Иностранцы

       И я не могу дотянуться
       и кружка падает в пропасть
       и остаётся в расщелине
       между тем миром и этим.
             «Белая гвардия»

       …наступив однажды на
       трещину в асфальте в виде
       руны хагалаз…
               Макс Фрай

Открываю глаза и тут же хочется закрыть их. Слишком много яркого света. Хорошо что, по крайней мере, не в конце тоннеля, а повсюду. Или это уже следующий этап? Что было последнее, что я помню? Шла по улице, никого не трогала. Потом темно, потом вот это вот. Какие-то голоса вокруг. Будто бы видны фигуры людей.
- Где я?
Голоса становятся недовольными и ещё более непонятными. Они не понимают меня, а я не понимаю их. Иностранцы. Отвратительно. Не люблю иностранцев, вечно они делают что-нибудь не так.


…а когда тебя нашли, почти месяц назад, совсем слабая была, даже говорить не умела. А потом ничего, обжилась… - это говорит Фанафия, хозяйка дома, где я теперь живу. Рядом сидит её муж, Темир, обычно молчаливый. Её я зову Фана, а его – полным именем. Так уж у них положено. Немного из правил вежливости мне уже успели объяснить.
- …совсем как дитя малое была, говорю. Так бывает, иногда приходят в мир люди, появляются у нас, с виду выросли, а на самом деле только начинают жить. Я не сложно говорю?
- Нет, Фана. Я скажу, если сложно. А почему я не помню ничего?
Я действительно почти ничего не помню. Шла по улице, никого не трогала. Это и то, что было до – как сон. Было очень давно. Потом сразу – этот дом,
Фана, Темир. Словно пробуждение после болезни или, напротив, погружение в сон. Ладно, примем за реальность.
- Конечно, не помнишь, Катла. Детям помнить и не положено.
Катла – это я. Это значит – найденная.
- Можно я отдохну немного, Фана? Опять голова болит. Потом ещё говорить.
- Будем говорить. Вот, попей чаю, станет лучше.
У меня болит голова от их языка. У меня мгновенно устают глаза от их света. Хорошо ещё, что чай у них вполне неплохой. Почему моему подсознанию вздумалось подсунуть мне именно такой мир? Что бы это ни было – смерть, сумасшествие, провал в щель между пространствами, или ещё какая-нибудь уютная кроличья нора – почему? Заботливые хозяева дома, которых мне так и не удалось убедить, что я не «не умела говорить», а говорила на своём языке, которые никак не могут взять в толк, почему у меня болят глаза. Им-то ничего. Язык – отдельная тема. Не знаю, почему собственно он для меня так невыносим. На вид несложный. Но слова словно не хотят быть понятыми или произнесёнными. Прирученными. Ладно, хватит, а то вдруг они мысли читают.
- Фана…
- Матушка Фана. – Её голос настойчив, она не оставляет надежды научить меня называть её именно так. Обойдётся.
-…а можно мне ещё с кем-нибудь говорить.
Фана улыбается, кажется, она довольна.
- Конечно, можно. Вот сейчас Темир пойдёт и приведёт кого-нибудь в гости. А через недельку, обвыкнешь, и погуляем.


Солнечный свет заливает улицы города. Сегодня, мне сказали, один из главных праздников – День Солнечных Мечей. Я кое-как сумела приспособиться к ярким краскам их мира, но этот день слишком ослепителен. Даже если смотреть через тёмные очки. Точнее местный аналог тёмных очков. Их сделал специально для меня Рафу, один из немногих моих здешних знакомых. Благодаря им я по крайней мере могу ходить по улицам города не опасаясь сойти с ума или свалиться в яму. Иногда мне кажется, что дело не столько в свете солнца, сколько в самой материи этого мира. Она настолько пропитана энергией, что непривычным глазам больно её видеть. Сам воздух здесь будто бы более плотный.
Наши окна выходят на главную улицу, и мы наблюдаем, как и сотни других горожан, как приближается праздничное шествие. Впереди – люди в ярких алых одеждах, а за ними идут воины, и к этой процессии постоянно присоединяются всё новые горожане. А на площади будет битва. Вернее, поединки – вполне серьёзные, до смерти одного из соперников. И та половина участников, которая останется в живых, будет на весь год благословенна.  Такой уж у них обычай. За благословение стоит сразиться и умереть.
Так мне объяснили, и я ничего не имею против. У меня даже есть свой меч. Темир купил по случаю праздника, решил, я уже достаточно взрослая. Я смотрю в окно и вдруг понимаю, что мне тоже хочется оказаться среди них, среди идущих на поединок воинов и воительниц, которые будут сражаться за благословение Солнца.
Фана с тревогой смотрит на меня, я слышу шёпот её мужа, торопливый и едва понятный:
- Я же говорил, не надо было разрешать ей смотреть, ни кто не устоит перед зовом солнца.
И Фана:
- Сам меч купил. А вдруг…
Больше невозможно ждать. Снимаю очки и кладу на подоконник. Они у меня одни, их надо поберечь. Открываю окно, и, благо домик одноэтажный, спрыгиваю вниз и присоединяюсь к процессии. Солнце ослепляет, всё яркое, нечёткое, но моего понимания хватает на то, чтобы идти вместе со всеми.
Процессия приходит на главную площадь. Судьи или жрецы, не знаю, как они правильно называются, бросают жребий, чтобы определить, кому с кем суждено вступить в бой. Это я понимаю из объявлений глашатаев – их речь я разбираю, а вот в говоре толпы, окружающей меня, улавливаю только отдельные слова. Поэтому я просто стою и жду, что будет.
То один, то другой воин уходит, дождавшись своей очереди биться за благословение. Кажется, одновременно проводится по несколько поединков, но я, может быть, ещё долго буду дожидаться своей очереди. Почему-то мне совсем не страшно.
Неожиданно  чувствую, что кто-то берёт меня за руку. Оказывается, последние несколько минут я стояла, прикрыв глаза. Открываю их и вижу перед собой молодого священника (это определение ему подходит больше, чем «судья» или «жрец»), в алых одеждах, как и все, кто ведёт церемонию. Он смотрит мне прямо в глаза и говорит, медленно и отчётливо.
- Нужно идти. Твоя очередь. Понимаешь меня, дитя?
- Понимаю, конечно.
Пожалуй, я немногим старше священника, но в этой толпе я действительно остаюсь заблудившимся ребёнком. Которому очень хочется узнать, что же будет дальше.
Он выводит меня на небольшую огороженную площадку, за ограждением снаружи множество людей. Как они могут просто наблюдать, неужели они – не хотят – тоже? Судья исчезает, и передо мной возникает противник.
С первого взгляда он показался мне не таким уж сильным, и победить я хотела не меньше, чем он, просто у него было больше времени научиться побеждать. Один раз – в самом начале – мне удалось зацепить его мечом, лишь оцарапать, а потом он сделал что-то такое, кажется, не материальным оружием, а магическими словами, подобное оглушающему удару, после которого мне оставалось только опуститься на колени, а потом вытянуться на спине на песке арены. Время такое медленное, и клонит в сон. Наблюдаю, как противник осторожно подходит, чтобы нанести последний удар. В следующее мгновение я вижу его лицо совсем близко, я знаю, что его меч только что пронзил моё сердце, но почему-то не чувствую боли. И тут я резко выбрасываю вперёд руку, так и не выпустившую меч – как раз так, чтобы пронзить врага. Он отступает на шаг и падает, хорошо, что не на меня, а в сторону. Осторожно пробую подняться, и это мне вполне удаётся. Совсем не больно, да вообще никаких следов не осталось. Только тот, кто убил меня, неподвижно лежит на залитом кровью песке. Я стою и не знаю, куда идти дальше. Ко мне подходит всё тот же молодой священник, и я спрашиваю у него.
- Что было?
- Разве не знаешь? Солнце, а не победа. Солнце само решает, кого благословить. А теперь отдай мне меч, вот так. Я передам его твоим… с кем ты живёшь. Идём, дитя, я отведу тебя домой. И не бойся за глаза, скоро смотреть станет легче.
Всю дорогу он молчал, но так, словно всё не мог решиться сказать что-то. И уже когда мы подходили к дому, сказал, если я правильно его поняла, следующее:
- Больно всем, только большинство об этом не подозревает.
Молча отдал мой меч вышедшему навстречу Темиру и ушёл, словно испугавшись собственных слов.


Дом, в котором жил Рафу был на редкость серым и невзрачным для этого солнечного мира. Подозреваю, что его сородичи украли это строение с необъятных просторов моей родины -  рухнувшая или сносимая пятиэтажка вполне могла провалиться сюда. Серым гномам очень понравился внешний вид, а внутри они изрядно потрудившись, превратив все комнаты в коридоры и добавив побольше лестниц. Они не любили просторных комнат. Один из самых старых гномов, Рафу, сейчас сидел рядом со мной на скамейке в одном из коридоров и пытался втолковать мне особенности местной системы счёта времени. При этом он водил крючковатым пальцем по деревянной табличке, сделанной столь искусно, что мои глаза иногда с трудом разбирали текст.
То и дело вздыхая, он терпеливо объяснял, что сутки, видите ли, делятся на две части, тёмную и светлую, тёмная всегда девять часов, а светлая одиннадцать, нельзя же ведь, чтобы тьмы был не то что больше, а даже и поровну. А двадцать часов это день, а в месяце двадцать пять, или двадцать, или тридцать дней, в зависимости от погоды, потому что месяцы названы по погоде, какая бывает, а конец месяца решают священники и объявляют глашатаи, и всегда решается так, что число дней в году из десяти месяцев остаётся неизменным.
Даже проведя здесь несколько месяцев, понимать местных было всё равно трудно. Никогда не сталкивалась с таким неудобоваримым языком. Даже самые простые фразы требовали усилия, чтобы понять их и запомнить, не говоря уже о том, чтобы что-то произнести. Впрочем, было всё же легче, чем вначале. По крайней мере, голова начинала болеть не после пяти минут разговора, а после часа, а если повезёт, то и двух. С письменными текстами было, как ни странно, проще.
Рафу, тем временем перешёл к рассказу о праздниках.
- Два главных – День Солнечных Мечей, его ты уже знаешь – тут он усмехнулся – и День Зимнего Солнца.
- У нас тоже есть праздники, когда отмечают день летнего и день зимнего солнца.
- У вас? – Рафу насторожился.
- Ну, в моей стране.
Рафу посмотрел на меня почти в сочувствием, ещё раз убедившись, что я, хотя и говорю лучше, чем месяц назад, всё ещё упорствую в своём сумасшествии Хорошо, что я не сказала «в моём мире». Впрочем, я не знаю, как сказать это на их языке, кажется, «мир» и «страна» у них называются одним словом. Если я это понимаю, значит, ещё помню свой родной язык. Другой язык.
- Лучше скажи, тебе всё понятно?
- Понятно. Спасибо, ты хорошо объясняешь. У меня есть ещё вопрос, можно?
- Пожалуйста.
- А в городе есть много людей… существ, которые делают вещи руками? Из тех, кого я знаю, только ты. Остальные плетут слова.
- Я уже старый, переучиваться поздно. Многие старые гномы так, просто мы редко попадаемся на глаза. – Рафу выглядел рассерженным, надеюсь, не на меня. – А люди и прочие плетут слова, разводят слова, пасут слова и собирают в стаи! Творят мир, одним словом. А маленькие серые создания творят вещи для вашего мира.
- Их мира. Они не только вам чужие, Рафу.
- Всё, мне пора. – Гном умолк, словно смутившись своего гнева. Товарищи ждут. Из-за угла коридора показалось ещё одно лицо, не менее серое и морщинистое. Приятель помахал Рафу рукой и тот не спеша направился к нему. Мне нужно было идти в другую сторону, к выходу, пытаясь не запутаться в коридорах и лестницах, лестницах и коридорах. И уже