миллионеров, таких же жирных барбосов.
Да, такой вот ещё характерный штрих про Ивана Абрамыча. Он - бывший командир бывшей местной военной части ракетных войск стратегического назначения. Которую разогнали, потому что сейчас у нас с Америкой мир, любовь и близкие, чуть ли не приятельские, отношения. Прям целуемся все с этой Америкой! Ох, доцелуемся… Да! Но поскольку он какой-никакой, а всё ж таки полковник, то его так же запросто, как ракеты с солдатами, разгонять поопасались. Да и некультурно это – взять такого некогда уважаемого, согласно его теперь уже безвозвратно ликвидированной должности человека и бросить на съеденье жизненным обстоятельствам! Так поступать решительно нельзя! А вдруг запьёт? Или продаст какие-нибудь известные ему сугубо секретные военные тайны империалистическим разведкам? Если запьёт, то чего же? Запросто нанесёт урон стране! Не такие трезвенники, и то наносили! Поэтому городские власти пошептались-посоветовались и определили его на всякий, как говорится, пожарный на бытовые услуги. Тем более что срочно уволенный за многочисленные и многолетние злоупотребления своим служебно-бытовым положением тамошний начальник попался на очередном воровстве в особо крупных размерах и поэтому благополучно и наконец-то сел, постоянно сейчас пиша во все прокуратуры, что воровал не он, а кто-то другой, ему совершенно (ха-ха!) незнакомый, с которым и выпивал-то всего один (ещё раз три ха-ха!) раз. Опять же Иван Абрамыч, несмотря на то, что верный сын советско-российской армии, её, можно сказать, плоть, кровь и душевный член, не так прост, как кажется на первый солдафонский взгляд! И, во всяком случае, гораздо дальновиднее и вообще умнее вышеназванного, прочно сидящего сейчас и лишь зря тратящего бумагу и прочие письменно-канцелярские принадлежности его предшествующего писателя! Он, Иван Абрамыч-то, ещё заранее, ещё когда вовсю командовал вышеразогнанным стратегически-ракетным щитом Родины, на всякий случай записался в ныне уверенно и прочно правящую партию. Потому что проникся осознанием строить нынешнюю демократическую Россию, раз состоит при соответствующей руководящей должности, на которой может принести очень даже нехилую пользу горячо любимой Отчизне. (Хотя, честно говоря и строго между нами, нужна она ему, эта партия, как верблюду-кораблю пустыни белый арктический медведь.) Он и сам как-то при очередном ночлеге откровенно, потому что она, Дуся, никогда не предаст, признался ей, что если бы его воля, то записался бы лучше в партию любителей пива (оказывается, сейчас и такая есть.). И с большим бы на то искренним удовольствием! Но нельзя. Потому что вышеназванные партийные товарищи, которые каждый сплошь руководящие начальники, неправильно поймут. И при этом он очень многозначительно посмотрел вверх. То ли на потолок, то ли на дусину люстру, которую та купила на рынке стройматериалов за тысячу восемьсот рублей, производство – Чехия, с дополнительным комплектом съёмных, под хрусталь, подвесок. Дескать, ты, Дуся, поняла, в чём заключается генеральная линия его, Ивана Абрамовича, единственно правильной и единственной народной партии? Поняла, кивнула Дуся. Хотя и поздно уже, но вы, Иван Абрамыч, совершенно не беспокойтесь! Я сейчас в круглосуточный схожу. Вы какие пивы уважаете? Какого названия? И сколько вам взять? И закусить чего? Может, селёдочки?
Ну и как вам, а? То-то! Вот что такое эта Дуся! Вы когда-нибудь видели таких вот прямо несуществующих, кроме неё, Дуси, небесных женщин? Правильно! И не увидите никогда! Он, Иван-то Абрамыч, когда услышал эти её слова про круглосуточный магазин и пивные марки, то даже не то что заплакал - зарыдал в ответ, захлебнувшись благодарными слезами. Вот как проняло его, бедолагу, несмотря на то, что всю жизнь - с зарегистрированной женой и беспредельной дальности смертельными ракетами! А потом утёрся, горестно так вздохнул, погладил её рукой по мягкой, молочного цвета коленке и сказал: эх, Дуся! Эх! Если бы не моя стервь и мой по отношению к ней офицерский долг! Она же безвременно погибнет, совершенно неприспособленная, кроме как орать! И замолчал, уткнувшись в её (не жены, а конечно Дуси) большую и тёплую сиську. Да, очень уж он переживает за свою крепкую образцовую семью! Прямо болеет, вот до чего страдает! И сколько уже денег заплатил, чтобы среднего его сыночка, Валентина по имени, тоже бывшего ракетного офицера, не так чтобы очень надолго посадили. Ну, год, два, и лучше условно – но не восемь же, как обещает соответствующая уголовно-законодательная статья! Она Дуся, когда узнала, что его Валентин - в особо крупных размерах, то тоже целый день проплакала. И денег Ивану Абрамычу сразу же предложила. На продажных судейских работников, прокурора с адвокатом и подкуп неподкупных свидетелей. У неё сейчас деньги-то есть, тем более в позапрошлом месяце новый интимный пристрой с саунами открыли. Да и не жалко ей этих денег, пропади они пропадом! Ведь сын же! Родная кровиночка! Пусть и в крупных особо размерах! А как же! Только Иван Абрамович не взял. Может, из гордости, может, постеснялся. И опять только горестно так сказал: эх, Дуся! И опять коленку пожал, прямо как ладонь на торжественном собрании по случаю профессионального Дня. Нет, жалко ей иванабрамовичева Валентина, жалко, хотя они и совершенно незнакомы. А с другой стороны, что же, если незнакомый, то и жалеть не надо? Это же тогда не по-людски совсем, если не пожалеть! А, значит, и совершенно не по её, не по дусиному.
А весь этот разговор я затеял совсем не для того, чтобы ещё раз пожалеть теперь уже её, Дусю, или этого слабохарактерного героического офицера, дусиного мозгопудра Ивана Абрамовича. И уж, конечно, не этого особо крупноразмерного иванабрамовичева дурака-расхитителя Валентина. Потому что действительно дурак. Потому что уж коли взялся расхищать, так расхищай без попадания! Нет, лично мне этих двух последних совершенно ни капельки не жаль, потому что это не мужики, а так, банно-прачечная пыль с уже изрядно потускневших, хотя и некогда совершенно блестящих офицерских погон. Такие, с позволения сказать, офицеры лишь позорят своими неприглядными криминальными поступками и своими базарно-бабьими сопливостями нашу некогда героически-легендарную Красную армию! А что же касается единственно Дуси, то она не очень-то и любит, когда её жалеют. Она тогда начинает смущаться и краснеть, и вообще чувствует себя ужасно неловко, как будто что-то украла. Это из неё, извиняюсь за грубость, прёт глупость деревенская, извечные, истинно кондово-русские смущение и стыд за похвалу. У других народов этого нет. Это – исконно наша национальная черта. Или, извините за пошлое слово, менталитет. А красть она боится и никогда не будет, потому что воровство, в отличие от выше не раз уже упомянутого Валентина, считает страшным грехом. Если же ей хочется поплакать, то она предпочитает делать это в одиночестве, в своей однокомнатной квартире, которая ей (вот тут уж ей действительно повезло!) досталась от одной старушки, у которой Дуся, вырвавшись из своего дремучего отупело-деревенского быта, снимала угол и ухаживала за этой совершенно неродной ей женщиной целых три года. В благодарность за что старушка, почуяв неумолимое приближение неизбежного, ей эту свою квартиру и отписала. Так что плачет-рыдает Дуся со всем возможным комфортом, в совершенно шикарных жилищных условиях, уткнувшись в подушку, которую привезла сюда, в город, из родной деревни и которую бережёт как память о покойной мамане. Которая самолично щипала для этой самой подушки гусиный пух и одновременно со щипанием исполняла старинную песню про белый сапожок и далёкого суженого, который всё не едет, зараза худая, и не едет. А чего не едет – никто не знает. Может, поженился, гад, там, на далёкой на сторонушке.
А рассказать о ней, о Дусе, я решил единственно потому, что она без памяти увлечена кинематографом. Этим самым действительно народным из всех человеческих искусств! Правильно говорил Шариков из кинофильма «Собачье сердце»: кинематограф у женщины – единственное утешение в жизни. Это прямо про неё, про Дусю! А поскольку, прожив в городе столько городских лет, она так по сути и не стала городской, и не завела здесь ни постоянных серьёзных мужчин (положа руку на Дусину коленку, давайте уж, наконец, честно признаемся: этот вечно ноющий, банно-чиновничий ракетчик – ну какой он мужик? Так, бывшее военное недоразумение.), ни близких, кроме Дуни, подруг, то кинофильмы как-то сами собой стали для неё и единственной страстью, и, одновременно, душевной отдушиной, в которую, как в вентилятор, пытаются улететь все дусины горести и невзгоды. А чтобы наслаждаться кинофильмами с самым вообще максимальным комфортом, Дуся, отказывая себе буквально во всем и похудев при этом без всяких фитнессов и шопингов-жопингов на шесть с половиной килограммов, накопила на видеомагнитофон, который, накрытый лично Дусей связанной кружевной салфеткой, стоит у неё в квартире на самом почётном месте, между столом и кроватью, на специальной подставке под названием телекронштейн, триста пятьдесят рублей и бутылка соседу за приворот специальных креплений. Которую (не подставку, а кровать, которая через неё рядом со столом) по причине уже почтенного возраста давно бы пора сменить, но Дуся жмётся, потому что собирает деньги, чтобы поставить в деревне, на кладбище, папане и мамане гранитный памятник. А это довольно дорогое удовольствие, потому что могильные расценки сейчас настолько стремительно, в отличие от заработных плат, приближаются к мировым, что это тысячу раз подумаешь, прежде чем собираться помирать. Но в отношении папани и мамани думать-размышлять Дусе не приходится. Потому что ставить надо всё равно, чтобы всё было по-людски. Что же они, всю жизнь работали-работали, в дерьме совхозном всю жизнь ковырялись – и какого-то камня, хоть и гранитного, не заслужили? Конечно, заслужили! И не один! Так что она, Дуся, в лепёшку расшибётся, а папаню и маманю своих единственных и неповторимых, обязательно этим гранитным камнем увековечит! Это даже не обсуждается и никаким вопросом! И нечего тут даже разговаривать!
А вот зато о своих любимых кинофильмах и любимых артистах Дуся может говорить днями и ночами, что и делает своей кошке Дуське, которая является её единственным слушателем, потому что друзей и подруг у Дуси, повторяю, так и нет. Сегодняшний любимый дусин киногерой – это отважный Кейси Райбик в исполнении голливудского киноартиста Сигала по имени Стивен из кинофильма «Захват» про американский крейсер, неожиданно захваченный то ли диверсантами, то ли террористами (Дуся в этих тонкостях не разбирается. Ей это ни к чему. У неё баня номер три, а не американский крейсер, не знаю какой номер, или какой другой шпионский центр агрессии, экспансии и мирового империализма.), и которых этот самый крейсерский повар Райбик-Сигал лупил от души и в хвост и в гриву. А ихнему постоянно смешливому главарю и больше того! Воткнул прямо в темечко здоровенный ножик (при первом просмотре этого драматического эпизода у Дуси от такой откровенно-кровожадного натурализма даже в грудях спёрло и в глазах помутилось. Она
