня - можно. - уверенно сказал он и вновь коснулся губами её губ.

- И всё же мне непонятно. Зачем ты тогда поехала со мной? Почему сейчас здесь? - Василий поддел ногой ворох листьев, и те, словно осуждающе, зашипели. - Я могу представить, если изменяют мужу, тут как бы ясно. Но наставлять рога жениху!
- Ва-ась. Я же просила. Давай не будем... - она приложила палец к его губам. - Ну ладно, не дуйся. Тут всё просто. После развода я себе поклялась никогда больше не выходить замуж по любви. Понимаешь? А он друг. Он меня ещё до мужа знал. И до сих пор любит. И пусть себе любит.
- Не жалко его?
- Почему же жалко? Вам ведь, мужикам, важно, когда не вас, а вы сами любите. Вот и пусть любит.
„Правильно. Всё равно. Ему всё равно. Плевать на жениха. Сейчас она со мной“.
О будущем он не думал.
- Коварная ты! - снова добавил он в голос шутливые нотки. - Сказала, замужем. Тогда, по телефону. Я чуть не умер от отчаяния!
- Ну, не замужем, ну, почти. Тебе легче? Он, кстати, через пару недель приезжает. Не местный. Ездим пока друг к другу в гости. Так что, господа, спешите делать добро.
Удар. Сердце, погоди, постой!..
- Да уж, тогда мы не сможем часто видеться, да? - выдавил из себя, стараясь заставить голос не дрожать.
- Ага. Я, может, к нему после свадьбы перееду. Не решили ещё...
Удар. Удар за ударом. „Боже, что ж ты делаешь со мной!..“

А потом - рай. Две ночи райских наслаждений…
- А можно с тобой? - и глазищами так, бездонными - хитро-хитро.
„Она читает мои мысли!“ - Василий слегка вздрогнул. Только что он обдумывал подходящие слова - как бы, шуткой, поймать её „на слабо“. И вот, на тебе...
Его отправили в командировку. Мечта любого молодого специалиста их фирмы. Но не сейчас же, не сейчас! Почему сейчас, когда его мимолётному счастью и так суждено оборваться через полмесяца, когда счёт идёт на дни, часы, минуты…
- А можно с тобой?
Ему хотелось сграбастать её в охапку и летать над крышами, над городом, сгонять на Луну и обратно, осыпав всеми незабудками, сорванным второпях по пути на альфе Центавра. Но сил хватило лишь на глупейший ультиматум:
- Серьёзно? Только, смотри, на этот раз ты не отвертишься!
- Ага, - прищурилась, - Поглядим-поглядим…

Она притянула его к себе сразу, как отъехали. Впилась губами и не отпускала до утра. Все его вступительные домашние заготовки и планы „мирного наступления“ остались невостребованными. Нежданно пришли другие слова, не вымученные и очень нужные. Василий вновь стал самим собой. Душой компании, рубахой-парнем, отважным рыцарем. Васькой, одним словом. Для неё он был просто Васькой. Её Васькой…
В эту ночь не уснули. Оба ведь понимали: рай на земле не вечен.
- Не знаю, какой из тебя выйдет муж, - сказала она ему поутру в гостинице, - Но любовник ты отменный.
„Отменный!..“
На самом деле отменной была она. Никогда в жизни не доводилось испытывать ему подобных ощущений. Она... Она как бы растворялась в нём вся, вся без остатка. Не только в постели. Она не ждала его инициативы. Просто потому, что „так положено“. Она легко предвосхищала любые его желания. Не заставляла мучиться этим вечным мужским комплексом: ты мужчина - ты и решай. Все решения, которые он только готовился высказать, она уже „знала“ и была к ним готова. А всё, о чём он ещё не успевал подумать, в её исполнении нравилось ему, как своё собственное. И самое главное, её это нисколько не тяготило и казалось вполне естественным.
- Я буду вспоминать эту ночь всю жизнь!..

Вспоминать…
Это всё, что ему осталось. Вспоминать и… плакать? Ах, если бы он умел плакать! Говорят, сразу становится легче. Но „мальчики не должны плакать!“ Со временем папины слова превращаются в „мужчины не плачут“. Не плачут. Просто - не умеют.
Сердце. Сердце бьёт молотом. Каждое утро в пять часов - словно по будильнику - сердце подбрасывает его на постели увесистыми ударами.
Бух, бух, бух...
Никогда прежде ему не ведалось, что душевная боль может обернуться всамделишной, физической.
Он лежит на своём диване, стараясь унять удары, и вспоминает, вспоминает…

- Ты обманула! Ты обещала не уезжать!
Что с того? Что это сейчас изменит? Можно было расстаться друзьями и ждать, надеяться на встречу. На будущее.
Они расстались плохо. Он пнул ногой стул и вышел, осыпав дверью штукатурку.
Не поздоровался на следующий день.
Ещё через день она уехала. Туда, к своему. Пока не замуж. Как обычно, в гости…

Сердце рвало грудь. Он лежал, пытался плакать. И вспоминал…
Он подошёл к ней после командировки.
- Знаешь, нам лучше, наверное, больше не встречаться…
- Ва-ась, ты что! Поматросил и бросил, что ли? Ты чего?
- Нет, что ты, милая! Наоборот. За это время я понял, что с каждым днём мне будет всё тяжелее потерять тебя. Лучше обрубить всё в самом начале.
Конечно, это блеф. Никогда, пока она рядом, никогда не сможет он ничего „обрубить“!
Но она? Как отреагирует на провокацию она?
Вздохнула.
- Знаешь, этого я больше всего и боялась... Ва-а-ась, ну не надо, а? Смотри на жизнь веселей.
- Я смотрел. Честно, смотрел. Пока не встретил тебя.
- Дурачок, с чего ты взял, что потеряешь меня?
- Ты сама говорила, уедешь…
- Но зато у меня теперь есть повод вернуться…
- Я не в силах ждать долго…
- Ладно, успокойся, Вась. Я передумала. Никуда я теперь от тебя не денусь. Честно...

Ага - честно!
Конечно же, он сорвался...
Псих! Ну что ты скажешь - псих, да и только.

Теперь не поправить. Поговорить, объяснить, спокойно, без истерики. Поздно. Она далеко. И телефон молчит... А память подкидывает новые и новые поленья в топку его отчаяния.
Ведь он прав.
Ведь так быть не должно.
Ведь им было хорошо...

- Спокойно, легко и хорошо... - она любила ему это повторять.

- Васька, я не могла не зайти, - сказала, с дождя, прижавшись к нему мокрым лицом. - Прости, мне бежать надо. Мы с „моим“ в город выбирались, уговорила сюда завернуть, якобы по работе.
А он потом стоял и смотрел вдаль, под проливным дождём, провожая глазами две удаляющиеся по пустынной улице фигуры: её и…

- Ва-а-ась, ты прелесть! - по телефону, в свой день рождения, обнаружив в электрощите на лестнице букет цветов, перед тем как отправить красоту в мусоропровод, чтобы „мой“ не догадался.

- Ах, если бы в этом доме нам с тобой дали квартиру, - говорила на очередной прогулке. - Как бы было здорово…
Мечтала.
О нас.
Значит, были они - мы?

И - уехала…
- Прости, так вышло…

- Ты сам виноват...
Он подкараулил её в первый же день по приезде. Она шла не одна, но ему было всё равно. Окликнул. Вздрогнула. Что-то сказала спутнику. Подошла.
- Ты как узнал? - непроницаемое лицо, стальные острые глаза. - Ладно, не отвяжешься ведь, знаю. Погоди, я сейчас выйду.
Он ждал. Надеялся…
- Ты сам виноват, Вась. Что ты хотел доказать? Если бы ты не повёл себя так, я бы могла приехать раньше. Одна. Хотя, я и ехала. Билет уже был, честно. На автобус опоздала, решила - судьба…
-  А может?
- Нет, Вась, нет…

Ведь могло на этом и закончиться. Ну могло же!
Время - лучший лекарь. Поболит - перестанет. Организм молодой - справится, как говорят.
Нет, время лечить не спешило.
Время распорядилось иначе.

- Ты как магнит, Вась, - нежно, но с лёгкой укоризной проворковала она, поправляя колготки. - Не оторваться никак. Тянешь и тянешь…
Она позвонила сама. Через два месяца, когда ежеутренний сердечный набат начал потихоньку сходить на нет. Просто молчала в трубку, пытаясь по его дыханию понять, всё ли у него в порядке. Глупенькая, забыла, что на домашнем телефоне тоже бывает определитель номера.
Он снова потерял покой. День за днём звонил, пытаясь вызвать на разговор. Она отнекивалась.
- С чего ты взял, что это я звонила? Нужен ты мне! Мало ли какие ошибки бывают…
- Послушай, - не сдавался он, - Ну, не хочешь со мной наедине, возьми с собой сына. Погуляем втроём. Мне важно только, чтобы ты была рядом.
Однажды она сдалась. Пришла. Одна.
- Ты как магнит, Вась…
Это был последний их секс. Василий вспоминал, как читал в книжках, что женщины, бывает, таким „трогательным“ способом заглаживают вину, вольную или невольную, перед своими бывшими.
Потом они встречались, гуляли, целовались, но...
Она не отвергала его. Ссылалась на глупые медицинские противопоказания. Он терпел. Главное, она снова была рядом.
Пока её сын не проболтался „по секрету“, что завтра они опять уезжают „туда“.
С ухнувшим вновь сердцем Василий подошёл к ней. Поинтересовался, как бы между прочим.
- Нет, не знаю, пока не собираюсь. Не бойся...
Назавтра она позвонила расстроенная и сообщила, что жених в больнице и надо срочно ехать.
- Прости, так вышло…

Он забаррикадировал входную дверь.
- Сволочь! - кричала она в трубку.

Да уж, двери досталось изрядно в той истории. Злосчастная дверь была бита, царапана, коверкана, облита всякими гадостями и, в конце концов, подожжена.
Видимо, у него сильно „снесло крышу“ в те нелёгкие месяцы. Нет, он не старался показать ей, насколько ему тяжело и больно. Таким образом, через примитивную тупую месть, ему просто ненадолго становилось легче. Как в наркотической ломке, когда, при невозможности получить настоящее „зелье“, некоторые суррогаты облегчают страдания.
С тех пор он старался не оставаться наедине с собой, полюбил ночевать у друзей и устроился на вторую работу. А по  ночам он звонил ей на домашний в надежде… в надежде не зная на что. Поначалу трубку брала её мама, потом телефон и вовсе стали отключать. Он принялся звонить днём.
- Послушай, - наконец не выдержала мама. В её голосе не слышалось обычного в последнее время раздражения, только усталость и немного даже, казалось, сочувствия. - Она замужем, пойми. И смирись, пожалуйста…

Да, именно в ту ночь он и поджёг дверь. Через день ему вручили повестку в милицию.
- Мне надоели  ваши кастрюлькины разборки! - орал участковый. - Не угомонишься - посажу!
Он лишь согласно кивал. Ему было всё равно.
Но.
Оказывается, она приезжала, и именно она написала заявление. И вот через час она уезжает!
„Спасибо, капитан! Я тебя поцелую, потом, если захочешь!..“
Он помчался на вокзал…

Она прошла совсем рядом, маленькая, неприметная, робкая. На секунду задержалась, подняла глаза.
Он не узнал её.
Нет, не её.
Он не узнал ту девушку, что являлась ему ночами, под утро, в пять часов со стуком сердца.
Перед ним снова стояла серенькая мышка. Не со страхом. С растерянностью и тоской в глазах. Прочно схваченная за безымянный палец золотой мышеловкой...
Он уловил, как еле слышно щёлкнул невидимый выключатель. Будто выключили свет.
В эту ночь он впервые спал спокойно...