подталкивать к актам мазохизма. Куску колбасы лучше не станет оттого, что я его не съем, но хуже станет всем окружающим близким и родным, если я не съем кусок колбасы.
Насиловать себя голодными обмороками? Ах, лучше убейте сразу, пока пышет здоровьем моё тело, пока толстые слои сала укрывают меня от нашествия профессиональных шарлатанов, как от холода, пока я радуюсь тому, что меня ещё не успели залечить!
- Я вычитала в журнале, предупредила жена,- что при сахарном диабете помогает молотая гречка в кефире.
- Помогает – чему? Сахарному диабету?
- Очень трудно лечить гепатит С при сахарном диабете. Надо осторожно подходить к каждому заболеванию. В основном, таблетки против диабета разрушительно действуют на печень, а то лекарство, которое понижает "трансаминазу", провоцирует диабет.
- Ну и ладно. Пусть эти лекарства внутри меня сражаются между собой, пока не поубивают друг друга, а для здоровья будет небольшая передышка и возможность силёнок накопить.
Пилат сказал им: «Почему бесы не повинуются врачам вашим?»
И они ответили: «Не ведаем».
Евангелие от Никодима. Гл.8.
Среди ночи я проснулся от жуткой боли и страха смерти. Печень выворачивало наизнанку. Было трудно отыскать удобное положение, и не было сил доползти до стакана с водой.
Я стоял на четвереньках, скулил от беспомощности и дурных предчувствий.
Я уснул в тот вечер, как бомжара, в зале, возле телевизора – за что и поплатился. Поскольку острые и продолжительные боли в полном одиночестве и без сочувствия – это не болезнь, а разложение.
Наверно, так постигается милость царства небесного – когда смерти желаешь, как панацеи от боли.
Потом, постепенно, боль утихла. Я вспомнил, что перед сном нажрался острого испанского хамона, и двинулся на кухню – с целью нейтрализовать эту гадость сахарной слойкой и кружкой крепкого кофе.
Ещё я вспомнил, что подобные приступы меня настигали и раньше. И вконец успокоившись, я съел ещё кусок брынзы и пол палки копчёной колбасы с аджикой.
Причина поразговляться немного была веская, но не всем понятная. В частности – жене.
«Ты знаешь, - представлял я, что скажу жене в своё оправдание,- я ведь чуть не умер».
«Поэтому ты торопился съесть всё, чего не доел за жизнь?» - в ответ спросила бы она.
А я раньше и не задавался вопросами: чего ещё я не ел в этой жизни? Насекомых? Ел в Тайланде. Животных? Всяких – разных. Человечину? Ну, если не ел, то кусал уж – точно, и не единожды за различные места.
Египтяне знали в этом толк и греков обучили. «Саркофаг» в переводе с греческого – «Пожиратель мяса».
Утром жена звонила в Москву. Тёще совсем худо. Она уже не вставала. Хотя сиделка успокаивала, говорила, что мать крепится, не подаёт вида и вообще – молодчина, жена уловила в голосе сиделки – ждать осталось не долго. Вводили обезболивающие, метастазы в печени были размером с пятикопеечную монету. Тёща всё настойчивее просилась домой. Не хотела умирать в клинике.
Жена опять проревела полдня белугой, укоряя себя и врачей в беспомощности, не было у неё ни сил, ни желания «выговориться», сбросить на кого-нибудь толику печальной тревоги. Поэтому, когда позвонил мой брат, она всунула мне телефонную трубку и в слезах закрылась в спальне. Пока ей было не до моих ночных вылазок к холодильнику.
- Есть предложение: посидеть, отметить твой удачный исход от врачей, - сказал брат.
(Если бы он знал о величине «удачи», постигшей меня!)
- Предложение принято, но нет желания,- ответил я и вспомнил рассказ М. Зощенко «В больнице» - когда в приёмном покое автор увидел на дверях объявление: «Выдача трупов с 3-х до 4-х».
- Что значит: нет желания? – начал привычно наседать брат. – Неделя трудовая закончилась – надо обязательно выпить. Организм требует водки! Целый литр водки!
- Я сегодня бросил пить.
- Нельзя беспечно относиться к старым привычкам. Традиции должны быть нерушимы. В противном случае, всё может обернуться глубоким нервным срывом. Ты почему отказываешься от насилья застолья? Сахар высокий? А диабет, между прочим, в старые добрые времена лечили водкой. Так что: «не можешь следить за здоровьем – научим, не хочешь – заставим!» У меня тоже повышенное содержание сахара в крови, и затылок потеет.
- Жрать надо меньше по ночам! – решил я, сопоставив его привычки со своими.
- Лучше скрипеть дверцей домашнего холодильника, чем панцирем больничной койки.
- Я рад твоему оптимизму, но пить не буду – слово дал не только себе.
- Вот-те раз! Это и мне надо бросать немедленно? Наши женщины всё равно отнимут у нас самое святое! В сговоре они отчаянны! Каюк вечеринкам выходного дня?
- Как у «Битлов» – «Вечер трудного дня».
- Как у «Флойдов» - « Стакан сумасшедшего смеха!»
- Вот и поговорили.
Вдруг стало тоскливо; муть обиды, ощущение полного жизненного тупика всколыхнулась со дна души, и душа превратилась в грязный аквариум с гнилой, болотной водой, в котором процесс разложения – и есть жизнь.
Хлебнул тоски, откашлялся, но привкус долго ещё преследовал. Ничего не хотелось. Даже жить, как неплатёжеспособному должнику – ни отбрехаться, ни повиниться.
От обиды до отчаяния расстояние было в одно слово, нелепо обронённое.
Я включил телевизор: экономический кризис набирал силу. Нефть дешевела. К ужасу строителей, транспортников, банкиров рвались торгово-финансовые цепочки и амбициозные пректы. Так сложно в мире за послевоенное время ещё не было.
Страна смотрела на весь этот бардак с выпученными от ужаса глазами. Страна тоже была заражена Западным страшным вирусом типа ЗЮ. Но в отличие от моего иммунитета, госаппарат не спешил применять антикризисные меры. Уж очень много лакомых кусков можно было отхватить безболезненно: «Надо денег, чтобы расплатиться с западными кредиторами? Тогда продайте нам акции ваших частных предприятий за деньги от налогов, что вы же заплатили нам годом раньше. А мы, избегая путей прямого захвата, и без содействия фискальных органов вернём вашу частную собственность в наши надёжные коррупционно-государственные руки».
Високосный год – традиционно-нездоровый год для земного шарика и всех тех обитателей, кто пугается его щедрот.
Во второй половине дня позвонил мой заместитель и отчитался о работе фирмы за неделю. Больше всего я ненавидел эти отчёты, толку от которых не больше, чем от борьбы чиновников за чистоту окружающей среды: лишь слова, выдуваемые изо рта под давлением в треть атмосферы.
Развалившись, как бай, сидеть, надувать щёки и внушать подчинённым мысль о своей значимости и незаменимости – крайне утомительно. Я всегда видел в отчётах подвох. Идея и смысл их сводились к одной и неизменной просьбе денег. А денег всегда жалко, и особенно тогда, когда они есть.
Формы и завуалированность просьб могли быть различны, но итог – один и тот же.
Я отложил телефонную трубку в сторону и минут пять занимался тем, что выдёргивал из ноздрей волоски и выковыривал серу из ушей.
Серы на ватные палочки намоталось много, были даже тёмно-коричневые ошмётки, похожие на кровавые сгустки.
Я взял трубку и остановил поток краснобайства, сказав заму:
- Хреново!
- Что – хреново?
- Всё!
- Ты имеешь ввиду то, что выставлено на инкассу? Это незначительная сумма. Закроем, с нами обещал рассчитаться один общий знакомый.
- Ух, ты! Мы ещё и в нищете? Люди женятся, е….., а мне не во что обуться, так сказать?
- Главное – здоровье,- попытался успокоить зам.
Когда денег нет, главное – чтобы было здоровье, а когда деньги есть – их жаль тратить на здоровье.
- А здоровье – это, в каких купюрах? Слушай меня внимательно: со мной в одной клинике, только соседней палате, лежал один богатенький Буратино. Он такой богатый, что к нему стучали в дверь медсёстры, когда приходили ставить укол в задницу. Я тебе оставлю номера его телефонов. Созвонись и пригласи к нам в «семью». Я думаю, что он с удовольствием примет приглашение. У него проблемы со здоровьем стоят острее, чем с бизнесом. Помоги ему избавиться от лишнего финансового груза. И напомни ему, что он – мой лучший друг в настоящее время.
Грубо? Согласен. Но бизнес, даже такой как у меня, всегда исключал нежности и дружеские привязанности. Бизнес – это игра на опережение. Едва партнёра посетила смелая мысль – слопать меня, как я уже должен не тревожась высасывать содержимое из последней его мозговой косточки.
Этому я научился у одного предприимчивого еврея, который после нескольких давних лет «дружбы до гроба» оставил меня без денег, без прежней фирмы и доброго имени. По слухам оказалось, что моё детище создавал он, а название, вообще, придумал его сын, так же картавящий, как и его отец, и так же готовый свалить с ног своим мощным и настырным зализыванием задниц самых лютых друзей.
Воспоминания всё больше походили на поиски причин моего заболевания.
Совсем недавно давал себе установку – забыть о диагнозе, не вспоминать даже имя лечащего врача, но любопытство превалировало над силой воли. Если я знал, что болен, то должен узнать – почему? Найти исходные, источники заболевания, чтобы окончательно успокоиться и принять приговор, как должное. Объяснить себе, что при такой нервозной работе, однообразной жизни, скучном питании, занудливых родственниках мой иммунитет разлохматился, затрещал по швам и протёрся, как ветхая попонка. В нашем человеческом, позорном существовании всё можно объяснить и всему найти причину.
И сказал я: «Прошу тебя, покажи мне, какое дерево прельстило Адама?» И сказал ангел: «Это – виноградная лоза, которую насадил Самаил (Сатана), и на это разгневался Господь Бог. И проклял Он его и насаждение его, из-за чего и по какой причине не позволил Он Адаму прикасаться к древу. Восчувствовав же зависть, прельстил Диавол Адама древом этим.
Откровение Варуха. Гл. 4.
Прилепилось к спине и тащится за мной целое кладбище родственников. Все они негромко зовут меня и все они начеку – выжидают, когда ангелы-хранители отвлекутся на мгновенье, чтобы схватить и перетянуть меня к себе.
С возрастом я уже начал путать – кто из них являет собой зло, а кто – добро. Погибший отец никогда не пожелал бы своему дитя причинить зло. Значит, зло – ангел-хранитель, оберегающий меня от забот и любви отца?
Однажды ночью я почувствовал, проталкиваясь сквозь сон, чьё-то присутствие. Я резко открыл глаза и отчётливо распознал в абрисе человеческого тела своего ангела. Вернее – одного из них.
Он, чуть заметно склонившись надо мной, вслушивался в моё дыхание.
Я сильно испугался только потому, что не была мне известна природа его происхождения и конечная цель настырного соседства.
- Ты кто?- прошептал я.
- А кем бы ты хотел меня обозначить? – моим голосом поинтересовался он. – Душеприказчиком, телохранителем? Я – твоя ожившая фантазия. Разумеется, я был Живой и до того, как ты меня захотел увидеть. Но был я частью от общего, незаметным обрывком твоих мыслей. Я – реализованный плод твоих фантазий, а ты – зависимый от моей прихоти объект, который я должен любить и оберегать, чтобы вновь мне в наказание не
