4.12.
Эту ночь мы так и провели, не размыкая объятий и не отрываясь друг от друга. Сквозь сон я чувствовал аромат ее волос, тепло ее рук и даже ее сердцебиение. Но так сладко мне уже давным-давно не спалось!
Проснулся я задолго до сигнала побудки от ощущения какой-то утраты: в постели рядом со мной никого не было. В первую секунду еще не до конца пробудившееся сознание усомнилось было в реальности всех событий, которые я ни за какое золото мира не согласился бы забыть! Но уже через мгновение рядом со мной будто из воздуха возникло чудо из чудес: милейшая из всех женщин мира, снова облаченная в свои полупрозрачные кисеи, с чашечкой горячего кофе в руках.
– Проснулся, сударь? Давай-ка, взбодрись, – проворковала она. – Скоро час расставания, а мне бы не хотелось ускользать, не попрощавшись!
В этот миг я вспомнил, что на дворе суббота, и скоро я отправлюсь к родным на уик-энд… Отхлебнув горячий напиток, рискуя обжечься, я подтянулся к девушке и поцеловал ее в щеку.
– Наше первое занятие завершено успешно: основы взаимоотношений между мужчиной и женщиной ты вполне усвоил, – задумчиво произнесла Олеся. – Теоретически, мы можем завершить экспресс-курс, и ты можешь приступить к практическим занятиям с другими наставницами…
– Ты меня бросаешь? – я испытал катастрофическое разочарование…
– Нет, что ты, глупый! – глаза Олеси в этот момент, ка будто бы, даже наполнились слезами. – Я просто следую протоколу: норматив выполнен, господин имеет право сменить партнера по проекту «экскорт» на свое усмотрение…
– Так вот: мое усмотрение – партнера не менять! Как ты могла обо мне так подумать? – я был ужасно расстроен.
– Егорушка, очнись: мы с тобой не в детском саду, и что я из себя представляю, тебе было уже известно ко вчерашнему вечеру, насколько я поняла, – ее голос волновал меня, и, что она произносила, возмущало, вопреки здравому смыслу ее речей.
– Да, плевать я хотел, что там о тебе положено знать и думать! Ты как себе представляешь: я тебе доверился, а теперь – иди, мальчик, другой доверяйся? Что же тогда такое, это доверие, когда ты в меня совсем верить не хочешь? – во мне клокотало негодование. – Что же я такое, что за овощ, по-твоему, что со мной можно вот так поступать?
Руки девушки мягко легли на мои плечи, и она меня поцеловала: нежно, благодарно как-то…
– Прости меня, прости, что я заставила тебя расстроиться, – ее губы шептали эти слова прямо в мои губы. – Ты не обязан связываться со мной надолго, только если сам этого хочешь, а я не имею права навязывать тебе отношения, и не забывай: нас слушают, все должно выглядеть так, словно это твоя и только твоя инициатива…
Я ошалел: нас слушают?! То есть, все, что мы делали вчера, для кого-то было веселеньким таким радиоспектаклем? Вот это была новость!
Я замолк и многозначительно уставился на Олесю, разведя руками, мол, что теперь? Она показала мне жестом, типа, пиши, если есть на чем.
Бесшумно соскользнув с постели, насколько это было возможно, чуть ли не на цыпочках я прокрался к своей учебной сумке и достал оттуда ручки и тетрадь для черновика…
Остаток утра мы провели за весьма интеллектуальной игрой: вслух произносились ничего не значащие реплики дежурных диалогов, а в тетради – разрасталось доверие…
«Я никогда не верила первенцам», – писала мне Олеся.
«Слово «первенец» должно быть в кавычках?», – спрашивал ее я.
«Первенцы легко и быстро отрываются», – писала мне Олеся.
«Я – первенец твой: сколько у тебя таких, как я?», – вопрошал я эпистолярно, за что получал внушительный толчок, под дых…
«Отчего я не имею права длить наши отношения бесконечно?», – писал я.
«Бесконечно не получится: меня или уволят, или…», – лицо моей подруги неуловимо изменилось…
«Разве нет панацеи?», – я спрашивал, но ответа не получал. Каждый раз в эти моменты Олеся перехватывала инициативу и начинала меня целовать… Я терял шансы когда-нибудь узнать ответ на этот животрепещущий вопрос…
«Как часто ты получаешь «первенца»?» – наконец, сформулировал я.
«Впервые», – появилось на бумаге, и я заметил оцепенение в действиях своей подруги…
«Все это время тебе доставались юнцы, вскормленные другими наставницами. Ну, и как?», – все мое нутро трепетало, в ожидании ответа.
«Ужасно», – девушку словно передернуло.
Я почувствовал этот ужас ее кожей, словно ее покровы подключились к нашей игре в передачу невербальных кодов.
«Что не так?», – я хотел разговора, но вместо этого постоянно отвлекался на обсуждение вслух вкусовых составляющих кофе…
«Не все из девушек-наставниц придерживаются одинаковых со мной взглядов на воспитание подрастающего поколения», – посетовала Олеся, почерк которой становился все более судорожным. – «Многие таланты обучаются лишь тому, что женское тело – то, чем они будут обеспечены в неограниченном количестве во всех вариантах ассортимента и на всю оставшуюся жизнь. Отсюда – извращенно-потребительское отношение, грубость и хамство», – глаза девушки застыли на моем лице; в них была надежда на поддержку, а еще – глубокая уязвимость и беззащитность…
Мне остро захотелось спрятать девушку где-нибудь внутри себя; запахнуть себя вокруг нее, как запахивают полы пальто в ненастную погоду, упрятать, словно окоченевшие пальчики в пуховые рукавички в свое обожание и благоговение. Она, моя первая партнерша, внушала мне искренний трепет и благородный гнев при мысли, что такого ангела кто-то или что-то в этом мире способно обидеть…
«Разве ты не можешь провести их по ускоренному курсу», – я плохо себе представлял, чем могу помочь девушке на самом деле.
«О, прости, тебе вовсе не стоит так обо мне беспокоиться! Я в достаточной степени защищена от чрезмерной грубости, гораздо больше, чем может показаться», – поспешила уверить меня Олеся.
Но отчего-то я поверил ей не до конца…
Мы расстались, пообещав друг другу, что оба будем ждать вторника: я – абсолютно искренне, она – формально-благосклонно, но в тот момент мне уже и этого было достаточно!
Пересказывать, как я провел уик-энд, все равно, что описывать адовы муки пытающегося скрыть свои истинные переживания начинающего лгуна, еще подверженного приступам угрызений совести.
Я впервые радовался отлучкам родителей по делам, отказываясь под разными предлогами составить им компанию. В тайне наблюдал за сестрой, которая привычно не стеснялась меня, переодеваясь, так же как, когда мы делили с ней одну спальную на двоих. Я пытался сравнивать формы двух известных мне женских тел, причем сравнения были не в пользу сестрицы. Да, она была стройна, подтянута и в меру подкачана, очень красива лицом, с роскошными волосами, и педантично, если не маниакально, следила за своей внешностью, но…
Красота Алисы – была красотой мраморного изваяния, холодного и неприступного, этакая «снежная принцесса», кожу которой даже загар боялся лишний раз лизнуть своим горячим языком. Чтобы обрести вожделенный шоколадный оттенок, Алиса посещала солярий наверное, круглогодично, чтобы вместо красного получить благородный оттенок на своей коже и, кроме того, нещадно секла под корень любой волосок, вздумавший без спроса прорасти на ее безупречном теле.
Олеся же была благодатна, как весенняя пашня, благоухала естественностью. Ее и без того смуглый оттенок кожи казался золотистым из-за множества мельчайших и почти бесцветных волосков, нежнейших на ощупь, делающих последнюю словно бархатной, а прикосновения к ней восхитительно великолепными.
Ее глаза источали свет, настолько глубокий и ровный, что казался светом путеводной звезды, который никогда не подведет страждущего путника. Даже ее требовательность не казалась чем-то насильственным так, словно она находила в тебе то, в чем ты сам себе боялся признаться и просто озвучивала это вслух со всей безжалостной честностью, какой и должна быть честность перед самим собой.
Что и говорить: следовало честно признаться себе в этом – я влюбился!