молодое лицо. Я никогда не обращала на это внимания. Натсуки прав, по сути, он еще такой же подросток, как и мы. Двадцать лет, не так уж и много».
Зашел Форэт, очень спокойный, сосредоточенный и даже какой-то торжественный. Он принес с собой несколько баночек. Он растворил в тазике с водой приятно пахнувшую жидкость, окунул в нее полотенце и заботливо отер Тацу лоб, щеки и шею. Другое полотенце, так же смоченное в растворе, он положил другу на лоб. Затем содержимым второй баночки он намазал запястья и щиколотки молодого человека. Приподняв его и опустив кимоно, Винсент, попросил Ясото натереть спину Ди небольшим количеством желтого порошка, напоминающего горчицу. Этот же порошок он нанес другу на грудь, укутал теплым широким шарфом, сверху накинул кимоно. Бережно, как любящая мать, он положил голову Тацу на подушку и укрыл одеялом. С перерывом в несколько минут Форэт менял компрессы. Кин несколько раз бегала на кухню менять воду.
Девушка не думала о времени, не думала об опасной болезни, которая сейчас пыталась забрать у нее ее учителя. Она вообще ни о чем не могла думать. К ней подступило ощущение пустоты и отупения, которое обязательно сменяло собой все сильные переживания.
Винсент покинул комнату, что-то сказав перед уходом. Ясото не поняла ни слова, но на всякий случай кивнула. Смысл дошел позже: «Пока отдыхай. Мы все сделали. Будем ждать. Я скоро подойду». Кин приблизилась к окну, чтобы хотя бы по солнцу определить время. На балконе сидел большой орел. Ясото умом понимала, что должна была удивиться этому, но она восприняла это как должное, словно ежедневно такие огромные птицы сидят на этом балконе и смотрят на нее. Ей казалось, что птица тоже грустит, что она все понимает. Ей захотелось открыть балконную дверь и подойти к орлу поближе, но это могло навредить учителю. Она вплотную прижалась к стеклу и долго разглядывала птицу.
- Кто ты? – шепотом спросила она.
- Это Кью, орел которого я когда-то вылечил... Еще... когда... жил у старца Романа, - услышала она тихий голос Тацу. Она оглянулась. Ди сидел на постели и спокойно смотрел на нее большими немного влажными глазами. В них был какой-то странный блеск, который Кин совсем не понравился. Но весь его образ в эту минуту казался ей прекрасным: бледное лицо, распущенные волосы, раскинутые по плечам, белое кимоно. - Прости меня, я все испортил...
- Да, ты все испортил, - грозно произнес вошедший в комнату Винсент. - Ясото, у меня есть серьезный разговор к другу, иди, пожалуйста, в свою комнату.
Никогда Кин не видела у Форэта такого сердитого выражения лица. Она чувствовала, что он в гневе. Но это был не бесконтрольный гнев или злоба. Это было похоже на осознанное выражение недовольства поведением кохая, а лучше сказать, младшего брата. Додумывать свои странные мысли Ясото не стала, а поспешила в свою комнату. Ее терзало предчувствие неприятного разговора, который не предназначался для ее ушей. Она села на постель и закрыла голову свернутым покрывалом. Впервые она жалела, что спит без подушки. Покрывало не спасало. Сквозь него она отчетливо слышала каждое слово, произносимое за тонкой стеной. Говорил, в основном Форэт. Тацу что-то отвечал, но очень тихо.
- О чем ты только думал? - гремел Винсент
- Ее жизни теперь ничего не угрожает. Если бы не я, через месяц она покинула бы этот мир.
- Ты помнишь, что тебе запрещено лечить? Помнишь! Тогда подумай, почему? Почему тебе загадали ту загадку? В темной комнате сидят четыре собаки, которые сторожат четыре сокровища, собаки уйдут, если позвать их по имени, но сокровища откроешь, если раскроешь их в самом себе. Ты выгнал собак, Тацу? Ты смог открыть хотя бы одно сокровище? Тогда скажи, зачем? Зачем ты вмешался в судьбу этой женщины? Ты ведь не о ней думал, да? О себе думал! При мне старец Роман сказал: четыре души загубил, четыре верни к жизни – в этом обретешь прощение и свободу. Но ты так и не понял, что к этой задаче можно приступать, лишь выгнав всех собак и открыв все сокровища. Иначе верная гибель. Ты взялся за очень сложную технику, Тацу, которую даже я, владеющий ею в совершенстве и имеющий на много меньше внутренних проблем, чем ты, не спешу применять. Но ты даже не осознал, какую ответственность твое мастерство на тебя накладывает. Твой дар к быстрому обучению лишил тебя чувства ответственности напрочь. Ты уже спас одну жизнь - жизнь твоего брата. Осталось еще три, не так ли? Потом появилась эта женщина, Ами. Я знал, что она больна, и сначала подумал, что ты пожалел ее. Но я и представить себе не мог, что ты настолько эгоистичен, что станешь рассматривать ее как шанс для себя.
- Винсент, друг и наставник, я действительно сделал все, как ты говоришь. То, что я смог взять часть травмы брата на себя и, тем самым предотвратить его смерть, позволило мне думать, что я способен исцелить всех. Я дни и ночи проводил в больничном корпусе школы Хи-но Юси, исцелял мелкие болезни. Никто не знает об этом. Я делал это не заметно. Я приходил, сидел рядом некоторое время, пока человек спал, а затем уходил, а на следующий день пациента выписывали. У них не было ничего серьезного, поэтому я отделывался еле ощутимым легким недомоганием. С Ами все было интереснее. У меня на самом деле появился шанс спасти ей жизнь. Но почему все пошло не так, как с братом? В чем я просчитался?
- Когда ты лечил брата, ты не думал о себе. Ты думал только о нем и искренне просил за него. А в этом случае ты не заботился ни о ком, кроме себя. Тацу, какой же ты эгоист и безответственный дурень! - тон Винсента стал по-матерински мягким и ласковым. - Я могу не спасти тебя! Ты давал слово заботиться о той, что сидит сейчас за стеной и плачет от страха за тебя. Что будет с ней, если мне не удастся...»
Упавшая с небес вздохнула. В ее лице мелькнули прошлые переживания.
- Сидя за тонкой стеной, слушая тяжелый разговор двух своих наставников, я буквально захлебывалась слезами. Учитель Ди стал очень близок мне не смотря ни на что. Даже если у нас не было полного взаимопонимания. Потерять его и вновь остаться одной... Даже мысль об этом казалась мне невыносимой... В тот вечер Винсент, чтобы отвлечь меня от грустных мыслей, рассказал мне много теоретических аспектов исцеления.
Девушка замолчала. У меня в голове начал вертеться очень нескромный вопрос. Я некоторое время боролся с собой, но затем все-таки решился его озвучить.
- Ты любишь Тацу Ди?
- Он мой учитель, и ... - начала она, но я перебил.
- Я думаю, ты понимаешь вопрос. Ты любишь его, как женщина может любить мужчину? - получилось грубо и пошло. Я это знал. Но не мог побороть любопытства и волнения.
- Нет. Он мне был даже неприятен, - неожиданно ответила она. - Я боялась его. Он часто говорил обидные слова. Даже если он был прав, это ничего не меняет. Те вещи, которые можно простить учителю, приняв за особые методы обучения, никогда не простишь мужчине. Не смотря ни на что, я считаю его своим наставникам, отношусь к нему как к наставнику и дорожу им как наставником.
- Не смотря ни на что? - не унимался я.
- Плата за спасение моей маленькой жизни – большая исповедь? - это был странный вопрос, но я понял, что она имела в виду.
- Да, - коварно заявил я. - Я должен знать, какой жизни я помешал оборваться. Я должен быть уверен, что она того стоила.
Девушка согласилась с такими доводами. С этого дня она начала длинное повествование о себе, своих друзьях, учителях. Когда она засыпала, я уходил на кухню и записывал все, что услышал накануне. Я назвал эти записки «Рассказы длинными вечерами». Так мы коротали время и надеялись, что она встанет на ноги и ее жизнь вновь наполнится интересными событиями.
