Я хочу рассказать о тбилисской войне, как теперь её называют, по прошествии многих лет. Она была до сухумской. Она стала её истоком. Она породила войну гражданскую. Мне «повезло» её видеть.
Гражданская война, противостояние сторон. Гамсахурдия против народа? Гамсахурдия против Шеварднадзе? Народ против… Гамсахурдия или Шеварднадзе?
Даже теперь затруднюсь ответить. Я знаю, что при недавно ушедшем президенте Саакашвили Звиад Гамсахурдия объявлен был национальным героем…
Не могу себе Гамсахурдия таким представить. Очень неоднозначная фигура. И не для одной меня.
Есть вещи, которые трудно принять. Отец Звиада, Константин, был и остаётся для меня не просто большим, но великим грузинским писателем.
И, однако, есть у меня сомнение по поводу человеческих его качеств.
Сталинизм… Читатель, ты знаком с этим явлением. Столько написано об этом, пересказано, отснято кадров. Я бы хотела сказать, что оно не менее знакомо Грузии. Я – внучка «врага народа», дед мой погиб в Казахстане. Я его никогда не видела. Все расспросы об этом отец пресекал. Даже уже в независимой Грузии, давно от любой формы коммунизма далёкой, только махал рукой на меня, когда пыталась расспрашивать. В последний мой приезд домой, правда, всё же ответил на вопрос «за что?».
– Уж не думаешь ли ты, что он был борцом великим с коммунизмом? Да, был поручиком в царской армии когда-то, с меньшевиками был знаком не понаслышке. Ты же знаешь, что такое Грузия, общего знакомого всегда разыщешь, и не одного, после пяти, после десяти минут общения, тем более в Тбилиси. С меньшевиками, с которыми действительно был в знакомстве добром, Архип, отец мой, не уехал, когда мог, хотя звали. «Куда я с родной земли поеду? Чего во Франции не видел?», ты же знаешь, что не бедствовали, и впрямь дед с отцом во Франции бывали по торговым делам. Но жил мой отец после революции обыкновенным горожанином, детей растил и работал. А посадили не за дело, за болтовню. Высказывался нелестно о режиме, вот и всё, состряпали дело в тридцать седьмом, это легко было сделать. Кто-то из своих и написал донос. За болтовню погиб, оружия в руках тогда уже не держал…
Итак, мой дед погиб «за болтовню». Но Константин Гамсахурдия – нет. Тысячи других людей, представителей грузинской интеллигенции, в большей или меньшей степени повинных «в болтовне», посадили, расстреляли, сослали. Они были объявлены борцами со своим народом, шпионами и прочее, и прочее. Ничего этого не произошло с писателем Гамсахурдия. Более того, он был живым классиком при жизни. Пленные немцы построили его семье дом, великолепный дом в лучшем квартале города. Возможно, не так повезло, как Горькому, который «буревестником» был на родине, а отдыхать от революции убежал на Капри. Но всё же, всё же…
Писатель, деятель искусства, который «не болтал», а посему остался жив и благополучен, когда смерть косила дальних и ближних, вызывает у меня некоторое сомнение в своей честности и порядочности. У поколения моего отца сомнения тоже были, об этом говорилось вслух, потому знаю.
Не пойман – не вор. Мог быть Константин Гамсахурдия исключением из правила? Не доносчиком, не агентом, везунчиком, каких мало на свете? Хочется думать, что мог…
Однако, Звиад Гамсахурдия, сын писателя, член Хельсинской группы, именно что пойман был, и, с моей точки зрения, оказался предателем. И дело не в том, что предъявлено ему было законом в лице советского суда.
Официально был обвинён в антисоветской деятельности. Публично принёс покаяние. Потом принято было говорить, что таково было общее решение группы, что он нужен был на свободе. Потом…
Я девочкой тогда была, когда он каялся. Знаете, когда об этом эпизоде вспоминаю, очень чёткая картина встаёт перед внутренним зрением.
Молодой человек с тёмными кругами под глазами говорит перед камерой, о том, как он виноват перед Советской властью, говорит, говорит… крутятся бобины магнитофона, записывают одно откровение за другим…а человек кается и кается…
Я тоже хороша: современник, называется, не запомнила слов тех толком, а записи теперь днём с огнём не разыщешь, не процитируешь. Помнится, говорил: виноват, раскаиваюсь, признаю.
Не процитируешь! И не попросишь читателя поверить моему внутреннему голосу и зрению.
***
Дело ясное, со структурными подразделениями государства такой важности, как КГБ, не забалуешь. Допускаю, что не мог молодой человек Звиад иначе, завернули все гайки до такой крутизны, что темнело перед глазами.
Но ведь не для него одного закрутили-то. Были люди рядом, они не каялись. Приведу две цитаты из всеми признанной «Википедии». Не потому, что всеми признана. А потому, что обе эти цитаты довольно точно отражают сегодня сомнение тогдашней Грузии в героизме господина Звиада Гамсахурдия.
«7 апреля 1977 года Гамсахурдия был арестован вместе с Мерабом Костава… В том же году Звиад Гамсахурдия выступил с покаянным заявлением, которое было показано по грузинскому телевидению. Покаяние предопределило мягкий приговор – летом 1978 года Гамсахурдия был осуждён на два года (по другим данным – три года) ссылки в Дагестане. Указом Президиума Верховного Совета Грузинской ССР был помилован в июне 1979 года. После возвращения в Тбилиси получил место старшего научного сотрудника в Институте грузинского языка».
«В 1977 году Костава и Гамсахурдия были арестованы. Гамсахурдия после официального покаяния был помилован. Костава отбывал заключение в Сибири, срок продлевался дважды, выпущен в 1987 году. После освобождения работал в журнале «Балавери» (Грузинский язык и литература в школе)».
Непредвзятый читатель, скажите, годичный срок проживания в Дагестане и почти десятилетнее пребывание в Сибири двух одинаково «виновных» основателей так называемой Хельсинской группы в Грузии могут ли быть интерпретированы как-то иначе, чем это сделано мной?
Покаяние было публичным. Семейные связи использованы негласно. Мозаика сложилась.
Мне кажется, по меньшей мере, в отсутствии мужества и в нежелании отвечать за содеянное, каким бы не виделось это содеянное, хорошим или плохим, обвинить господина Гамсахурдия на основании цитат из «Википедии» можно.
Есть такое свойство фактов: они говорят сами за себя.
Я отдаю должное, или стараюсь отдать, человеку, который помимо грузинского и русского, владел французским, немецким и английским языками. Я отдаю должное (стараюсь!) человеку, ставшему признанным комментатором Руставели, писателю, эссеисту. Сыну своего отца, классика грузинской литературы, чья вина в чём бы то ни было не доказана. В конце концов, человеку, которого убили; мученический венец ведь почти всегда взывает к прощению прижизненных грехов.
С политикой, проводимой когда-то Звиадом Гамсахурдия, я не согласна, и я имею на это демократическое право. С человеком, бывшим никем иным, как ярым националистом, я не согласна, и опять же право имею. И не могу я человека, который принёс публичное покаяние по поводу дела своей жизни, считать борцом и героем этого дела. Даже если его официально признали героем, меня это не убедило. Помнится, в героях ходил в стране советской Павлик Морозов. До сих пор от героя этого, от дел его героических тошнотворный привкус во рту.
«Грузия – для грузин», «Грузия – превыше всего», – вот примерно так выражался достопамятный демократ Гамсахурдия когда-то. И еще: распорядился людей, вступивших в межнациональные браки, считать предателями собственного народа…
Вы еще спрашиваете себя, почему так тошно было мне во времена оны в родной своей стране?
Люди есть люди. Всегда встречаются такие, которые думают и чувствуют сами, вне зависимости от того, какова господствующая идеология.
Правда, их меньшинство, и это жаль.
Мери была такой. Мери, негласный лидер «Скорой» в нашей смене.
В самый разгар всех этих разговоров о том, для кого Грузия, только ли для грузин, она как-то выдала:
– Денег нет, жрать почти нечего. А за исполнение национального долга денег дают?
Ее спросили, о чем это она, в чем видит исполнение национального долга, за который еще и денег дают?
– Да вот, у нас Самая – азербайджанка. Анка – осетинка. Пристрелю обеих, засчитается мне? Как думаете, чего-нибудь дадут? По крайней мере, место для нас, грузинок, освободится в комнате, а то вон по двое девчонки спят…
Ухмыльнулась, ушла. Притих народ, призадумался. Анка, Самая, «свои в доску», родные, милые! Представить себе, что они враги, это додуматься надо. Неужели в них дело, и лишь они стоят на пороге к грузинскому счастью?
Фашизм, он не только в свастиках, повязках, в приветствиях, по которым своих отделяют от чужих. На бытовом уровне он не менее страшен. И когда провозглашается, что в твоей стране есть люди первого сорта, а есть и второго, и родина в первую очередь для тех, кто первого, это – тоже фашизм. И от этой точки зрения я не откажусь, что бы мне ни говорили. Как, впрочем, с той, что энное число фашистов есть, было, будет во всех странах. Даже самых демократических.
Есть такое понятие: ксенофобия. Это страх по отношению к чужому. Вслед за страхом приходит неприятие, а там и ненависть. Потом насилие. Ряд этологов говорит о биологической природе ксенофобии человека. У животных существует явление этологической изоляции – агрессии и неприязни, проявляемой ими по отношению к близким видам и подвидам.
Я понимаю, что подставляюсь. Знаю, что защитники прав сексуальных меньшинств, если прочтут эти строки, тут же обвинят меня в ксенофобии, руководствуясь ранее написанным (мною же!).
А я не стану оправдываться, говорить в ответ, что я идеальна. Замечательно хорошо понимаю, что, как и все люди, подвержена биологическим законам. И во мне, как и в других, бушуют страсти. И я могу быть где-то и в чём-то ксенофобом.
Но я ненавижу фашизм. Я ещё и социальное существо, кроме того, что являюсь предметом изучения биологов, а это значит, что умею подавить в себе ксенофоба. Ни один представитель сексуальных меньшинств не может сказать, что я оскорбила его лично, ненароком коснувшись его ориентации. Меня не касается чужая личная жизнь. Чужие предпочтения могут удивлять меня, но я считаю, что люди имеют право на собственное мнение, тем более – поведение в постели.
Вот только когда такой ксенофоб, только с другой стороны, руководствуясь Бог знает чем, начинает рекламировать мне свои сексуальные предпочтения, по сути дела доказывая – то ли своё превосходство, то ли убогость и комплекс неполноценности своей – по гендерному признаку! Только тогда я начинаю возмущаться. Ещё один разочек для особо «понятливых»: я никого не преследую. И очень прошу не преследовать меня. Есть территория, где мы едины, не разделены ничем. Мы – люди. Мы думаем, работаем, любим, ненавидим, радуемся и страдаем. Неужели не довольно этого, чтоб жить и сосуществовать рядом? Неужели так уж необходимо противопоставлять нас искусственно, выделяя из нашей среды тех, кто иначе совокупляется?
Что же касается фашизма на бытовом уровне…
Мери, вернувшись в нашу комнату, хохотала до слез.
– Вы бы видели их лица! А то, и впрямь, кажется, собрались с врагами бороться. На всякого мудреца довольно простоты. Ну, глупеть-то так, всем миром, сразу, тоже не надо. Кто враг, где он? Когда б все так просто было…
Знаете,
