Гепатит ЗЮ.

раствориться каплей в «океане» твоей души.

   -Я не понял, кто и от кого зависим: я – от тебя, ты – от моих мыслей или мы в наказание должны зависеть друг от друга?
   - Тебе трудно понять, так как осознание к тебе приходит через ощущения, через опыт. Ты представил, а лучше сказать – явил меня в том образе, о котором где-то ранее читал или слышал. Например, можешь ли ты сказать что-нибудь о вечной жизни после жизни на земле? Нет, конечно. Только – вообразить, нафантазировать и обнадёжить себя верой в загробную жизнь.

   Атеист знает, что загробной жизни нет – и душа его истлевает в гробу вместе с телом. Индус верит, что душа перерождается – и находит потом её в животном или ином теле. Православный  верует в вечную жизнь на небесах – и каждый, от атеиста  до язычника получает по вере своей. Примерно так  воплощён Закон Всевышнего, примерно так он должен исполняться.

   Если ты будешь искать зло в других, то всегда будешь находить его в себе. Если будешь другим приносить только добро, то и добро превратится в тебя самого.

   Всевышний не может быть равнодушным судьёй, потому что Он – отражение твоих помыслов. Он – это ты, а ты – в Нём.

   Если Он карает, значит ты заслуживаешь в миллионы раз большей кары, если прощает – знай, что это огромное снисхождение, данное только из любви к тебе.
   - Ты хочешь сказать, что я – бог?
   - Я и говорю, что ты – судья, осуждающий себя же у врат Причастия. Ты достоин любого приговора, который выносил в себе и вынес себе.

   Под утро мне опять стало плохо. Теперь болела душа. Так сильно болела, что перехватывало дыхание.

   Я прошёл в столовую и попытался стаканом воды разбавить горький осадок в душе. Противно было ощущать себя живым. Тем живым, которым я определил себя среди родственников, знакомых, «сослуживцев». Всем им моё присутствие нанесло, пусть не значительный, но ущерб.

   «Жить – это, значит, уметь терпеть!» - подумал я и добавил: «Прежде всего – себя».

   Жена не спала. Через приоткрытую дверь слышались её скорбные вздохи. Наконец она не выдержала и высказалась:
   - Когда же вы перестанете шастать туда-сюда? Заснуть невозможно!

   Но мучилась она бессонницей не потому, что я или дети привыкли по ночам жить у холодильника.  Она ждала страшного известия из Москвы.

   В последний раз сильно ослабевшая мать едва выдавила в телефонную трубку пару слов, и призналась: «Устала».

   Я сдуру пояснил жене, что обычно так говорят тогда, когда устают бороться за Жизнь. Является предвестник смерти в лице какого-нибудь родственника и указывает умирающему пути избавления от земных тягот, хлопот и боли…

   Я знал про это из рассказов своего четвёртого ангела-хранителя – сменщика открытого, честного, от того и не совсем приятного.

   - Что же это за пути избавления от земных тягот, если там, у вас, не наливают?- съязвил я.


   И сказал Варух: «Когда виноградная лоза стала причиной столького зла и проклята была Богом, и погубила Первозданного, как же теперь она повсюду растёт?» И сказал ангел: «Верно спрашиваешь ты: во времена, когда сотворил Бог потоп на земле и погубил всякую плоть и четыреста девять тысяч гигантов, и поднялись воды на пятнадцать локтей выше самых высоких гор, вошли воды в рай и погубили всякий цвет. Ветвь же виноградной лозы раз и навсегда изгнали они и выбросили прочь. И когда показалась из под вод земля, и покинул Ной Ковчег, принялся он насаждать из тех растений, которые находил. Нашёл же он и эту ветвь, и взял, стал помышлять в себе, что это такое; и придя, сказал я ему о ней. И сказал он: «Посадить мне её, или что мне делать с ней? Ведь когда Адам был ею погублен, то как бы я не навлёк из-за неё на себя Божьего гнева»… Послал же Бог ангела Своего Сарасаила и сказал ему: «Встав, Ной, посади ветвь эту, ибо говорит Господь: «Горечь её обратится в сладость, и проклятие станет благословением, и рождённое от неё станет кровью Божией, и как через неё осуждён был род человеческий, так вновь через Иисуса Христа Эммануила получат люди в ней вышнее призвание и вход в рай».
                                      Откровение Варуха. Гл. 4.


   Я находился от бутылки водки «Финляндия» на расстоянии локтя.

   Считалось моими знакомыми, что эта водка – одна из самых качественных «палёнок». Отравиться ею с одного литра было практически невозможно, но и рай после неё представлялся недоступным – архангелы сивушные запахи не переносили на дух.

   Не знаю, могло ли обрадовать покойную то, что за помин её души зять пил красное безалкогольное вино? Равносильно – выпить кофейный суррогат из картофельных клубней и морковной ботвы.

   Не такая кровь кипела в венах Иисуса.

   - Мама перед смертью так странно смотрела!- не за столом ли было сказано сестрой жены о покойнице? – Она смотрела с испугом и взгляд был направлен будто бы во внутрь себя. Мне показалось, что мама кого-то увидела и узнала.

   За неделю до смерти спрашивала меня: «А есть жизнь на том свете?»

   «Есть, - успокаивала я,- но тебе надо думать о жизни здесь. У тебя же, мама, внуки, скоро правнук появится».

   Она говорила: «Врёшь, нет там ничего». Попросила йогурт. Я схватила первый попавший под руку. Она проглотила, буквально, с чайную ложку, отодвинула и упрекнула: «Просрочен». Всё-таки, как она боролась за жизнь! Как сильно мама любила жизнь! Год, как умер папа – и вот…

   «Прицепилось к спине и тащится целое кладбище родственников». Непомерная тоска по ушедшим близким. Неслышимый, но требовательный плач и зов ушедших по оставшимся близким.

   Любимые покидают нас с целью дождаться. Таков планетарный закон: встречи – расставания – встречи. Вопрос только в том, кто должен оказаться следующим звеном в крепкой неразъёмной цепи.

   Мы проехали на автомобиле почти полторы тысячи километров и были в Москве за день до похорон.

   У жены сильно болел правый бок. Я пытался успокоить её, убеждая, что это -  невралгия: надуло через пассажирскую дверь. Хотя сам сомневался в диагнозе.

   Жена меня пугала тем, что не меньше, чем тёща, обожала Жизнь. С паническим подозрением воспринимала всякую боль и толчки в печень предметно – как стук смерти в её ослабленный организм.

   В семье, из двух больных пожилых супругов, должен быть хотя бы один здоровый, чтобы другой совсем не зачах от отсутствия сострадания и заботы. Дети – не в счёт. Они воспринимают болезни стариков, как объективную реальность, данную родителям в ощущениях.

   Жена слушала сестру, крепко вцепившись в мою руку. А я, может быть, пить и не собирался, мне, может быть, с утра – за руль, и пилить полторы тысячи километров обратно, домой? И здоровыми, невредимыми доставить семью до пункта назначения?
   - Столько хлопот и горя выпало на сестру,- шептала жена и сильнее сдавливала мне руку, - мы перед ней в неоплатном долгу.
   - Да, дорогая, ты, как всегда, права,- отвечал я.

   Она действительно была права. Долг был неоплатным. Я уже упоминал: в стране набирал силу очередной кризис. Мы поехали на машине только потому, что посчитали затраты, сравнили с ценами на ж/д билеты, и прослезились. После чего заняли денег, которых едва хватало на бензин, мотель и сомнительную еду в придорожных забегаловках.

   - Я говорила сестре, что деньги за сиделку и похороны мы сможем отдать позже. Ведь – правда? Сможем?
   - Правда,- представил я и снизил «неоплатный» долг до пятизначной суммы, рассчитывая потерять десять, но не девяносто тысяч российских денег.
   - Как-то ты неуверенно говоришь,- вычитала жена в моих глазах корыстный умысел.
   - Сейчас уверенно я могу только поставить тебе укол в заднее место, чтобы голова о деньгах не болела.

   Я вспомнил, лежащей в маленькой подмосковной церквушке, тёщу, а вернее то, что от неё осталось: совсем крохотная старушка, худенькая, выеденная изнутри болезнью, с землистым цветом иссохшего лица, неизвестная, случайная.

   Я пытался распознать знакомые черты, распознать дородность, крупную стать, кастовое величие, не всеми понятой, но всеми уважаемой женщины, а видел и угадывал под саваном только истерзанное и скомканное до величины птицы тельце.

   Хорошим она была человеком, настоящим, не то, что я. Справедливей для человечества  было бы поменять нас местами.

   Но представив себя в тесном, душном гробу, под двухметровым слоем земли, я решил, что справедливость человечества не всегда бывает верна и очень часто создаётся не во благо людей.

   Все тяготы земные имеют двоякий смысл. Как в далёком детстве говорил мой сын: «Наслать мне на их полчу?» - и думай – в каком слове он не выговорил букву Р.

   «Будьте опытными менялами».
                              Аграфа. Неканонические высказывания  Иисуса Христа. П.8.

   В конце ноября «москвичи», вернувшись из зарубежного тура, дозвонились до нас и сорок дней предложили… (здесь они осеклись, удивляясь скудости синонимического ряда в современном русском языке)… «отметить»? Нет! «Отпраздновать», что ли? Конечно, нет! А вот – «отскорбеть» у них в Москве.

   - Сорок дней скорбеть в Москве? – удивился сын. – Мне, конечно, по-фигу, но в Университете мои прогулы могут неправильно понять.

   - Никто тебя не заставляет сорок дней рвать на себе одежды и посыпать голову пеплом,- пояснила дочь.- Сказано фигурально, то есть – на сороковой день бабушку надо помянуть.
   - Я и говорю: мне всё по-фигурально. 39 дней скорбеть, а на сороковой поминать?
   - Тебе не стыдно так говорить о бабушке? – жена почему-то бросила этот упрёк в мою сторону: - Дожили! Скоро и нас не будешь ставить в грош.
   - Кто? Я?
   - Да! Кто? Папа? – удивился сын.
   - Неужели, и папа? – удивилась дочь.
   - Нет, не может быть,- сказал я,- моя бабушка умерла тридцать лет назад.
   - А почему, в таком случае, тебе не стыдно так о ней говорить? Почему всех нас в грош не ставишь? Не скорбишь? – решил добить меня сын.
   - Теперь, надеюсь, понял, что мы для них – просто «пенсики», в смысле пенсионеры,- позлорадствовала жена.
   - А я подстрекала вас неоднократно: сына вам надо лупить, и лупить офицерским ремнём! – напомнила дочь о недостатке родительской заботы в области воспитания её брата.
   - Где я вам куплю среди ночи офицерский ремень? И в доме у нас нет никого, кто имел бы звание выше рядового.
   - У офицера Попова попроси! – в голос потребовали дети.

   Я этого офицера Попова ненавидел больше, чем поп анальную свечку. Он снился мне не однажды и в различных офицерских званиях, но неизменной наглой рожей: нос средней тяжести, большая отвислая губа идиота, глаза похотливого мелкого пакостника и узкая демаркационная линия вместо лба.

   В моих снах жена несколько раз  бросала меня и детей, и уходила к офицеру Попову навсегда. А я бросался на вентиляционную решётку и рыдал что было мочи.

   Просыпаясь с соплями и всхлипами, я долго не мог прийти в себя от обиды и удивления: почему именно – вентиляционная решётка? Жена, свернувшись калачиком, обычно блаженно посапывала рядом. Было вдвойне обидно, что я ещё секунду назад чуть было не умер от страданий ревности, а она спокойно спала, не подозревая, что мне уже всё известно об очередной её измене с офицером Поповым.

   Я смахивал слезу со щеки, мстительно толкал её в бок, памятуя о предательстве и неверности, причинённых  во сне, выговаривал ей с упрёком: «Опять