Ландскнехт

задумался. На эту ночь у него были определенные планы, и отменять их, из-за пары заезжих похитителей он не собирался.
- Последний раз доложишь, как зажгутся первые звезды, а дальше я сам тебя найду. Только записки в условленном месте оставляй – в лавке старого Федерико.
Джозе кивнул и быстро скрылся в ближайшем переулке.
Роланд неторопливо отправился вверх по улице. Он собирался уединиться в заднем зале «Звезды Оливы» и как следует обдумать сложившуюся ситуацию. А обдумать у него было что.

Кусок не лез в горло Роланда, а это был верный признак надвигающихся неприятностей. Он лишь пару раз ковырнул вилкой в паэлье, чудесный, приправленный шафраном ароматный рис казался пресным и прогорклым, и отложил прибор в сторону. Даже любимые свежайшие мидии отдавали кислятиной, поэтому он пил мелкими глотками сухое Альенское и вспоминал прошлое.
Толстые стены тайной комнаты в «Звезде Оливы» надежно отсекали от него шум общего зала, и ничто не мешало ему погрузиться в свое прошлое так глубоко, как он хотел. Вернее, как не хотел. Не хотел он вспоминать годы предшествующие его приезду в Оливу. Не хотел, но вспоминал. Надо было выудить из памяти Гая Мертвеца, очень надо. Но память как упрямая и норовистая кобылка, не подчинялась ему, не хотела скакать в прошлое, где он был ландскнехтом. Нет, она, рванув поводья, перескочила намного дальше – туда, где Роланд был ребенком. Откуда собственно все и началось.
Роланд стал Мертвым не тогда, когда его приняли в отряд ландскнехтов, а много раньше. Так его, конечно, тогда никто не звал, он стал Мертвым не по факту но по сути, и в этом были повинны ландскнехты, не «Мертвая голова», а рота рангом пониже – «Стальные кулаки».
Рота ландскнехтов, нанятая главой союза объединенных городов Утенберга вторглась в его родную Вейцарию. Ландскнехты отличавшиеся нелюбовью к вейцарцам с радостью заключили кондотту  с утенбергцем и ранним утром вторглись на территорию страны. Первому удару подвергся приграничный городок, в котором жил Роланд с родителями.
То утро он запомнил плохо, гибкая детская психика вытеснила наиболее жуткие воспоминания в глубины подсознания. Он помнил зарево пожара и клубы дыма от горящих соседских домов. Его уши до сих пор помнят грубые голоса кричащие:
- Рыжих, всех рыжих под нож.
Как мать кричит:
- Беги, Лани, беги.
Бешеный рык отца и жалобный стон матери. Его матери с вьющимися, словно языки пламени волосами. Волосами цвета меди. Матери по имени Юдифь, взятой его отцом в жены из бродячего племени удеев, отличающихся от остальных дорожных скитальцев огненно-рыжими волосами и большими носами с горбинкою.
А глаза, его светло карие, точь-в-точь как у матери глаза помнят как отец, размахивая громадным мясницким тесаком, бешеным быком вертится вокруг матери, не давая наемникам заколоть ее.
Его тело помнит, как соседка, благослови ее Святой Антонио, прижимает его к своей костлявой груди, как вжимает его лицо в вышитый матерью мантон , одновременно пытаясь заткнуть ему уши. Как ей это почти удается, но он все-таки выворачивает голову из-под ее руки и видит, как здоровенный ландскнехт с усами, заплетенными в косички и серебряной серьгой в виде кулака, подныривает под размашистый удар отца и вонзает ему в живот короткий меч. Как затем пинком отшвыривает его с дороги, освобождая путь к матери. Как он наклоняется над ней и совершенно спокойно, буднично, словно проделывает это каждый день, перерезает ей горло. И громогласный крик:
- Отличный удар, Олаф.
А потом бездна  поглотила его сознание, это соседка, видя, что он вот-вот вырвется и кинется на ландскнехтов, ударила его по затылку подобранным с земли камнем.
Он потом узнает, что была в ротах такая традиция, врываясь в захваченный город кричать - черных под нож или блондинов под нож, или как сейчас – рыжих под нож.
Ни ему самому, ни отцу, если бы он не сопротивлялся, ничего не грозило. У обоих волосы были цвета льна.
Много позже, через пятнадцать лет, он найдет убийцу родителей, тогда когда уже совсем прекратит его поиски, смирившись с тем, что кто-то другой отправил в ад черную душу наемника по имени Олаф. Он тогда уже будет лейтенантом в роте «Мертвых голов». Его рота остановится на постой в трактире и хозяин, выскочив во двор, вскинет руку с сжатым кулаком вверх и гаркнет традиционное приветствие ландскнехтов:
-  Реж, коли, руби!
Капитан, свесившись с седла, хлопнул трактирщика по плечу:
- Олаф Менкье, тебя еще не спалили?
А затем обернется к Роланду:
- Знаешь Мертвый за что его прозвали Мизинчиком?
Роланд покачал головой, не услышав вопроса, он словно завороженный смотрел на пускающую лучики серьгу в ухе трактирщика. Серебряную серьгу в виде сжатой в кулак ладони.
- А потому что он был самым маленьким в нашем копье . Я ведь в «Стальных кулаках» начинал карьеру. Это уже потом после семилетней войны меня взяли в «Мертвую голову».
- Где твои усы с косичками, Олаф? – Роланд спрыгнул на землю, едва удержавшись от того чтобы не выхватить кацбальгер и не вонзить его в живот трактирщика. Как когда-то тот сделал с его отцом. Он не убил Олафа не потому что Капитан и солдаты этого не поняли бы и возможно после расправы его ждал трибунал, нет. Плевать ему было и на недовольство солдат и на суд капитана, к тому же он не думал, что дело зайдет так далеко. Его любили, насколько вообще наемники могут любить, в роте Роланд считался любимчиком фортуны и когда он брался за дело никто не оставался внакладе. Он не зарезал трактирщика Сразу как узнал только потому что желал насладиться его смертью, а перед этим рассказать, за что тот так мучительно умирает.
Он приблизился к низенькому толстячку, тот макушкой едва доставал Роланду до подбородка, а ведь убийца родителей, тогда в детстве, показался ему огромным словно замковая башня, бесстрастно глядя ему в лицо. Наемник постарел – тело обрюзгло, лицо избороздили морщины, а волосы съела плешь. Сколько ему? Лет пятьдесят, долгожитель для наемника. Что же пожил и хватит.
- А, - махнул рукой трактирщик, - сбрил, жена ругается - колется мол. Ну, заходите, располагайтесь, сейчас все равно пусто, так что всех обслужу, а Вас капитан, и Вас лейтенант, так вообще по высшему разряду.
Роланд не убил его – не смог. Хотя уже мгновенно, еще по пути в трактир, спланировал, как это сделает. Уедут они со двора, он с полдороги под благовидным предлогом вернется, и убьет толстяка Олафа, а после сожжет его трактир дотла.
Но войдя в зал, понял, что не сможет. К хозяину, едва он переступил порог, подлетела пухленькая женщина лет сорока и, нежно обняв его за талию, улыбнулась гостям.
Роланд сглотнул, из-под чепца на лоб женщины выбилась медно-рыжая прядь волос.
- Вот капитан, знакомьтесь – жена моя, Сара, а это, -  он махнул рукой в сторону кухни, из-за дверей которой выглядывали улыбающиеся детские мордашки, - дочки мои.
- Отец, - донеслось из-за спины, - лошадей распрягать?
Роланд медленно повернул голову на голос, в дверях стоял мальчишка лет девяти, очень похожий и на мать и на отца одновременно.
- Сын мой. - С гордостью произнес Олаф и обратился к капитану. - Надолго к нам, заночуете?
- Нет, поедим и уедем.
Роланд прикрыл глаза, и сжал кулаки, поняв, что не сумет отомстить за смерть родителей. Уж очень его месть будет похожа на то, что произошло с ним в детстве. И если он прикончит трактирщика, то кто знает, может быть и за ним, лет эдак через пятнадцать заявится такой вот как он мститель.
Роланд так сильно стиснул пальцы, что тонкое стекло бокала хрустнуло и вино потекло ему на колени, пятная багрянцем ткань штанов.
- Мьерде, - он грязно выругался, стряхивая капли на пол. Штаны его тонкого шелка с еле заметной вышивкой по бокам, были безнадежно испорчены.
- Синьор, - в комнату заглянул хозяин заведения – Сантьяго Гонсалез, - Вас хочет видеть сеньорита.
- К дьяволу всех сеньорит, - рявкнул Роланд.
- Но это, - хозяин быстро просеменил к нему и жарко зашептал, кто его хочет видеть.
- Долорес Де ЛаВега? – повторил он вслед за Гонсалезом. – Да, таким сеньоритам отказывать не принято. Хорошо, веди.
И добавил чуть слышно, когда за хозяином затворилась дверь:
- И что, дочери сиятельного графа понадобилось от ночной тени?
- Капуло! – он снова выругался, глянув на пятно испачкавшее штаны.
И ведь не сядешь, не прикроешь испачканное место плащом, невежливо встречать даму сидя. Взглянув на пятно еще раз, он мысленно плюнул, теперь ничего не поделаешь.
Дверь бесшумно отворилась и в помещение вошла Долорес Де ЛаВега. На пороге она остановилась и, небрежно махнув кому-то рукой, затянутой в тонкую кружевную перчатку, зашла внутрь. Нет, не зашла, мысленно поправил себя Роланд, вплыла, такой грации он давненько не видел. Последний раз такие плавные и завораживающие движения он наблюдал у танцовщицы фламенко, что танцевала в праздник Росио  на главной площади Оливы.
Дверь за ней закрылась, и они остались вдвоем. Роланд в изумлении приподнял бровь – это немыслимо, что бы незамужняя сеньорита осталась в комнате с мужчиной одна, без сопровождения. Это поступок попирал все устои общества. Видимо случилось что-то действительно из ряда вон выходящее, если девушка отважилась на подобное.
- Сеньорита, - Роланд вежливо поклонился, - присядете, выпьете вина? Здесь подают превосходное Альенское.
Он видел ее несколько раз издали, тогда она показалась ему красивой, но несколько холодной, что было так не характерно для женщин юга Спании, но представлен не был, как не бывает представлен уличный пес породистой кошечке знатной госпожи. Сейчас, вблизи она показалась ему еще более красивой и не такой холодной. Он невольно залюбовался ею. Женщины славной Оливы были красивы, но Долорес была прекрасна. Даже, пожалуй, красивее Изабеллы, хоть раньше он думал, что такое невозможно.
Красивые темные глаза Долорес Де ЛаВеги сузились, а пухлые губы поджались так, что рот стал похож на шрам. Но все же она присела на предложенный стул, грациозно подобрав узорчатый подол восхитительного траджес де фаралес . На секунду мелькнула тонкая лодыжка и маленькая ступня в  расшитой золотом туфельке.
Затылок сеньориты Долорес был не мене красив, чем ее лицо. Густые черные волосы были забраны в высокую прическу, и Роланд видел меж краем расшитого в тон платья мантона и линией густых волос высокую смуглую шею.
- Сеньор Муэрто, - прервала его любования синьорита Де ЛаВега, - я пришла сюда не вино пить, у меня к Вам, как бы это сказать, конверасион привада.
- Приватная беседа? – переспросил Роланд, обходя девушку и усаживаясь на стоявший напротив нее стул.
Разделявший их стол мешал разглядеть ее руки, но по движению плеч он угадал, что девушка нервно теребит складку шелкового платья.
Взгляд его скользнул по расшитому лифу, прошелся по изящной шее, круглому подбородку, пухлым губам, тонкому с горбинкой носу и уткнулся в темные глаза с неестественно расширенными зрачками.
Да, она боится! Осенило его, вот и нервничает, и совсем не из-за того что уединилась с мужчиной, как он вначале подумал.
Интересно чего может бояться дочь правителя города? Старый граф, Долорес была поздним ребенком, железной рукой правил городом. Его если и не боялся, то, как минимум, уважал даже глава лас сомбрес дела ночи . К тому же, как