Вот мы и встретились 15-16

задубевшие от пота, носки, приятно пошевелил освобождёнными пальцами ног и прошёл в комнату, чтобы собрать бельё. А там, бог ты мой – чистота и порядок! Пол вымыт, постель тщательно застелена, мебель расставлена и даже окна вычищены и вылизаны от многолетней пыли, а на письменном столе чинно покоятся в аккуратных стопках бумаги и книги. Всё незнакомо и опрятно, словно в хорошем гостиничном номере. Как здесь жить? Ладно, как-нибудь приобвыкнем и приобживёмся. Быстро собрал бельишко, полотенце, сунул в сумку, торопясь, банные принадлежности.
- Я пошёл, - уведомил хозяйку. Она проводила его улыбкой.
Но прежде бани заскочил в парикмахерскую, попросил отскоблить начисто. Но знакомая мастерица, как и та, московская, наотрез отказалась.
- Не буду, Иван Всеволодович, хоть убей. Тебе густая поросль идёт, ты в ней выглядишь настоящим русским богатырём. Не настаивай, не порть мужественной мужской внешности, - и предложила слегка укоротить везде на шотландский манер.
Он спорить не стал, даже приятно стало от похвалы, решил: «Вере тоже понравится». В бане в темпе смыл полевую коросту, даже в парилку сходил всего раз и заспешил в семью, где его ждала любимая жена и не менее любимые пельмени. А когда пришёл, то понял, что спешил не зря: на кухонном столе торжественно сияла в хрустальном блеске бутылка водки и рядом с ней примостились пажи-рюмашки, о которых он и забыл забытьём. Вот это да! И хотя давно совсем ничего не пил, кроме редкого пива, сейчас придётся изменить строгому правилу, чтобы не огорчать заботливую хозяйку. А она, сияя улыбкой, тоже блестела в своём театральном, тесно облегающем, серебристом платье, и он не удержался, чтобы не выдать комплимента:
- Вера, ты бесподобна! Так и кажется, что богиня сошла с древнегреческого пьедестала. – Правда, женские прелести её, подчёркнутые теснотой, больше соответствовали русской, а не греческой красавице.
Она, довольная произведённым эффектом, улыбнулась, и ему ничего не оставалось, как наконец-то заключить то ли невесту, то ли уже жену в тесные объятья. Вера не сопротивлялась, но и не делала встречных движений, а когда он полез с поцелуями, не прятала глаз, как это обычно делают женщины, а смотрела прямо в его глаза неподвижным тёмным взглядом, и не ответила на его жаркий поцелуй. «Стесняется», - решил он и попытался крепче обнять, но она откинула голову и  предложила спокойно:
- Садимся, - и высвободилась из объятий, - а то пельмени остынут. – Какие пельмени? Да пусть они пропадут пропадом! Ему до нестерпения захотелось схватить её, сжать до боли, стащить серебристую броню и отнести в постель, а там… - Ваня, ты меня слышишь? – отошла на другой конец стола. – Фу, совсем исколол! Тебе надо было бы сбрить бороду и подстричь волосы, а то выглядишь как старорусский помещик, неприлично для современного интеллигента.
«Вот тебе и понравился!» - с огорчением  подумал Иван Всеволодович, остывая. Когда, раскрасневшись по-юношески, уселись-таки за стол, взял подрагивающей рукой бутылку, свинтил пробку.
- Будешь?
Она чуть поморщилась:
- На донышке.
- Зачем тогда брала? – забрюзжал по-стариковски.
- Тебе, - поставила на угол стола кастрюлю с пельменями и начала раскладывать по тарелкам. – Побольше?
- Вали, - разрешил, - не ошибёшься. Только я не любитель алкоголя.
- Я тоже, - присоединилась Вера, не обделяя духмяными пельменями и себя.
- Смотри-ка, - деланно обрадовался он, - как удачно устроились – есть на чём сэкономить, - улыбнулся ей, восстанавливая дружелюбие, и она заулыбалась в ответ. Иван Всеволодович вдруг, удивившись, сообразил, что никогда не слышал её смеха, только – улыбки. «Ого!» - понял, - «серьёзный характер, сдержанный, без излишних эмоций – трудно будет соврать». – Сейчас, однако, дербалызнем, не экономя. – Ему-то, во всяком случае, нужен был допинг, нужны были развязность и нахальство, уверенность в мужском превосходстве и силе, иначе… Ему не нравилась встреча, не нравилось, что она отстраняется от ласк и не нравился он сам, что пытался лезть нахрапом. «Потерпи», - урезонивал инстинкт, - «не лезь как пацан буром на тело, ей не по душе грубые наскоки, потерпи – целая ночь впереди, и тогда…». – Ну, давай, - поднял наполовиненный стопарь и придвинул к её начетвертённому, - за встречу, за долгий и счастливый союз, - чинно чокнулись, выпили и принялись за пельмени. – Что родители, как приняли твой внезапный отъезд? – начал он спокойный семейный разговор. Она аккуратно вытерла губы салфеткой, и Иван Всеволодович обнаружил такую же рядом со своей тарелкой.
- Нормально. Мои очень огорчились, что ты не зашёл перед отъездом познакомиться, а твои обрадовались и строго наказали, чтобы свадьба была у них и как можно скорее.
Услышав наказ, он тоже обрадовался зацепке, позволяющей оттянуть бумажные отношения. Притворно вздохнул и тоже чинно утёр губы салфеткой.
- Придётся ублажить старичков, ты как считаешь?
Вера неопределённо пожала плечами.
- Как скажешь, - ответила как послушная супруга, а он, воодушевлённый тем, что важное решение можно отложить, запланировал:
- На следующий год весной поедем в отпуск, тогда и сварганим свадьбу на радость всем родителям, - не упомянув о своей радости. Но она почему-то не воодушевилась, оставаясь безучастной, и было непонятно: то ли одобряет мужское решение, то ли вынуждена согласиться с ним. – А завтра пойдём знакомиться с нашими. Зину ты уже знаешь.
- Мне она показалась какой-то странной.
- Почему? – удивился Иван Всеволодович, не заметив за бойкой женой Николая никаких особенностей, кроме, разве, неумеренной стервозности.
- Да так: она почему-то долго извинялась за то, что нагрубила мне по телефону ещё зимой, но я тогда тебе не звонила, - и, глядя в сторону, ожидала его разъяснений.
Иван Всеволодович судорожно проглотил целую пельменину и хлопнул себя по лбу, как будто неожиданно нашёл причину несуразного извинения зловредной Зинаиды.
- Это она матери нагрубила, - и покраснел от вранья. – Не бери на ум, мало ли, что было раньше, - и, помолчав: - Ты что, ревнива?
- Очень, - созналась в неприятном грехе невенчанная супруга, пристально посмотрев ему прямо в глаза непроницаемым тёмным взглядом.
- Ну, со мной у тебя причин для ревности не будет, твёрдо обещаю. Пойдём, посмотрим, чем нас по телеку радуют. – Взял её за руку, вывел как непослушное дитя из-за стола, увёл в комнату, усадил на диван, включил телевизор и сам уселся рядом потеснее. Обнял за плечи, жаркие руки, естественно, потянулись к её груди, легли, подрагивая, на бёдра, но дальше этого дело не пошло: она, не торопясь, встала, освобождаясь.
- Пойду, вымою посуду, а ты ложись, - и, помедлив, обнадёжила: - Я скоро приду.
Раздевшись догола, Иван Всеволодович залез в чистейшую постель, улёгся на бок у стены, оставив ей побольше места, и чутко прислушивался к тому, что она там долго делает. Звякает посудой, ходит, умывается… сейчас!.. опять зачем-то ходит, что-то переставляет… ну!.. идёт! Свет в спальне он выключил. Вошла, раздевается… господи, да что так медленно?.. наконец-то! Легла на самый краешек. Он протянул руку и наткнулся на материю, вгляделся в темноте – на ней ночная рубашка почти до пят и уж точно до самого горла.
- Чего это ты в чехле? – начал злиться. – А ну, давай снимем, - и принялся, торопясь, стаскивать рубашку через её голову.
Она не сопротивлялась, но и не помогала, а он ещё больше злился: «Чего бы сразу не лечь голенькой?». Справившись, не теряя времени на подготовительные ласки, подмял обнажённое тело под себя и… Она лежала под ним недвижимо, инертной массой, и только коротко и шумно вздыхала в такт его движениям, повернув голову набок и тем ограничивая всю активность. Закончив, он отвалился к стене, положил руку ей на грудь и удивился, не ощутив в ней бурных волнений.
- Ну, как? – спросил насторожённо. – Как тебе?
Она продолжала лежать на спине, не поворачиваясь к нему и не делая никаких попыток приласкаться и отблагодарить за доставленное удовольствие.
- Ничего, - ответила тихо, - не особенно больно. – «Вот те на: не больно, и всё удовольствие». – Я в первый раз.
Он сразу же пожалел и простил невинную невесту.
- Чего ж не сказала?
Она взяла его за руку.
- Зачем? Разве это не естественно?
Он хмыкнул, обрадовавшись простому объяснению её инертности.
- Больше не будет больно, а будет только приятно, - пообещал опытный жених и попытался просунуть руку под её шею, чтобы притянуть всю к себе, но она не поддалась.
- Нам надо сменить простыню. – Иван Всеволодович, не сразу сообразив, о чём она, рассмеялся, ощутив себя, дядю, в нелепом положении жениха в первую брачную ночь, которую представлял раньше совсем другой, более романтичной, насыщенной чувствами и страстной. А невеста ещё и добавила уксуса: - Ты меня больше не трогай, мне нельзя.
«Нельзя, так нельзя», - разочарованный и одновременно отчего-то повеселевший от разочарования, он встал, надел трусы и ушёл на кухню. Захотелось закурить, чего с ним давно не было, но пришлось ограничиться крепким чаем. Потом вышел в комнату и уселся в ожидании перед выключенным телевизором. «Радуйся, кретин, ты сполна насладился первой брачной ночью, воспетой поэтами. Почему это Жорж ничего не рассказывал о ней в своём антибрачном курсе?» Когда Вера прошла в балахоне со скомканной простынёй, он предложил вслед в злой радости:
- Может, вывесим за ворота?
- Чтобы меня побили вашими кедровыми шишками как блудницу? – огрызнулась, не останавливаясь и загораживая телом фактуру греха.
- Шишками не надо, - засмеялся допотопный юморист, - пусть лучше швыряют яблоки и апельсины, а я тебя загорожу с мешком в руках.
Когда улеглись на новую прохладную простыню, он всё же притянул её к себе, жалея, погладил отечески по голове.
- Не тужись, перетерпим и переживём, зато такого пацана родим, что будет любо-дорого всем родителям.
Вера пошевелилась, устраиваясь поудобнее головой на его плече.
- Нельзя.
- Это ещё почему? – встревожился потенциальный родитель, усомнившись в её здоровье.
- Только после свадьбы.
Хотел закричать: «Шантаж!», но, поразмыслив, легко согласился:
- После, так после, нам не к спеху, - даже обрадовался разрешению и второй возможной проблемы. – Тогда давай всхрапнём как следует, мне завтра на работу.
Проснулся, как всегда по внутреннему будильнику, в шесть. Вера спала и была прекрасна с разметавшимися по подушке русыми локонами и бледно-мраморным размягчённым лицом. Он попытался осторожно выбраться от стены через неё, подумав попутно, что надо приобретать семейную кровать, но она открыла затуманенные сном тёмные глаза.
- Ты куда?
- Как куда? На работу, дел скопилось много.
- Можно, я ещё посплю? – она сладко зевнула, забыв, наверное, о неприятной ночи. – Я такая засоня.
- Спи, отсыпайся. Приду обедать, если не возражаешь.
- Что тебе сварить? – потянулась всем красивым здоровым телом, и ему нестерпимо захотелось раздеться и снова залезть в постель, но, вспомнив о «табу», вздохнул и поцеловал её в мягкие губы.
- Ничего не надо, отдыхай, доедим вчерашние пельмени, спи спокойно.
В контору пришёл в начале восьмого, прошёл в свою комнатку и притворил дверь. Надо было срочно готовить материалы к полугодовому отчёту. После восьми стали подходить и другие. Женщины, как обычно, подняли