Все началось с кефира. Точно. Именно с кефира, который я собственноручно снял с полки в супермаркете и положил в корзину для продуктов. Кефир оказался безнадежно просроченным, будто его еще с прошлого столетия хранили на складе стратегических запасов в одной из развивающихся стран Латинской Америки. Когда срок хранения там истек, этот кефир за бесценок выкупили ушлые российские коммерсанты, привезли в Россию и раскидали по супермаркетам огромной страны, предварительно сменив упаковку, чтобы никто не догадался.
Концовка состоялась в похоронном бюро, которое официально называлось обществом зарытого типа «Райское наслаждение», что вызвало удивление. Какого типа зарыли? Пришлось еще раз вернуться к названию на доске объявлений. При более внимательном прочтении я обнаружил, что кто-то из хулиганских побуждений аккуратно стер букву «к» в слове «закрытого». Правильно название читалось бы «Акционерное общество закрытого типа», что тоже навевало всякие двусмысленности. Далее следовал перечень услуг и скидок. Например, учащимся предоставлялась скидка 10%. Принимались также групповые заявки. Тут скидка была уже 15%.
Неожиданно из-за моря венков выплыла миловидная особа на высоких каблуках с бейджем на лацкане элегантного черного пиджака с подвернутыми рукавами и в такой же черной юбке, которую никак нельзя назвать длинной. Благодаря бейджу я узнал, что зовут ее просто Алла, и работает она ритуальным менеджером. Алла была, несомненно, хороша собой и знала себе цену. Слегка смущало обилие золотых украшений на ритуальном менеджере. Золото было везде: и на пальцах, и на запястье, и в ушах, и на шее. Если предположить, что у нее есть пирсинг в пупке, а он должен быть обязательно как неотъемлемая деталь созданного образа, то вне сомнения из чистого золота. Непроизвольно мои мысли пошли дальше: если даму раздеть, в каких еще местах можно найти золотые залежи. Усилием воли я остановил ход похотливых мыслей и сосредоточился.
Из меня никогда бы не получился разведчик. Меня бы разоблачили в первые минуты пребывания во вражеском стане, потому что все мои мысли и чувства тут же отражаются на лице. Так я устроен и ничего не могу поделать. Я пробовал тренироваться перед зеркалом, но ничего не получилось. Меня можно читать, как книжку. Особа в черном читала, конечно, книжки и поинтересней, и покруче. Меня же она пролистала за пару секунд, как букварь, и осталась довольна прочитанным.
- Могу вам чем-то помочь? – спросила она, и голос звучал проникновенно и участливо.
- Да, пожалуй, – ответил я. – Дело в том, что я собираюсь отправиться, как говорится, в мир иной и хотел бы заранее подготовиться. Я – одинок. Жена умерла девять лет назад, детей у нас не было. Как-то так получилось, что мои самые близкие друзья тоже ушли из жизни. Моя последняя любовница вышла замуж за австралийца и уехала в Австралию. Пару раз я летал туда к ней, но это уже не то. Остались, конечно, приятели, знакомые, коллеги, но… Мне не хотелось бы кого-то обременять. Вы меня понимаете? Я – человек не бедный и привык свои проблемы решать сам.
- Замечательно, – пропела Алла. – Мы сейчас с вами подберем все, что вам необходимо. Вы оплатите счет. Можно по безналу. И счастливого пути в мир иной – остальное мы берем на себя. Кстати, лежать вы хотите рядом с женой?
- К сожалению так не получится. У нее односпальное место.
- Ничего страшного. Можно оформить разрешение на подзахоронение и поставить гроб на гроб.
Я задумался – такой вариант не приходил мне в голову. Хорошо подумав, я твердо ответил:
- Нет.
- Почему?
- Слишком сексуально для покойников.
- Тогда вам придется съездить на кладбище. Вы же хотите лежать на хорошем кладбище в хорошем месте где-нибудь рядом с аллеей Славы по соседству с нашими знаменитостями, не правда ли?
- Я бы хотел лежать спокойно. Чтобы меня меньше беспокоили.
- Все равно вам придется поехать на кладбище, чтобы выкупить землю. Раньше наше предприятие оказывало и эту услугу, но в последнее время цены на землю так взлетели, что нам стало невыгодно заниматься. А за приличное место еще и взятку вымогают. В разгар сезона лучше вообще не соваться, – с грустью в голосе пояснила Алла.
Было непонятно, куда следует соваться в разгар сезона, и, причем тут сезонность. Это же – не картошку копать и не свеклу полоть. Зато я явственно представил себе картину, на которой у закрытых кладбищенских ворот сгрудились катафалки, а на самих воротах вывешена табличка «Мест нет». В такой ситуации ляжешь не то, что на жену, а на кого угодно, лишь бы скорее все это закончилось.
- Простите, как скоро вы собираетесь отходить? – спросила Алла.
- Что-что? – не понял я.
- Я имею в виду, когда вы планируете уйти в мир иной, – пояснила она.
- В самое ближайшее время, – заверил я.
- Должна вас предупредить, – очень серьезно сказал ритуальный менеджер по имени Алла. – Мы тесно работаем с православной церковью, которая крайне негативно относится к суициду. Ясно, что мы не можем удержать клиента от самоубийства, если он решил, но мы вправе отказать ему тогда в ряде услуг, как-то отпевание в храме, присутствие батюшки при погребении и так далее.
- Не беспокойтесь. Я и сам хотел отказаться от церковных услуг, хотя в отношении к суициду я, пожалуй, на стороне православия. Человек так устроен, что предчувствует свою кончину, может приблизить ее, но может и отдалить. Разумеется, в строго ограниченных рамках, - я не лукавил, я говорил искренне и мог бы подтвердить свои слова примерами из жизни. Или из смерти? Какая разница?
У меня был сосед, неглупый и незлобивый мужик с нелегкой жизнью позади. Рассказывали, что он отсидел много лет в колонии строгого режима за убийство. На самом деле он никого не убивал, а взял вину на себя за близкого человека, который его предал, устраивая свою личную жизнь, пока он отбывал срок заключения. С ним я никогда не заговаривал на эту тему, а он не проявлял желания обременять меня своими воспоминаниями. С ним мы иногда играли в шахматы, иногда пили водку, иногда совмещали то и другое, но никогда не говорили о прошлой жизни. Такое табу. «Скоро я умру», – сказал он однажды за шахматной доской. «И не мечтай. Пока я не отыграюсь», – дежурно отшутился я, о чем потом пожалел. Ой, как пожалел!
Он посмотрел на меня и во взгляде, как мне показалось (или я выдумал это потом?), читались разочарование и вселенская тоска. Нормальные люди так не смотрят. Скорее всего, ему хотелось выговориться, поделиться с кем-то, кто его может понять, своими предчувствиями близкой смерти. Я не понял. Я не поднялся до понимания, а остался на примитивно-бытовом уровне.
Спустя пару дней я заглянул к соседу по какой-то мелкой нужде. «Что делаешь?» – спросил я его. «Бреюсь. В последний раз», – ответил он. «Решил бороду отпускать?» – поинтересовался я. Он промолчал, а взгляд его заострился до такой степени, что стал похож на жало пчелы. Мы оба прекрасно сознавали, что стоит за его словами, но никто из нас не посмел сделать следующий шаг, чтобы прикоснуться к тайне. Ранним утром следующего дня он умер.
В юности я очень боялся смерти, с годами я стал больше бояться старости. Смерть как состояние не страшна, пугает ожидаемый переход из одного состояния в другое, переход от жизни к смерти, предчувствие приближения и неотвратимости его.
У меня была неродная тетка, тетя Феня – женщина добрая и набожная. Сейчас трудно судить, была ли она красива в молодости, но я хорошо запомнил ее очень русское и просветленное лицо. Когда я был маленьким, мои родители, занятые на работе, частенько подбрасывали меня тете Фене на пару-тройку дней. Я ее любил. Но больше всего я любил ее подмышки. Для меня было высшим детским наслаждением уткнуться носом в подмышку, надышаться особыми запахами тела и там блаженно заснуть.
Последний раз я видел тетю Феню живой, когда приехал к ее старшему сыну по каким-то автомобильным делам (он был хорошим механиком и намного старше меня, по-моему, он уже был на пенсии в то время). Она вышла на крыльцо своей половины дома и неподдельно обрадовалась мне. «Как жизнь, тетя Феня?» – спросил я, чтобы остановить ее радостные причитания. «Дык, болею я, болею», – ответила она горестно, а потом встрепенулась и весомо заявила: «Как же иначе? Не поболеешь – не умрешь». Она ждала смерти, как избавления, как Божьей милости, как Божьей благодати.
В отрезок времени между кефиром и «Райским наслаждением» уместились многие события, которые укрепили меня в мысли, что мой поезд давно ушел, что я выпал из обоймы, что моя жизнь просрочена, как кефир.
Последним звеном в цепи событий стал вызов в районный отдел милиции, хотя вызовом это назвать нельзя. Мне позвонил наш участковый, сказал, что заедет за мной на белом «Мерседесе» и также доставит меня назад, что льстило. «Скажите хотя бы, по какому вопросу я вдруг потребовался?» – спросил я, не припоминая за собой каких-либо грехов или правонарушений. «Не знаю», – ответил он. «Бросьте, все вы знаете», – возразил я и отключил телефон.
Приехал он минута в минуту и по мобильнику доложил, что ждет меня у подъезда. В милиции выяснилось, что нужна ксерокопия моего паспорта, который я, естественно, оставил дома. Участковому на белом «Мерседесе» пришлось мотаться со мной за паспортом, а затем, пока я беседовал в какой-то административной группе, делать требуемые ксерокопии. Ни тени недовольства или раздражения с его стороны я не заметил. Такое отношение правоохранительных органов льстило вдвойне.
Но больше всего мне польстил молодой лейтенант из административной группы, который с напускной суровостью сообщил, что я обвиняюсь в мошенничестве и могу быть привлечен к уголовной ответственности сроком до двух лет. Наверное, он думал, что я испугаюсь, но этого не случилось. «Привлекайте», - легко и безразлично согласился я. Такого поворота он не ждал, мой ответ не вписывался в разработанную схему, и наше дальнейшее общение выбилось из накатанной колеи. Привлечь они меня, оказывается, не могут, потому что дело закрыто в связи с истечением срока давности. Так-то. Как всегда. Всегда я опаздывал в этой жизни. Сесть в тюрьму я тоже опоздал – истек срок давности. Опять просроченный кефир получался. Даже обидно.
Лейтенант (он не представился, не назвал свою фамилию) долго писал протокол допроса и, наконец, дал мне ознакомиться и подписать. Ключевыми словами там были «мошенничество», «хищение государственных средств», «закрыто по нереабилитационным обстоятельствам». Последнее словосочетание мне особенно понравилось.
Эта канитель мне порядком надоела. Хотелось домой на диван, чтобы, лежа на диване, еще раз осознать свою просроченность, но пришлось писать под диктовку объяснение, которое слово в слово повторяло содержание протокола. В заключении необходимо было еще написать, что я согласен со всей глупостью, изложенной в протоколе. «Если не согласен?» – спросил я. «Лучше согласиться», – попросил лейтенант. Кому лучше? Мне или ему? Но уточнять я не стал. На прощание он посоветовал мне вернуть деньги, которые одно госучреждение перечислило на мой счет, а потом осознало, что погорячилось, и снабдил меня номером телефона, по которому мне следует позвонить, чтобы организовать возврат. В противном
