Расскажи это Шекспиру!

лестницы.
– Ваш-сходительство, я участвовал в разработке обороны Царёв-Борисова, у меня опыт службы в Харбине и подготовка в Академии Генерального штаба.
Косильцев замолчал. Не опускал глаз. Отелло рассматривал его: ну да, с ним всё понятно. Сначала посули награду – потом выкладывай просьбу.
– Какой… гм… участок обороны ты организовывал? – выдавил Отелло нарочито грубо, на «ты», как генерал – подчинённому.
– Э… – Косильцев на миг опустил глаза. – Рассчитывал снабжение основных сил.
Суренян помолчал с каменным лицом. Потом отметил:
– Припасов у них до фига было, это ты молодца. М-да… Сказал бы, что рассчитывал хоть что-нибудь для первой линии обороны – убил бы на месте. Мне трибунал не страшен, дальше фронта не сошлют.
Оба помолчали. Офицеры друг друга поняли.
– Что нужно сделать? – Косильцев тихо спросил. Тихо, почти доверительно.
Отелло Суренян также тихо перечислил:
– Автомобили. По городу пробиться без пробок. Группа захвата, но тихо и культурно. Доставить, кого скажу, к министерству. Параллельно: пробить разрешение на ускоренную процедуру брака. Ввиду отправки на фронт. Ещё: командировочное предписание на двоих, мне и жене. Офицерское довольствие жене генерала. Срок на всё мероприятие – часы, – он похлопал Косильцева по плечу. – Это тебе, академик, первое боевое задание.
– Так понимаю, что жена… хм… невеста – это Дезди Бугримова? – Косильцев не сводил с генерала преданных глаз.
«Сообразительный», – вздохнул Отелло.
Отвернулся.
Сверху по лестнице сбегал Дон Домино. Родригес. Уставился на Отелло и замер посреди лестничного марша.
«Что тебе, чёрту?» – Суренян чуть не бросил ему. Они хмуро смотрели один на другого. Потом Раймер сорвался с места и, пробежав мимо, выскочил на улицу, в город.
 
Счёт бежал на часы. Нереальный, сверхзвуковой лёт времени. В Генеральном штабе – невиданная суматоха. Телевидение транслировало государя:
– Эскалация конфликта необратима, – читал государь по телесуфлёру. – Кавказ более не отделяет нашу зону опеки от сферы влияния Порты. Наш долг оказать помощь единоверным аланам, картлийцам и хаестанцам!
Поводом к военным действиям стал очередной авианалёт. Самолёт-снаряд без шасси для посадки, но с парой бомб под крыльями пытался прорваться к Набережной или армейскому министерству. Смертник напоролся на сетку аэростатов и рухнул на жилые массивы.
Если Игра не изменит реальности, мир сорвётся в войну на десятилетие…
В Генштабе захлёбывается и виснет сетевая связь. Сбились с ног дежурные офицеры. Суреняну выдали предписание немедленно вылетать в округ. Округ переименован во фронт. Какофония мобильных звонков, дребезг принтеров, сирены телефаксов невыносимы.
– Необходимое условие, – диктует Отелло.
– Какие тут могут быть… – не слышит штабной.
Мелькают руки, печати, клавиатуры, лица, офицеры, курьеры, штабные. Генерал-майор через стол подаёт бумаги – документы жены на выезд в действующую часть. Штабной не глядя ставит печать.
– Имя по буквам проверьте, – возвращает. – Дездемона Суренян. Написано верно?
В дверях, почти в коридоре его настигает курьер с Набережной. Передаёт пакет: государь утвердил состав его штаба. Уже на лестнице Отелло раздирает пакет и бегло просматривает.
В самом верху – начальник штаба полковник Косильцев. В самом низу – заместитель по продовольствию майор Вягин. – «Прости, старина. Лучшее, что мог. Сам знаешь: у тебя ни академии, ни штабного опыта».
Беготня. Курьеры на бегу толкают плечами генералов. Мечутся с шуршащими бумажками, мечтают о фронте, о выслуге и боевых зачётах.
В кителе трезвонит мобильник. На нижних этажах Отелло выхватывает трубку. Это Дезди Бугримова – нет, Дезди Суренян.
– Отелло, Отелло, – щебечет она. – Меня не пускают. Я внизу, а меня не пускают…
– Дезди-джан, послушай! – перебивает уже в дверях, ловя выпадающую трубку. – Твои документы у меня. Езжай к аэродрому. Ты с Косильцевым? Молодец. Поздравь его с начштабом! Езжай, я буду через сорок минут. Езжай, целую тебя!
Выскакивает служебным ходом во двор. Его ждёт авто. Велит: «К аэродрому!» – Северным шоссе к закрытому военному аэродрому.
Едва сорвалось с места авто, как из служебного входа вырос Родригес. Томас Раймер. Отелло уже не увидел, как тот в бешенстве топал ногами:
– Это недопустимо, противоестественно! Я буду подавать протесты – государю, в Генштаб, в Третье отделение!
Мягко отстранив Раймера, из здания появился Доктор. На Докторе армейская форма с погонами главного военного врача.
– Уймитесь, sir Thomas Rymer, – он обронил вполголоса. – Вы – субъект чужой эпохи, и ваша аккредитация – под сомнением.
– В этой эпохе я представляю тех, кто вкладывает миллиарды в «Кавказэнерго»! – Раймер-Родригес кипел от ярости. – На лицо вредительство: ключевой пост фронта отдали инородцу, кавказцу, туземцу!
– Не разоряйтесь так громко: здесь служебная территория. Комендант может вызвать охрану, – Доктор подтолкнул его прочь от дверей Генштаба. – Выйдите за ограду, там ближе к публике.
Раймер сбросил с себя его руку и пошагал вдоль здания. Прямая спина аристократа источала презрение и ненависть.
– Это кровавый фарс! – он был не в силах себя сдерживать. – Чудовищное безвкусие! Его предел – быть трубачом в интендантской роте!
Гудят авто, транспорт ползёт по разбитому асфальту, клубятся выхлопные газы. Доктор даже не смотрит на Раймера.
– Нельзя было допускать брака дочери первого лица Сената с приблудным кавказцем! – кричит он.
– А это уже низко, сэр Томас, – скривилась Дезди.
Она не уехала к аэродрому, она всё ещё пыталась прорваться к служебному ходу. Доктор быстро подошёл к ней и поддержал за руку.
– Раймер, это становится бесчестным, – бросает Доктор. – Здесь вам не Англия времён охоты на ведьм.
Раймер захохотал вызывающе:
– А всё, коллега Доктор, нет больше привычных стран и эпох! Мир перевернётся из-за вашей Игры с ног на голову.
– Эй, коллеги, а почему вы здесь – и без масок? – ахнула, что-то понимая, Дезди. – Разве Игра закончилась? Постойте… – она зажала рот руками, догадываясь. – Я поняла, кто такой маска Капитан…
Раймер торжествующе молчал. У Дезди в глубине глаз промелькнул испуг:
– Я даже не предполагала, нет-нет, я и не догадывалась, что моя и его жизнь… изменят… реальность времён.
– Видите ли, маска Лючинда, – Раймер сузил глаза. – Игра стала неодолимой. Предполагать не берусь, что случится с вами, мадам Суренян, и вашим смуглым супругом.
– А всё, Игра закончена, – Дезди спохватилась. – Я узнала Капитана! Смотрите, как изменился мир: человек другой нации стал военнокомандующим. Что? – она посмотрела на Доктора.
– К сожалению, нет, Лючинда, – остановил Доктор. – По правилам Фестиваля догадки по подсказке не засчитываются.
Раймер спиной привалился к ограде здания. Тень аэростата укрыла его от солнца. Раймер поднял глаза:
– Как вы могли… Ну, генерал, ну, сенаторская дочка – и что? А вот кто-то пишет про вас пьеску – и всё, меняется жизнь. Не будет ни военной аристократии, ни правящей элиты, ни разумного хода истории…
– Вы это о чём, сэр Томас? – не выдерживает Дезди. – Какая пьеска?
– Пьеска… Которую бездарный Эйвонский выскочка зачем-то написал взамен комедии о ревнивом добряке Отелло и бойкой на язык жёнушке.
Дезди испуганно взглядывает на Доктора:
– Я… не понимаю. Мне как-то не по себе. Боюсь, Коломбина права: ива на платье приносит несчастье.
Доктор долго молчит. Военная форма маскирует его чувства.
– Вы успеете… – выдавливает Доктор. – Успеете к нему на аэродром. Теперь остаётся лишь ждать развязки. Игра завершится, когда сбудется всё пятистишие.
Дезди стоит на месте, потом собирается с духом.
 
Рич Бербедж озирается, стоя на улице мегаполиса. Там, где недавно рухнул самолёт-снаряд, дом обратился в груду кирпича и деревянных балок. С руин тянет дымом и жжёной резиной.
– Я простой актёр, – признаётся Бербедж. – Мне иногда страшно, коллега, приходить в ваш воюющий мир.
Унимая волнение, Доктор приваливается к стойке рекламного щита.
– Маска Бригелла, это правда? Вы познакомили Капитана с Эйвонским Лебедем? – Доктор не в себе, у него дрожат руки. – А пьеса, Ричард, та пьеса – уже написана?
С развалин отходит колонна автомашин III Отделения. Грузовики вывозят битый кирпич, смешанный с обломками чьей-то мебели. В стороне дежурит реанемобиль с погашенными маячками: живых под руинами, возможно, и нет.
Доктор по-прежнему в форме военного врача. Бербедж – в театральном костюме. Вместо берета Бригеллы у него под мышкой гамлетовская шляпа.
– Я только со сцены, – извиняется он посреди развалин.
Над городом – звон сметаемых стёкол. Он нескончаем. На улице ни одного целого окна. Доктор судорожно вздыхает:
– Как простая пьеса может изменить реальность времён? Не могу в это поверить…
– Поэтому ты и не актёр, коллега! – вскидывается Бербедж.
Армейское оцепление окружило кварталы. Впускали родственников погибших. Бербедж, глядя на чёрные мешки, признаётся:
– Видел ли ты, коллега Маска, как город сдаётся на милость солдатам парламента? Или как король четвертует изменников? А я мечтаю, – вдруг тихо говорит актёр, – чтобы завершилась наша Игра, кончились катастрофы, устоялся бы мир, а после… вдруг оказалось, что за плечами у нас совсем другое прошлое. Без войн.
Налетела и накрыла их волна горького дыма. Чадили обломки самолёта-снаряда. Доктор не вытерпел, достал маску – кожаный нос-респиратор средневекового медика.
– Иногда на эту эпоху можно глядеть лишь через прорези маски. Бербедж, я боюсь за них, – вдруг предсказал Доктор. – За Капитана, Влюблённую Лючинду и старика Панталоне. Недописанная пьеса плохо для них кончится.
– Why so? – вырвалось у Бербеджа. – Почему?
На Доктора накатила такая усталость, что маска стала давить ему лицо и виски, он с видимым трудом снял её.
– Счастливые финалы не так потрясают мир, как трагические!
Громкоговоритель просил собравшихся разойтись. Конная полиция расчищала улицу для второй колонны грузовиков.
Бербедж молчал. Он терзал и мял под мышкой гамлетовскую шляпу. Звон битого стекла внезапно стихает, и Бербедж вздрагивает:
– Ещё две строчки сбылись, – он судорожно шепчет.
– Что?! – восклицает Доктор.
Усталый Доктор снимет маску-нос,
Тогда Бригелла шляпу заломает…
– Пятую, пятую строчку вспоминай! – Доктор бросается к Бербеджу. – Это ведь ты её назвал, ты!
– И срезанная ива… зацветёт, – меняется в лице Бербедж.
– И срезанная ива заалеет, – кричит на него Доктор. – Ты сказал: заалеет! Ты – актёришка, шут! Мало тебе трагедий на сцене твоего балагана? Кровью же, кровью она заалеет!
– Я сказал: зацветёт, – оправдывается и вырывается Бербедж. – Зацветёт – это было в рифму к разорвёт…
– Ты сказал: заалеет!
Доктор выпускает гамлетовский камзол Бербеджа. Доктор кривится, он близоруко – без очков – щурится. Над микрорайоном снова натягивают противовоздушную сетку.
 
Северное шоссе резко сужается. Чёрный авто несётся по пустой трассе. Наверное, Игре скоро конец. Сердце сжимается, и так хочется верить, что Игра – позади. Он выиграл эту Игру. Разве нет? – «Пусть будет так», – шуршат по асфальту шины авто.
Сирота, казарменный мальчишка