Со стратегической точки, хутор Веселовский, в отличие от разъезда Веселовского, что расположен в тринадцати километрах, где расположен железнодорожный разъезд и районный элеватор, никакой ценности не представляет.
До ближайшей линии передовой ополчения и самого ближнего блокпоста на дороге, ведущей в Донецк, в свете нынешних не политкорректных веяний, как до Киева раком, двадцать с лишним километров, но, почему-то третий месяц подряд окопавшиеся укропы в районе заброшенной молочной фермы утюжат хутор, как по расписанию, из гаубиц и «Градов».
***
С первыми петухами, едва проснувшаяся заря ещё расплёскивает малиновые рушники над сонной землёй, вместо утренней зарядки для жалкой кучки стариков-хуторян, массированная стрельба из тяжёлой артиллерии. Пробежка на больных ногах в подвалы, скажем откровенно, не бункер для Сталина, но хоть какое-то убежище, хоть и не очень надёжное.
В обед, вместо производственной гимнастики: «а теперь, дорогие товарищи, ставим ноги на ширине плеч, поднимаем медленно руки вверх, вдох, вниз – выдох, усложним упражнение – поднимая руки приподнимемся на носочки ног… выше… выше… а теперь ходьба на месте». Но распорядок дня – святое! И снова старики скачут, - не бегут! – в подвальную сырость в гости к мокрицам и многоножкам.
Вечером, когда самое время вечерять, снова получасовой обстрел. Это, как напоминание затёртой истины, что ужин предпочтительнее отдать врагу. В данной ситуации бравым хлопцам из карательных батальонов и укроповской армии в новенькой военной форме ярко-зелёного цвета, косвенно подтверждающее их не очень лестное прозвище – укропы.
Это их, укроповское счастье, что ферма находится на самом высоком месте района – Кара-курган. Окопались они там основательно. Нарыли траншей-окопов, настроили блиндажей-землянок. Обставились стволами пушек-мортир, как использованными надутыми презервативами, да танками-бэтээрами. И забавляются, сучьи дети, по ролевой игре «Зарница» соскучившись.
Иногда, или от скуки, или бурячной* самогонки перепившись, стреляют посреди ночи, нехристи. В эти минуты кажется им, помёту лисьему, что с позиций хутора к ним движется превосходящая по силе и численности армия ополченцев в наступление. Вот и перестраховываются, ёк-макарёк, наносят
___________
*буряк – свекла (укр.) свекольная самогонка.
упреждающие залповые удары по старикам и старухам.
Но и вправду, есть им, укропам, чего бояться.
Память генетическая штука крепкая.
Не далее как в далёком сорок третьем там, где сейчас почёсывают злорадно холуйские ручки укропы, располагались укрепления немецких частей. А в районе хутора, за «яром-долиною» находились передовые части Красной Армии. В ту пору они тоже друг другу частенько горячие приветы истинным арийцам от русского медведя и обратно латунными посылками и бандеролями отправляли.
Ох, как тогда земля от разрывов сотрясалась!.. ох!.. до сих пор, как вспомнишь, мороз по коже…
Взяли, взяли тогда красноармейцы Кара-курган. С большими потерями. Но и нечисти фашистской полегло, не сосчитать. Многие нашли себе последний приют в мягкой постели степей украинских.
Два месяца длилось противостояние. Атаки русских солдат захлёбывались вражеским свинцовым пойлом одна за другой. Разрывы мин, как букетики настурций, с утра до позднего вечера над землёй поднимались, и ветер не успевал их разносить по адресатам.
Одолели всё же, супостата! Одолели!
Сковырнули с высоты Кара-кургана и погнали их, полчища немецкие, в последний Weg nach Haus westlicher*, к цветущим ранней весной аллеям unter Linden** и zu liebem Bier und Würstchen***. Чтобы путь-дорожка скатертью стелилась, чтобы стези в перспективе просматривались ровные, на посошок наливали свинцовой горилки каждому от души, не жмотясь.
Была тогда разница.
Заключалась она в том, что одна профессиональная армия противостояла другой. Выполняла поставленные перед каждой поставленные задачи и без лишней необходимости забытые степными богами степные хуторки не трогали.
Сейчас армия и карательные батальоны направили острия пик против своих граждан.
К вопросу Кара-кургана… Вплоть до конца пятидесятых прошлого столетия вытаскивали плугами и боронами трактористы на свет божий не доставленные до адресата подарки войны: и немецкие, и советские неразорвавшиеся мины и снаряды. А также человеческие кости. Останки собирали в общий деревянный ящик (на них ведь нет штампа «воин красной армии» или «бравый солдат вермахта»), приглашали затем представителя из военкомата и этот огромный гроб, последнее пристанище неизвестных солдат, отвозили или в Донецк, или в Ростов-на-Дону, где их тщательно
_________
*путь домой на запад (нем.)
**под липами (нем.)
*** к любимому пиву и сосискам (нем.)
изучали в закрытых лабораториях эксперты-криминалисты. Заканчивалось всё просто. После пламенных речей ораторов, исследованные останки хоронили в общей могиле под оружейный салют. После всех прижизненных мытарствах, нашли косточки немецких солдат вместе с русскими мирный способ сосуществования в отдельно взятой братской могиле.
Но это тогда, когда проходила чёткая линия раздела: здесь свои, там – чужие. Чужая культура. Чужой язык. Чужой менталитет. А сейчас всё общее: культура, язык, песни, берущие за душу… А в остальном, всё то же – война…
***
Когда укропы уставали утюжить хутор, переключались на местное кладбище.
Было оно небольшое. После распада Союза резкий отток населения в город на заработки сократил не только число проживающих на хуторе, но и в геометрической прогрессии потенциальных претендентов на свой кладбищенский удел. Ни вширь, ни в длину кладбище не росло.
Начинали бомбить с дальнего краю, упирающегося в заросший боярышником угол, где покоились захороненные после войны хуторяне. И гражданские, и те, над кем смерть немного сжалилась, дала передышку вдохнуть полной грудью воздух мирной жизни, да, одумавшись, быстро изменила решение. Рычагов управления процессом завались – тяжёлые ранения, осколки снарядов в теле, пули и много чего ещё, сопутствующее этому…
Какие непрочные цветы разрывов поднимались до облаков! Вместе с ними летели навстречу свежему воздуху из душных мрачных подземелий, уставшие от гадливого общения с червями, тронутые тленом кости.
***
По случайному стечению обстоятельств, центральная часть кладбища оставалась нетронутой. Будто метким «аваковским стрелкам» кто-то наложил табу на это место.
***
Устав прятаться от разрывов, Софрон Данилович, девяностолетний житель хутора, ветеран Отечественной войны, начал ходить на кладбище в моменты затишья. Брал с собой лопату, поправить те могилки, не сильно повреждённые или забросать грунтом не поддающие восстановлению, укрепить покосившиеся деревянные или металлические кресты. Надгробиям из бетона или гранита что будет? Также с собой прихватывал лейку с водой. Поливал цветы, буйно разросшиеся по всей площади кладбища. Они-то и сами по себе не увяли бы, дожди да влага в почве, но что-то нужно было делать пожилому человеку. Соблюдать приличия уважения в погребённым односельчанам. «Хоть это и не некрополь , - разговаривал он за работой сам с собой, - а красоту и эстетику никто не отменял. Не смотря на войну».
И поливал. Поливал цветы. И холмики. Чтобы травка не вяла раньше времени.
В часы, когда Софрон Данилович приходил на кладбище, укропы прекращали обстрел. Активная фаза (разрушение) переходила в пассивную (наблюдение). Это, во-первых. Во-вторых, интересно было увидеть, что делать будет на кладбище старик, некрофилить или что ещё, если он не сумасшедший. И, наконец, эстафетную палочку артиллерийского огня принимали снайперы.
Дед был им интересен постольку поскольку. Они находили себе развлечение повеселее.
Вот уж они-то забавлялись, чувствуя безнаказанность!
Эти временно недоступные «аваковские стрелки» задались целью истребить всю мелкую живность хуторян. Начали развлекуху с кур-цыплят. Жутко было смотреть на результат работы сих Тилей Уленшпигелей, ярых поклонников Кончиты Вурст*. По подворьям носились обезглавленные куры или мелкими жёлто-красными атомами разлетались цыплята. Страшнее картины не увидишь: уток и гусей, продолжающихся двигаться, переваливаясь с боку на бок, мотающих длинными шеями с фонтанирующей из них кровью оттуда, где мгновение назад были головы.
Когда истребили всю, или почти всю домашнюю птицу, доблестные сыны «нэнькі України» переключились на скот. Калечили бедных животных разрывными пулями, отстреливали то хвост, то ноги. Если хотели показать своё мастерство, норовили срезать рога у коров и коз. Не нужно быть потомственной Кассандрой, чтобы узнать, чем это заканчивалось. Но худшее глумление над животными, это когда потехи ради храбрые на удалении укроповские лыцари** попадали в вымя животным. Боже, как истошно и дико они кричали, не ревели или блеяли, от неописуемой боли, носились по полю, сорвавшись с привязи, орошая изумруд травы агатом крови… И ничем не помочь им, любимым тварям… Не защитить…
Женская половина хутора, их оказалось большинство, так уж от природы повелось, женщины генетически живучее мужчин, нашла выход. Сбережённых от баловства снайперского бурёнок и мань выводили в поле за дворы, под прикрытие домов и холмов.
***
Отдохнув, снова принимались вояки разрушать, что чудом дивным
_____________
*трансвестит, победитель конкурса «Евровидение – 2014»
** рыцарь (укр.)
осталось в сохранности.
Выли мины, взрывались снаряды, содрогались небеса и, кипела земля слезами.
***
Привыкнув к разрывам, отважные хуторяне, если можно так сказать, надеясь на волю божью, уповать-то больше не на кого, заслышав вой и свист не торопились бежать в подвалы, показывая отличные результаты в забеге на короткие дистанции. По звуку различали, куда летит снаряд, и указывали, где разорвётся. Такова военная действительность и учишься этому быстро.
А Софрон Данилович продолжал ходить на кладбище. Подравнивал холмики, поправляя осыпавшуюся землицу, цветы поливал. И отдыхал. Сидел он на уцелевшей скамейке, как обычно, в перерывах между обстрелами. Недавно окрасил её половой краской, другой в хозяйстве не оказалось. Стояла она в разросшемся молодняке грецкого ореха.
Не могли не заметить снайпера одинокого старого посетителя, который, не прячась, ходил одной и той же дорогой на кладбище. Шёл он прямо, будто лом проглотил, словно всем своим видом бросая вызов творящемуся безобразию.
Вниманием его не обошли.
И начали куражиться. Меткими выстрелами снимали верхний край с ближайших надгробий. Слышал Софрон Данилович чириканье, затем тонкий звон и видел повисающую в воздухе мелкую гранитную пыль. Ах, как она переливалась в солнечном свете всеми красками лучисто! Падал тогда между могилок Софрон Данилович и поминал их, вражью силу, незлым словом. Как жена преставилась, стал он человеком верующим, но не до такой степени, чтобы с
