твоих наблюдательных очей. Создавалось впечатление твоего кажущегося безразличия, которое то отгоняло меня прочь, то решительно подхлестывало еще раз и все пробуждалось снова. Увы, все же я слишком был влюблен. Со временем мне удалось добиться проникновенных признаний о некоторых частных сторонах твоего сердца, однако были они столь скупы, что представить полноценность впечатлений из открытых фрагментов было неосуществимо. Я добился кое-какого подобия внимания, в некоторой мере дружелюбной близости, благосклонной теплоты, но и только.
В истинной любви всегда живет характер безусловной сущности. Говорят, что она абсолютно слепа и в этом состоит организующая сила причины ее исходного принципа. Благодаря этому любят именно данного человека, другого цвета кожи, народа, иной веры. Она как будто слепа к нездоровью человека, который может быть низкого роста, а не высоким, более старшего возраста, а не молодым. Страсть затмевает глаза влюбленному на физический изъян, на различие культур и на очень многое, что не служит непременным условием безупречного человека. По причине того что любовь не повинуется логике и для нее не существует предписанных норм. Кто-то зарекается от отношений по-соседству, от романа на службе или не допускает связи с любовью друга и все же, эти убеждения несовершенны, ибо неосуществимо что-то приказывать одержимому влечению называемому «Любовью». И мы видим, как влюбляются в женатых, и сколько интриг испытывают с замужними.
Существующая для тебя «естественная увлеченность» может обратиться в страсть только при одном условии – если мужчина по-настоящему идеальный... Я подозреваю, что подобная «любовь», – по версии обстоятельства, уже не столько чувство, но по-справедливости говоря, она родом из более отдаленного мышления, по природе своей обрученного с ханжеством...
Мои переживания улетучились не сразу. Предел всему подвел однажды произошедший случай. Возможно, ты сама не представляешь всего того что сотворила своим неожиданным признанием. В редкостный эпизод нахлынувшего задушевного откровения ты поделилась тайной, которая уничтожила во мне неодолимую силу страсти, и все что я испытывал к тебе за время нашего дружеского знакомства. Ты сказала мне, как между прочим, одну единственную, но красноречиво любопытную частную подробность: «У меня имеются два любовника». И затем я узнал насколько тебе хорошо с ними обоими, и они ничего не знают друг о друге. Такой вот интимный нюанс.
Вначале я усомнился, попросту не поверил, но ты подтверждала свои слова, будто бы все действительно обстоит таким образом. Не зная как мне отреагировать в ответ услышанному, я окончательно растерялся. Конечно, я догадывался что ты «небезгрешна»; строжайшая непорочность – категория фантастики о внеземных существах... Я всегда уважал свободу пространства индивидуальной природы чувства, естественную наготу мироощущения, частный образ воли к жизни и поэтому по достоинству правильно воспринял интимность твоего признания. Но, желания испытываемых мною чувств..., муки надежды о твоей сердечной привязанности..., и теперь... эта твоя натурально непосредственная... комедия?! Вот он твой – настоящий забавный «респект» (два репрессивных лица) – табельная коллекция из пары мужских субъектов! Ни моя самобытность, ни чувственная сущность личностной силы не отозвались твоим ответным подлинно воодушевленным впечатлением, и оттого радужность моего сердца безвозвратно угасла.
«Не многовато ли...?!» – поинтересовался я с любопытством в растерянности. Но услышал нешутливые заверения о том, как они великолепно устраивают тебя.
Я не виню тебя. Исключительно сам повинен в искушении моего отчаянного пристрастия, оттого что ты никогда и ничего не обещала мне, а устойчиво подтверждала право следовать собственной независимости. Но с самого начала, как оказалось, нас разобщала не видимость сознательного предлога желанной тебе свободы, но прежде всего твое принципиальное отчуждение от сердечных пристрастий собственного любовного чувства.
Ты меня совсем не знала, не пожелала узнать, и это обстоятельство, в конце концов, изранило мою душу. Мог ли я отдавать тебе то, чем ты обладала от других? Однако, мое живое сердце нисколько не затронуло тебя своим внутренним миром. Мой пылкий темперамент был способен принести твоей жизненной воле радость настоящего согласия рассудка с чувством женского счастья. Но твоя подлинная «бесчувственная ненаглядность» предстала далекой от побуждений быть любимой, и отстранилась от действительно неподдельной трепетности.
Очевидно, ты совершенно ничего не поняла!
