размягчится она, спокойно и не очень суетясь выполнить главное».
Уроки Гришки не пропали даром. Со временем мы вспоминали азы его опыта, перенося их на свой. А тогда, затаив дыхание, следили мы за тем, как любовь молодая развивалась и мужала, о чем и оповещал нас ежедневно в колхозной чайной Гришка.
- Ну, как, отдалась тебе, наконец, Майка?- допытывались мы, ожидая откровений, и втайне сочувствовали его делу из мужской солидарности нашей.
- О нет, други, уж слишком в этот раз орешек твердый попался: извела всего, а толку пока не добился. Вторую неделю мучаюсь, многое, в чем преуспел, а как дойдет все до главного, - ни в какую! Только, бывает, разденешь ее, к заветному месту начнешь подбираться – раз, и сомкнет ноги, да так, что хоть трактором их раздвигай, аж запыхаешься. Провозишься с битый час, сумеешь их кое- как одну от другой отделить, а она тем временем, глядишь, и опять успела исподнее на себя натянуть,- начинай все сначала. Так вся ночь до утра в борьбе этой взаимной у нас и проходит. Сил моих не осталось, плюнул бы на всю затею, да самолюбие тут мое задето: ведь не бывало у меня такой вот еще зазнобы, чтобы с нею не сладил и того, что хочу взять, не добился!
- Гриша, а Гриш, мы тут с Баланом заспорили, что будет лучше: трахать девку или ее лапать? Ты уж сомнения наши и разреши. Не знаю, как кто, а по мне, большего счастья и не нужно, чтобы за буфера Майкины подержаться,- спросил и поделился Иван Бучка.
-Подержишься еще, дуралей колхозный, не за Майкины, так другого локомотива,- обнадежил Бучку Лиховид и продолжил.- А что до меня, мужики, то будете предмет самой моей мужской гордости на пятаки мясные рубить через неделю, если к тому сроку не слажу дела с Майкой и знакомство мое с ней не станет донельзя тесным! А то она мне: женись – тогда и отдамся! Возьму и так, без свадьбы,- прибавил он к сказанному, забыв о Ванькином вопросе.
-Ну, это, Гриш, спор интересный у нас завязывается, и отказываться мы от него не станем,- начал за всех Федорончук Васька.- Только сам рассуди по- настоящему: ведь дело то нехитрое, о котором сейчас говорено, от людских глаз оно сокрыто. Ну а на слово в серьезном споре верить не солидно.
- А зачем на слово?- загорелся и Гришка.- Вот я через неделю Бучку в назначенное место и отведу. Там он укроется, чтобы потом все лицезреть и соглядатаем утех наших любовных сделаться. А коль не получится у меня с Майкой, то, знамо, спор этот я с вами проиграл.
- И мы будем рубить тебя на куски,- напомнил злопамятный Васька.
- Да не меня, а его.
- Бучку?
- И не Бучку, дам тебе взбучку. Говорено, кого.
Долго ли, коротко, скоро сказка сказывается, да не скоро дело любовное ладится. Прошла означенная неделя, для спора отведенная. Мы уж Гришку совсем извели вопросами своими подковыристыми, когда, мол, холощать будем. Да вот при всем честном народе аккурат в четверг отводит он от нас Бучку для разговора секретного, чтобы о подробностях с ним договориться, о которых нам знать не следует. Оно и понятно: скажи он всем, когда и где любиться со своей Майкой будет, толпа там соберется несметная, так что яблоку будет упасть негде. Сама затея пострадать может, легко ведь и спугнуть молодое трепетное чувство!
Как мы потом узнали, за помидорным полем в посадке решил Гриша таинство инициации сей при свидетеле совершить. Ванька должен там на дереве в засаде сидеть, куда и приведет Гриша свою возлюбленную с тем, чтобы в наших глазах утвердиться. Прямо под то дерево, на котором и будет наш посланник расположен для своих наблюдений.
Было и еще условие: непременно, чтобы Майка была раздета и лежала, в чем мать родила. А иначе, посудите, и нельзя ведь: многое ли с макушки дерева уследишь? Можно было и детали важные, основополагающие, упустить, а то потом разбирайся, чья взяла в споре нашем. Ведь ни подзорной трубы, ни техники для ночных наблюдений у нас тогда не было.
А там уж, коли будет она лежать без одежд, - тут уж сомнениям мало места останется, что обстоит все донельзя серьезно и обмана здесь никакого.
Так оно все и сталось. Только вот незадача вышла. В самый разгар лобзаний любовных привлек вдруг внимание Майкино некий шум, некий шорох в кроне дерева, что им гостеприимно предоставило место в пологе своем под укрытием ветвей и листьев. Вознесла она, младоликая, взор свой, страстью истомленный, к небесам, чтобы уяснить причину, отвлекшую внимание от утех, в лоне древа получаемых, узреть чтоб источник шумов и вздохов. А там, сами знаете, что там: Ванька с ветки ноги свесил и в карманах штанов шарит, знай, ищет что-то для себя в тот момент важное.
Ну, понятное дело, что не кончилось то свидание полюбовно промеж молодыми. Майка, та поначалу решила, что Бучка сам здесь по своей инициативе оказался и подглядывал, и все порывалась Гришке то объяснить, чтобы он с пастушонком нашим разделался. Но затем по улыбке одной лиховидовской мигом поняла, в чем тут дело, и в дальнейшем уж только тем и занималась, что квасила Гришке рожу, и глаза его подлые выцарапать стремилась, в чем, надо сказать, преуспела. Зрения она его все же не лишила, а вот подпортить основательно внешность своему обидчику ей удалось: исцарапала, как могла, и кровь по лицу пустила.
Но Григорию нашему к таким резким поворотам судьбы не привыкать. Много чего разного во взаимоотношениях с женским полом испытать ему и раньше доводилось. К чести его нужно сказать, что в тот раз он руку на Майку не поднял.
- Не могу,- говорит,- и не буду никогда женщин бить.
И лучше не зарекался бы. Слова своего он не сдержал с той же Майкой, но об этом разговор у нас впереди.
Посмеялись мы забавной истории, думали, что все этим и кончится. Ан, нет, были то лишь цветочки, ягодки ждали нас впереди. Правду сказать, до поры до времени развивалось уже все без нашего участия, и мы мало что ведали, пока события и не выплыви наружу.
Только вдруг пропал Гришка Лиховид из села, да так неожиданно, что и мать родная о нем ничего не знала. От нее-то первой услыхали, что Григория в Захлюпанке нет: ходила она по хатам, да про сына расспрашивала, куда, мол, задевался. Не очень- то и родительница тревожилась, привыкла потому что к отлучкам его частым, и мы, местные аналитики, не придали сему никакого значения. Спор- то наш весь заради шутки, от нечего делать состоялся и выеденного яйца не стоил. Мы никак и не связывали с ним отсутствие Гришки, тем более что, поди, еще разберись, кто там выиграл. Да и ранее такое случалось, как я уже говорил: в поисках своих приключений и по полгода не было Лиховида в родной деревне, когда уходил он в другие места тамошних девок на любовь подбивать. А здесь, посчитали мы, после того, как Майка ему физиономию всю исцарапала, исчезновение это выглядит куда как естественно: время, видать, затребовалось, чтобы раны те залечить. Так что в том, что Григорий вскоре после того злополучного вечера исчез, мы не видели ничего странного.
Непонятным лишь нам показалось, что Майка Вертииха после пары дней от случившегося к Ваньке Бучке в дом переселилась и стала жить у него, всем о том поведав, что свадьба у них будет, потому как счастие свое долгожданное она в недотепе нашла. Вот от этого у нас поначалу челюсти чуть не отвисли. Ведь Майка наша, хоть и была теперь опозоренной, но не настолько ведь, чтобы с дурачком, сельским посмешищем, молодой свой век куковать.
Но впоследствии все прояснилось. А сейчас и не упомнишь, как и откуда мы подробности узнавали. Да и для удобства рассказа моего следует расположить события в том порядке, как происходили, а не то боюсь утомить тебя, читатель, излишней своей болтовней. А потому и вернемся несколько назад, когда Майка еще не переселялась к Ваньке, или ты на время, прошу тебя, забудь о том, что уже знаешь. Ведь проболтался об этом по неумелости своей я в ущерб повествованию дальнейшему.
Значит, спустя вечер после того романтического свидания под деревом в помидорных тех кущах является кто-то к Ивану Бучке среди ночи, стуком, леденящим душу, в окошко о себе оповещая. Ночи у нас темные, южные, тишина вокруг какая - то особенно зловещая. Ванька потом рассказывал, что от постукивания в стекло аж вскочил он как ужаленный. Ведь не храброго десятка мужичонка он, а тут и человеку с крепкими нервами жутковато станет, когда в час такой неурочный стремятся тебя от сна сладкого оторвать за какой- то неизвестной надобностью.
Поднялся Ванька с постели, а у самого коленки трясутся и слабость, ломота во всем теле пошла, то ли с перепою вчерашнего, то ли от переживаний душевных излишних, что выпали ему давеча. Подошел он к окну, а там, в темноте кромешной и не углядишь, кого это Бог послал тебе в гости в такое для визитов времечко непредназначенное.
- Кто там?- выдавил из себя Бучка, и сам подивился своему голосу, таким чужим и почему-то излишне чувственным тот ему показался. Таким вот, как блеяние козла перед случкой, что слышал он, сельский пастух, по работе своей, когда уводил стадо.
- Открывай, Ванька – Встанька, дурило мое! Это я, Майка, перед порогом жду, когда впустишь. Разговаривать к тебе пришла,- услыхал Бучка. Но такой ответ вовсе не обрадовал его, ибо помнил, как разделалась она с Гришкою, и опасался, что явилась к нему счеты сводить за соглядатайство подлое.
- Да не бойся, не трону я рожи твоей паршивой. Пришла дело предложить для тебя интересное,- успокоила за стеклом Майка,- прочитав его мысли.
Непослушними шагами подошел Ванька к двери и оттолкнул задвижку, чтобы впустить к себе гостью.
И она вошла к нему, наша Майка, наполняя воздух вкруг себя томным ароматом духов Николаевской парфюмерной фабрики «Алые паруса» и каким- то иным запахом жутковатой и мрачной тайны, от которой пространство в комнате стало осязаемым и плотным, словно под наброшенным против твоей воли одеялом; и Ванька сделал движение рукой, чтобы освободиться от навалившейся тяжести.
И она вошла к нему, несчастная красавица наша, чтобы организовать свою месть, потому как знала, случай требует от нее мщения за поруганную девичью честь и попранное достоинство женское.
- Слышала я,- начала Майка,- что ты, сучий потрох и кал овечий, почитал бы счастием великим за буфер мой лагидный ручонкой поганой подержаться. Так ли это, ответствуй, или и это набрехал Гришка, как обманул и в главном?
Ванька наш, уж не знаю, как, но почувствовал, что-то в облике Майкином подсказывало, что вопрос сей не совсем праздный, и мечта его мальчишески несмелая, за которую стесняться приходится, может и осуществиться. Разволновался он так, что и ответа держать достойно не смог, лишь мотнул головой утвердительно, что да, мол, имелась такая мыслишка нехитрая, грешным делом его бес попутал.
- А решил ли ты для себя,- продолжала жестокая Майка, явно тешась мучениями Бучкиными,- что оно лучше и приятственнее будет: трахать такую девку, как я есть, или лишь руками своими жирными ее облапить?
Ясное дело, не нашлось тут ответа твердого у пастушка несчастного и на этот вопрос, потому как дыхание его сперло и не мог он преодолеть робости, чтобы в беседу серьезную вступить. Стоял лишь он, одинокий как перст, и казалось ему, что не будет конца положению его унизительному, стоял и пожирал глазами ту, что досужие разговоры презрев, явилась одна к неженатому мужчине, пускай и такому недотепе, как
