Тихая деревенская улочка на окраине села. Просторный двор с двумя общежитиями, лабораторией, баней, столовой и складом. Старый яблоневый сад. Виноградные лозы, прикрывающие окна от палящего южного солнца. Метрах в двухстах от забора несет свои мутные воды Сырдарья. Земной рай - Сюткентский эпидотряд Чимкентской противочумной станции. Попасть в этот отряд было не просто, слишком комфортным и удобным был Сюткент. Двадцать минут лёту на АН-2 до Чимкента, сказочная рыбалка и охота на дренажных озёрах и Сырдарье, уютный, зелёный посёлок, населённый молдаванами, русскими, узбеками, немцами и греками. Короче – не отряд, а мечта.
Начальник отряда, Людмила Васильевна Красникова – живая легенда противочумной системы страны. Ей уже далеко за шестьдесят, она лично знала многих выдающихся эпидемиологов, и говорить с ней – черпать знания и мудрость. Муж Людмилы Васильевны, зоолог станции, трагически погиб в одной из командировок. Первый раз я встретился с ней в 1974 году, когда будучи ещё препаратором в противочумном институте, приезжал в Уланбельский отряд. Наш шеф знакомил её с сотрудниками, и когда очередь дошла до меня, Красникова улыбнулась,
- Ну, этого представлять не нужно. Вылитый отец.
А отца моего в «чуме» знали и изрядно побаивались, ибо был он председателем режимной комиссии и имел, как санитарный врач СССР, большие полномочия. Кроме того, в своё время отец был консультантом Чимкентской противочумной станции и курировал работу врачей.
До описываемых событий «штатным» зоологом Сюткентского отряда считался В.Ф. Ржевский (не поручик), а паразитологом – его жена. Работали они в основном по хлопковым полям и рисовым чекам в окрестностях многочисленных посёлков, возникших в Голодной степи, вдоль русла Большого Кызылкумского канала в 50-е годы, и занимались домовыми мышами. Не любил Виктор Федосеевич пески. Не любил жить в палатках, ходить в маршруты и ездить на рекогносцировки. Он любил рыбалку, охоту на уток и фазанов, мягкую кровать и заботливую жену. Вполне нормальные человеческие запросы.
- Санечка! Дались вам эти пески! – с материнским беспокойством говорила мне начальник отряда, - Куда вас опять чёрт несёт? Съездили бы вечером на рыбалку.
Мне не сиделось на месте. Каждый понедельник я уезжал с группой на новые точки и возвращался под вечер в субботу, чтобы помыться, простирнуть барахлишко и посидеть с удочкой в резиновой лодке на одном из дренажных озёр. Карась на этих озёрах клевал, как сумасшедший. Не менее интенсивно «клевали» всё, что движется, и свирепые кызылкумские комары.
- Людмила Васильевна, - обратился я как-то к доктору, - у меня в плане записана рекогносцировка на ферму Орынбай. Хочу забрать у вас УАЗик на пару дней.
Слова «рекогносцировка» и «Орынбай» привели моего начальника в состояние шока. Орынбай – это животноводческая ферма, от которой до ближайшего населённого пункта двести километров езды по сыпучим барханам. Она находится в самом центре песков Кызылкум. А слово «рекогносцировка» в связи с работой зоолога, Людмиле Васильевне вообще не было знакомо. Виктор Федосеевич такой ерундой не занимался.
Ржевский был странным зоологом. Я как-то наблюдал его во время проведения истребработ вокруг причуйского посёлка Чиганак, где было зарегистрировано несколько случаев заболевания людей геморрагической лихорадкой. Метрах в ста от крайних домов этого посёлка Виктор ходил с биноклем на шее, планшетом через плечо и компасом на руке, а в руке у него был тубус с картами. Короче – матёрый полевой волчара. Для полноты картины не хватало только карабина и пробкового шлема. Его постоянный техник, Женька Коновалов, рассказал мне однажды очень занимательную историю. На точку с плановой проверкой приехал заведующий нашей лабораторией.
- Как вы не вовремя, Леонид Павлович! А мы как раз сворачиваемся. У нас по плану переезд!
- Переезжайте. Поеду с вами. Заодно и территорию посмотрю, и на новой точке побываю.
На то, чтобы свернуть лагерь зоогруппы и загрузить машину требуется не более часа. Колонна из ГАЗ-66 с Виктором в кабине и УАЗ-469, в котором сидели шеф и несколько рабочих двинулась на новую точку. Машины ехали час, ехали два, три часа … Часто останавливались. Из кабины грузовика выпрыгивал зоолог, доставал карту, привязывал её к местности и озабоченно оглядывался вокруг.
- Далеко ещё, Виктор Федосеевич? – спрашивал утомлённый тряской дорогой завлаб.
- Да нет. Где-то рядом должна быть … - туманно отвечал Ржевский.
Наконец, после четырёхчасовой поездки по барханам и такырам, машины остановились.
- Здесь! – уверенно заявил зоолог.
- Распологайтесь, а я пойду, посмотрю обстановку, - сказал зав и, с блокнотом в руках, зашагал к песчаному бугру. Вернулся он минут через двадцать.
- Виктор Федосеевич, пойдём, прогуляемся! – поднял он с раскладушки утомлённого зоолога, - И ты, Евгений, тоже.
Они перевалили через бархан.
- Что-то место знакомое, - почесал в затылке зоолог,- Когда-то я здесь уже был …
- Вы здесь были пол дня назад! Вон, костёр ещё дымится!
Далее, отпустив Женьку, шеф разговаривал с зоологом с глазу на глаз. А о чём – Женька догадался по жестикуляции шефа…
Взяв с собой запас питьевой воды, канистры с бензином и продукты на три дня, ранним утром мы с шофёром выехали из Сюткента. Путь наш лежал на запад, через зону канала и озёр, через равнину Голодной степи и такыры к бугристым Кызылкумам. До кромки песков за рулём сидел я, а далее, там, где требовались особые навыки вождения, меня сменил Иван.
Пустыня кажется унылой и скучной только тем, кто попал сюда случайно. Глаз зоолога регистрирует всё, что касается его работы. То метнётся через дорогу заяц, то потянется по колее цепочка джейраньих следов, проводит машину равнодушным взглядом варан, задрав хвост, помчится к норе тонкопалый суслик. Зоолог подметит и редкую выгоревшую травку, и в каком состоянии в этом году кусты тамариска и саксаула. Для чего? Он же зоолог, а не ботаник! А для того, чтобы оценить кормовую базу массовых видов грызунов - носителей чумы. Нет, слово «пустыня» придумали кабинетные путешественники … Вот небольшая долинка между грядами. Пустующий чабанский домик, колодец. Зимовка Акдала.
- Отдохни, Иван Иваныч, я пойду, гляну, как здесь наши крысы поживают.
Меня поразила плотность колоний больших песчанок. Почти все они обитаемые и зверьки скрываются в норах, когда я подхожу совсем близко. Обитаемость нор – девяносто с лишним процентов. Нигде в других местах я такого не встречал.
После пяти часов езды, пробуксовок и откапываний, мы вдали увидели каменистые холмы.
- Приехали, Леонидыч. Орынбай.
У подножья холмов сгрудилось несколько домиков. Высокая антенна, закрытый магазин, медпункт – вот и весь Орынбай. Разыскав дом местного фельдшера, мы договорились о ночлеге и отправились смотреть окрестности. Численность грызунов была бешеная. Пройдя по нескольким точкам и подстрелив по дороге пару голубей на ужин, возвращаемся в посёлок.
- Это что? – спрашивает, показывая на мою добычу, фельдшер Сарсен.
- Это мясо, - отвечаю.
- Выкинь! Мы это не едим.
Мы проходим в комнату. Накрыт низкий столик: чай с молоком, лепёшки, курт*. После чая жена хозяина вносит огромное блюдо, на котором дымятся большие куски баранины и сочни из теста, посыпанные кольцами лука и перцем.
- Это мясо, - говорит хозяин.
- Сарсен, я не видел на ферме ни одной собаки. Почему?
- Ягнят едят.
- А около нескольких домов я видел привязанных филинов. Зачем?
- Вместо собак. Попробуй, подойди к такому дому.
Филины действительно ростом сантиметров шестьдесят и, когда пытаешься к ним подойти, щёлкают клювами и принимают угрожающую позу.
Ночуем мы на террасе, а утром, по холодку, отправляемся в обратный путь. Решение принято – окрестности Орынбая необходимо обследовать.
Через неделю мы с водителем грузовой машины стоим на плато, на вершине холма и ждём самолёт с людьми моей зоогруппы. Внизу, под возвышенностью, у колодца видны домики Орынбая. Останавливаемся мы километрах в пяти от фермы. Количество грызунов в окрестностях действительно аномальное, часто нахожу трупы песчанок, рабочие ловят в день по две-три нормы. Кроме песчанок меня поражает количество зайцев. Если в Мойынкумах, чтобы подстрелить пару зайчишек, приходилось часами мотаться ночью по пескам, то здесь они встречались днём буквально на каждом шагу. Делаю обычный маршрут. В руках блокнот и карандаш, за спиной ружьё. Выхожу из-за бархана – заяц. Стоит столбиком метрах в тридцати и разглядывает меня с таким же интересом, как я его. Бросаю на песок карандаш и блокнот, снимаю ружьё, целюсь … . Из каждого маршрута я приносил по три – четыре зайца.
Очень повезло мне в тот сезон с поварихой. Это была женщина, отсидевшая восемь лет и все эти годы работавшая на зоне поваром. Готовила она исключительно вкусно, а при обилии зайчатины мы стали питаться, как в ресторане. Котлеты, тефтели, пельмени, зайчатина под чесночным соусом … Сказка!
Приехавший ко мне с проверкой завлаб, увидев на столе полный таз фарша, спросил,
- Зайчатина?
- Зайчатина …
- А ты знаешь, что на этих точках, на грызунах, протекает какая-то эпизоотия**?
- Если бы я не погулял здесь неделю назад, вы бы об это точно не знали.
- В тюрьму сядешь, если кто-нибудь заболеет.
- Сяду. Сытым сяду.
Несмотря на это предупреждение, шеф по достоинству оценил искусство нашей поварихи и ел криминальные пельмени с большим аппетитом.
Две недели работы в сердце песков Кызылкум показали, что эпизоотия на грызунах есть, но это не чума, и, стало быть, угрозы заражения для населения нет. Самолётом из Сюткента прилетела записка о том, что на базу приехали мои жена и дочь. Свернув лагерь, поздним вечером мы выехали на большую землю. Второй раз в Стране Непуганых Зайцев я побывал весной следующего года, но ни песчанок, ни зайцев там уже не застал. Какая-то болезнь почти начисто истребила все виды грызунов в районе Орынбая положив начало многолетней депрессии.
*Курт -сушёный, подсоленный творог, который не портится годами и незаменим в качестве закуски.
**Эпизоотия - массовое заболевание, протекающее в популяции животных. Массовое заболевание в популяции людей называется эпидемией (прим. автора).
27.02.2010.
