Полиптих с увечным ангелом

днями позже мне выписали премию, которая превосходила годовую зарплату, и ввели в совет директоров компании. А через месяц все кончилось крахом.

Герои игры вели себя поначалу так же, как и в любом квесте: деревянно мельтешили по экрану и совершали идиотские поступки. На втором - третьем круге игры они оживали и начинали действовать наперекор воле игрока. Далее и все чаще игра заканчивалась крахом. Создатель воздушного шара разбивался, или же его сжигали на костре, а однажды вынудили скрываться и он был зарезан. Влюбленный мальчишка то трусливо бежал от напавших на него и девочку хулиганов, либо же не осмеливался подойти к ней, а то и просто оказывался ей не нужным. Музыкант оказывался бездарем, или спивался, а мог и просто забросить музыку и заняться чем-то обыденным.

Самым же странным был образ ангела с ободранными до костей неопрятными крыльями, который блекло вырисовывался в финалах игр, то заваливаясь в полете по тусклому небу, то отражаясь в мертвых глазах.
Поначалу я думал, что дело в недоработках алгоритма и ночами просиживал перед компьютером, разбираясь в листингах. Ошибок не было. Я пригласил Вексельберга. Он был никчемным программистом, но жизнь знал лучше меня. В прокуренном кабинете Вексельберг тянул пиво из банки и просвещал меня:

- Говно твоя игра, Санек. Очень уж похожа на жизнь. Игроку жизнь ни к чему, он хочет уйти от нее, а ты не даешь, потому что твоя поделка засасывает. И попадает бедный геймер из огня, да в полымя: вокруг – поганая слякоть, и в твоей игре – то же, и пройти до конца невозможно.
Зачем ты убрал призовые жизни из сценария? Почему твои влюбленные не кидаются в объятия друг другу в конце игры? Отчего, сколько не набирай призовых баллов, а Крякутный дохнет самым скучным образом? Думай Санек.

Вексельберг ушел, а я остался в растерянности: что он там говорил про призовые жизни? Я не убирал их из программы…

Я снова и снова разбирался с алгоритмами и убеждался: начальный код верен. Правда, он меняется при игре, да так, что теперь я его не понимаю из-за огромного его объема и запутанности.

Вечером, когда Наташка и сын спали, я со скуки стал читать учебник по термодинамике и в самом же начале наткнулся на строчки: «Одна из шуточных формулировок второго закона гласит: ничто в мире не кончается хорошо. Это - неточное, но верное по сути выражение закона неубывания энтропии». Поганое предчувствие мутным туманом колыхнулось во мне: уж не сделал ли я аналог настоящей жизни?

Всю ночь я ворочался на кровати и вспоминал о том, что знал о жизни многих великих. Вот Бетховен, глухой старик, играющий на фортепьяно под ропот зала; вот Пушкин, убитый Дантесом; Моцарт, за гробом которого бредет одинокий и несчастный Сальери, и сам Сальери, блестящий музыкант, жертва людской клеветы и зависти; Гете, вечно влюбленный престарелый сифилитик, ставший посмешищем для всех, понимающий это и не смеющий отказаться ни от любви, ни от стихов… Сколько их, великолепных, мощно и яростно взлетевших к свету и рухнувших? Где они, призовые жизни? И не по тому ли образцу строится бытие простых людей, если надежды молодости сменяются неизбежно осторожной зрелостью, а далее – неминуемое угасание, растрата нажитых умений и смерть? И не происходит ли движение жизни по маршруту, на котором все лучшее оборачивается вдруг своей противоположностью, а крылья, обретенные Икаром, разрушаются, превращаясь из источника мощи, сближающей с богами, в причину гибели?

Под утро я забылся, и мне снилось, что это я мечусь по экрану монитора и пытаюсь выбраться за пределы плоскости, но абстрактные, невидимые и всемогущие алгоритмы повелевают: останься и умри, ты, плоское ничтожество – и я остаюсь.

Теперь я знаю: где-то там, в непредставимом пространстве, есть такая же, как и я, тварь, написавшая программу игры под названием «Жизнь». Но я выйду из игры, не спросясь, потому что Я – математик. Я – программист. Я – гений.

Я подойду к окну, закрою глаза и толкну обеими руками стекло. Я буду лететь вниз, крестом раскинув крылья рук, я рядом в воздухе долго-долго будут висеть осколки оконного стекла. И не будет ангела с ржавыми крыльями рядом, потому что тот ангел – это я.