поры, как дело то свершилось в помидорном поле и Майка от нас ухала. Иван Бучка к тому времени уж помёр, многие хлопцы, парубки наши, женами обзавелись. Да и я, грешный, ведь без крепкой хозяйки в селе обходиться трудно: не в городе- то живем. И подворье у нас, и участок земельный ухода требуют, без этого пропадешь. Поросят, кур содержать приходиться, мяса как в магазине не купишь, ну и чтоб летом да без свежего огурчика, помидорчика, солений по осени! Да и виноградники у нас отменные, они- то основной доход сельчанину и дают. За вином нашим, случалось, из самого района приезжали, так оно там понравилось. В общем, можно жить неплохо, если руки имеешь и не байбак.
Из той кампании, что собиралась тогда Вертииху наказывать, остались холостыми одни только Гришка Лиховид да Павло Урсул. Даже Андрюха Церковный, хоть и был он моложе всех нас, успел перед армией брак заключить с Галкой- почтаркой, что постарше его года на два была. Но это его не смущало.
- Мне,- говорит,- с этим делом затягивать никак нельзя, потому что мы все, Церковные, ростом не вышли. Ну а Галка, та низеньких любит даже, и работа у ней умственная, интеллигентная. Вот пенсии эти сосчитать, сколько терпения надоть, чтобы с тысячами нонешними не запутаться, а ей хоть бы что, ни разу в убытке не была. Один только прибавок к семейному бюджету, хоть и небольшой, конечно, - много ли от стариков урвешь,- но зато устойчивый. А лишняя копейка никому еще во вред не была.
И прав был по-своему Андрюха, что спешил жену застолбить перед службой. В селах так, что любая работа, где зарплата идет не за труд крестьянский, весьма ценится, а тут и приварок надежный.
Про Галку эту еще в Захлюпанке говорили, что умудрялась она пенсию Лиховидовой умершей матери до сего дня получать, подпись покойницы в ведомости ловко подделывая. Кое - кто, кажется, и в район на нее телегу посылал, но, видать, поленились они, городские начальнички, по такому поводу к нам в село ехать. А, может быть, и врут люди, не знаю. Мы с самим Гришей, когда об этом говорили, то в ответ услышали, что его все сие не волнует нисколечко. Ну, а коли уж сын не очень из-за этого переживает, то нам- то какой резон волну гнать?
А с Гришею Лиховидом вот как вышло. Совсем он изменился с того лета, интерес всякий к девкам потерял, даже глядеть в их сторону не хочет. Видать, крепко занозой в его сердце Майка сидела, хоть и нам не признавался в этом.
- И чего он тянет со своей женитьбой- то,- бабы наши недоумевали, на него поглядываючи.- Ведь любая – моргни он только – за него не раздумывая бы выскочила, за счастье посчитав великое, что привалило нежданно- негаданно.
Да вот только охладел он к женскому полу и делам прошлым амурным. Поговаривали, что Майку он ждет и по ней сохнет, что простить ей готов все и дожидается зазнобушки своей. Что же до позора ее на всю деревню, то плевать он на него хотел, ну а разговоры всяческие и кривотолки – на чужой, мол, роток платка не накинешь – то такой мужик любого любителя баек замолчать заставит.
Но вот и про Майку мы уже узнали, что суперзвезда она там, в Одессе, потом уж дошло путями окольными, что в Германии она за бизнесменом тамошним, а Григорий и после этого к девкам не подобрел. И мы уж решили тогда, что коротать ему век бобылем на белом свете, и не приставали с расспросами. Да и не любил он их, этих разговоров, а докучать ему, зная силу его могучую, опасались.
Мать Григория, что сейчас покойница, в бытность свою все на старость горемычную жалилась, ведь не довелось ей, несчастной, как другим старухам, внучонка понянчить да с ним побаловаться, себя тешучи. Так ей Бог и не послал такого удовольствия, ко себе прибрав. Все перед смертью с сыном ссорилась.
- Это,- говорит,- Вертииха подлая возвела на тебя порчу, чтоб ей добра со своим немцем не было. Приворожила она тебя в отместку за позор, над ней учиненный.
- Али Бог тебя мужескай силы лишил,- допытывалась иным разом старая,- и не хочется тебе того, что любому самому паршивому мужичонке приятственно? За грехи твои прошлые наказание тебя постигло, за поломатые бабьи судьбы и слезы их горькие пролитые.
Ясное дело, судачили о нем и бабы. Тут уж такая теорийка среди них родилась. Богом и природою,- они сказывали,- каждому мужику выделено на все утехи любовные по одному чайнику животворящего мужескаго семени. Тот, кто чайничек свой по молодости не расплескал и пользовался его содержимым рачительно, а не лил из него в каждую попавшуюся кружку, тому хватит того запаса на долгие годы, по старость включительно, если бережно подойти и по-хозяйски к содержимому своего сосуда. А это, тем более, что кружки разные бывают, иная и совсем уж бездонной кажется, и наполнить ее нет возможности, сколь на лей в нее, той все мало. Григорий же наш,- толковали бабы,- слишком уж безрассудно плескал из него, чайничка,- вовсе не думая, что жидкости сей живительной может и не хватить. Так и повыплескивал он все, что было, девок наших портя и невинности их лишая.
Мы же, мужики, над разговорами этими посмеивались, потому что никакой Бог здесь не при чем. Есть ли у него, Бога, на то время, чтобы чепухой такой заниматься, лишать или не лишать Лиховида мужской силы? У него, Бога, своих забот предостаточно. Кое-кто из подростков трепотне этой поверил, но в целом мужиков на такой мякине не проведешь. И все равно бабы захлюпанские на Григория зенки пялили, но тот на них – ноль внимания, фунт презрения.
Ну а с Урсулом Павлом иначе обстояло. Тот не спешил с женитьбой по другой причине.
- Я,- объяснял он,- целку ищу, но такую, чтоб всем целкам целка была.
- Как это?- приставали мы к нему.- И что это за сверхскромница такая тебе затребовалась, непонятно. Мы, как- никак, тоже, будет сказано, не на последних женились, да и простыни из- под невест после брачной ночи родительницы наши по селу носили, всем показывали. Что же ты, сучий потрох, честь нашу сельскую такими донельзя странными разговорами тревожишь?
- А я,- говорит,- хочу себе в жены таковскую, чтобы не только внизу была честной, где я проверить могу, но и во иных местах, где дознаться затруднительней будет, чтобы во всем теле чиста оказалась. Тут уж мы рты пооткрывали.
- Ведомо мне,- продолжал Павел,- чем таким бесстыдным бабы наши захлюпанские во время свиданий своих еще в школе с одноклассниками занимаются, сам в этом участвовал. Мне же невеста такая нужна, чтобы и в школе никогда не училась, на вечеринках ученических развратных не бывала, в клубе сельском на фильмах заграничных не присутствовала. А потому привезут мне суженую из чужого села Фараоновки. Хоть и цыганского она роду- племени, но родители божатся, что школы ни разу не посещала для того, чтобы за нравственностью ее уследить было проще. Такая невеста мне и требуется: чтобы не только не позволила себе ничего лишнего с хмырем каким- нибудь, но и не оставалась ни с кем наедине из мужского пола до женитьбы самой.
Пожали мы тут плечами и стали ждать появления невесты - суперцелки в нашей Захлюпанке. Скоро и свадьбу сыграли, молодушка попалась что надо, кареглазая, которую звали Светкой. Павел наш гляделся счастливчиком, и мы, посмеиваясь, втайне ему завидовали: как- никак он нас облапошил: мы все женились на честных девках, а он на очень честной.
Только вот недолго счастье молодых длилось. Месяц и не пройди, выгоняет женушку из дома Павел, да с криками, да с позором, каких давно уже Захлюпанка не видела. Аж у нас, сбежавшихся на это представление и ко всему, кажется, привыкших, уши вяли, такими словами поносил Павел бывшую свою возлюбленную. И такая, мол, ты и сякая, и так твою матерь подлую и отродие ваше расцыганское и разъэтак.
В чем дело? Что такое? Ведь мы сами тогда простынь окровавленную во руках держали, проверяли даже, уж не давлеными вишнями или прочим каким варением она перемазана. Ведь горазды девки нечестные на хитрости всякие, чтобы срам свой от народа сокрыть. Нет, самая натуральная кровь была, и не та, что у них, баб, при недомоганиях ежемесячных – разъясняла нам гордая мамаша новобрачной. Та все бледная, легкомысленная, вроде в шутку, ну а эта – густая зело и вся ржавая.
-Что же надоть ему, Павке нашему, что он воду мутит, баламут и счастия искатель настойчивый? – помню, недоумевали мы все и ахали.
- А дознался я,- объяснял нам Павел, Светку лупцуя, что девственность сохранить умудрившись, она из- под контроля родительского и опеки все ж выйти сумела. Ведома мне ужасная тайна одна, по которой определить несложно, занималась ли бесстыдством непотребным женщина до замужества своего. Вам открою ее, о други, по ней можете судить о прошлом жен своих и как блюли себя в той жизни, до знакомства с вами. Есть о, парубки, в жизни бесстыдство и грех, что несет к нам из города путями окольными через книги развратные в обложках глянцевых с картинками непристойными позорными, где блудодействия порок сладостный во всех видах живописуется. А все потому,- бабка старая мне перед смертию растолковывала,- что стыда истиннаго, что от Бога всем даден был, люди нынче-то и лишилися. Ни к чему он им, путь тот праведный, что Спаситель нам все указывал. Один раз живем, нам бы лишь успеть во грехе коснеть припеваючи, раз уж Бога нет – все дозволено. Особенно бабы заразе той подвластны по слабости воли своей, не умея соблазнам противиться. А имя сим женам суть есть вафлистки, что прошли через любовь эту постыдную, что французской еще называется. Секрет же великий, что мне был доверен, вот в чем заключается. Женщина та, что единожды непристойного способа любви отведала, ни за что не удержится затем, чтобы когда-нибудь вновь его не попробовать учудить. Обязательно поцелует она своего мужа вниз живота, туда, где детородный орган расположенный, даденный нам совсем не для таких шалостей. Вот и Светка моя не долго терпела, а давеча и не удержалась, прямо в пах мне лицом упадя. Тут уж ясно мне стало, чем она, отродие цыганское, в Фараоновке своей занималась, у скольки мужиков таким образом семя на глупости эти расходовав. Во всем тут призналась, душонка ее подлая. Хотел было жизни лишить прямо в постеле нашей супружеской, да, видать, Бог надоумил, руку мою от смертоубийства отвратил,- закончил рассказ попритихший от дум Павел.
- Ты за национальность меня не трогай! А что сосала я, так у отца маво, когда пьяный он во сенцах спал, как мать в почивальню не допустила. Окромя сего, одного лишь случаю, я пред Богом и людьми чиста, и никто, кромь тебя, злыдня, за то не дознался бы,- Светка бросила, царица Шемаханская подпорченная, от побоев оживаючи.
Как открыл нам Павел свой способ хитрый, по которому как в зеркале можно прошлое женское видеть, помрачнели и осунулись лица мужиков наших. Василий Федорончук, желтый обычно, как-то вдруг побледнел сразу и отвлекся, будто и не с нами стоял. Да и мне направление разговора перестало нравиться, и заспешил я в свою обитель, чтобы события дня минувшего в летописи своей увековечить, тем более что и ребята наши уже прощались.
Много в ту ночь по хатам захлюпанским велось бесед тревожных, женских слез ручьи были пролиты. Федорончукова жена неделю потом с фонарем под глазом ходила, при потемках на что-то неудачно натолкнувшись. Мы- то события дня минувшего с тем никак не связывали.
Да вот фельдшер наш, Маковецкий Антон, что
