Мёд и молоко

остановились на светофоре прямо напротив того самого пустыря и того самого дома.
- Что я говорил? Признайся, ты тоже это видел. Этот прекрасный свет.
- Какие-то отморозки взрывают питарды, - отец понимал, как его слова теперь похожи на мальчишеское упрямство. Он, конечно же, знал, что никакие это не петарды. Прекрасный цвет вспышки и рядом не стоял с огненным "пыхом" петарды. Всё это он понял в один момент. Но настало его время упрямиться. Нужно всё было сделать... Как? Как обычно. Как делают все. Какой толк слушать тринадцатилетнего мальчишку, страдающего синдромом "яркого воображения", как его называла Ольга. Какой толк...
- Это не петарды, папа. Ты сам это прекрасно знаешь. Ты видел... Не мог не видеть!
Он видел. Не смог не видеть.
- Бред! Бред...
Светофор сменил цвет. Сергей Николаевич надавил на педаль газа. Послышался лёгкий хлопок позади их автомобиля. Глушитель выдохнул к небу дым. Двигатель заглох.
- Что за... - выругался отец и напряжёнными пальцами повернул ключ в замке зажигания.
Двигатель выругался на своём механическом языке, но дальше разговаривать не стал. Сзади сигналили строгие люди-маски, спрятавшиеся за своими укрытиями -  лобовыми стёклами. Поток, словно хвост огромной металлической змеи, рос с огромной силой.
- Да колом встал, что ты там сигналишь! - выругался отец на один сигнал клаксона.
- Да объезжай, объезжай! - замахал он руками другому водителю.
Сердце Сашки трепыхалось, билось и рвалось. Это же судьба! Знак!
- Ааааай! - протянул Сергей Николаевич и начал выбираться из машины, когда гудение и крепкие маты проезжающих мимо стали совсем не выносимы.
Сашка ничего этого не замечал. Люди и окружающее его движение посерели и замедлились. Остался только дом. Который... Который вспыхнул снова! Снова и снова! Сергей Николаевич замер с аварийным знаком в руках, с широко раскрытыми глазами смотря на золотисто-медовые вспышки в трёх окнах, на четвёртом этаже. На нежные, густые вспышки.
- Видел, папа! Конечно, видел! - крикнул Сашка, вылезая из машины.
- Это она, - улыбнулся мальчик, - это добрые призраки, которые всегда охраняют покой этого дома.
- Замолчи... - протянул отец.
- Нет уж! Сколько можно молчать? Бежим!
И сын побежал. Так быстро, как только могли его нести мальчишеские ноги. Сергей Николаевич опешил, опустил опешившие руки. А Сашка бежал к огромному заброшенному дому, на ходу оборачиваясь и крича:
- Папа, ну давай! Давай же!
- Стой, Сашка! Стой! - отзывался эхом Сергей Николаевич.
Но парень убегал прочь. Наспех установив аварийный знак, отец тоже побежал. Задыхаясь, он пересекал пустырь, люди-маски смотрели на них из машин, мотая головами, что-то говоря своим невидимым пассажирам.
Сашка скрылся в тёмной пасти дома. Отец скрылся в тёмной пасти дома почти следом. У него не было уже сил кричать на сына, - он давно не бегал. Лёгкие сдавил кашель. Как же давно он не бегал, целую вечность. Целая вечность, целая жизнь, прожитая в трёх измерениях: сиденье машины, дом, сиденье работы.
Когда отец, слыша гулкие убегающие шаги где-то наверху, миновал первый пролёт, то остановился и выдавил из себя тяжёлый ком слов:
- Сашка, тебя ждёт трёпка, слышишь. Ты пожалеешь, что...
- Папа, иди сюда, - шаги наверху остановились, - ты будешь удивлён, честно!
Погоня продолжилась. Сергей Николаевич слышал тяжёлое, быстрое дыхание сына наверху. Мужчина слышал своё хриплое, медленное дыхание тут, внизу. Но, вот, третий этаж, пыль и сажа на стенах. Вот последняя ступенька, с отломанными кусками бетона. Вот он четвёртый этаж. Вот он сын, десяти метрах от него, смотрящий широкой улыбкой на что-то впереди себя. Что-то, что скрывалось за стеной.
Тяжело дыша, чувствуя привкус крови во рту и слёзы усталости на глазах, Сергей Николаевич медленно пошёл к сыну. Он ухватился рукой за бывший когда-то дверной проём в бывшую когда-то квартиру. Он услышал голос сына:
- Смотри, вот она.
...и повернул голову влево.
Зелёные, огромные манящие глаза. Сверкающие губы, на которых хрустел сахар малиновой помады. Длинные рыжие волосы, которые трогал сам ветер, трепля их своими лёгкими пальцами. Черты лица, подобные изображению богов в старых священных храмах. Прекрасна, прекрасна, прекрасна! Сладкая, как мёд. Тёплая, как молоко.
С высоты, прожигая Сергея Николаевича огромными глазами-безднами, на них смотрела великолепная картина невиданной девушки. Картина, нарисованная прямо тут, на стене заброшенной квартиры. Заброшенного дома.
7
- Сашка... Сашка... Но это же... картинка. Просто картинка... - отец не отрывал взгляда от огромного, в три человеческих роста изображения.
Тело девушки было нарисовано по пояс и утыкалось прямиком в пол, а голова смотрела на них уже с самого чердака, её было видно через огромный пролом в потолке. Локоны рыжих волос, словно поднятые ветром, разрослись по внутреннему скату крыши, от чего казалось, что над твоей головой вспыхнул закат.
- Ты видел когда-нибудь такие картинки, папа? Посмотри в её глаза! Она живая. Такие глаза не могут быть просто картинкой. Как лимонад...
Сергей Николаевич выдохнул. Теперь он смотрел куда-то вбок, словно хорошенько обдумывая что-то.
- Значит, в неё ты влюбился, да? - отец кивнул в сторону огромного изображения.
- Ты снова меня не понимаешь. Вы все меня не понимаете. Она не возникла тут просто так, она - не предмет воображения уличного художника. Она - живая, папа. Живая!
- Это просто картинка! - вскричал отец, - граффити, кусок краски на камне!
Отец, тяжело дыша, смотрел на сына. Сын смотрел на отца с грустью и печалью в глазах. Они оба были напряжены, вымотаны и злы. Но каждый по-своему.
- Ты сейчас же идёшь отсюда со мной!
Сашка вздохнул:
- Да, это просто картинка, папа. Для тебя, для мамы, для многих окружающих - это просто картинка. Но я увидел в ней нечто большее. Жизнь за зелёными, каменными глазами заиграет, если поверить. Если воспринимать многое, как живое, то душа может появиться, даже у камня!
- Ты давно не в себе, сын... Прости, что говорю тебе это, но ты не в себе. Ты вымотал и меня и мать. Мы не знаем, что делать. Ты непробиваем, ты болен.
Сашка улыбнулся, с трудом проглотив ком в горле.
- Будто я не знаю, что вы обо мне думаете с мамой, будто не знаю, почему водите меня к этому психологу, который на самом деле называется психиатр? Если я не курю по подворотням и не приношу Вам проблем из школы, значит, я ненормальный. Я не должен верить в призраков и духов? Почему? Кто сказал, что их нет? Дядьки и тётки, которые диктуют вам, как нужно жить. А я не хочу так жить! Не хочу делать то, что делают все: жрать, работать, обитать на одном клочке земли, величиной с двухкомнатную квартиру.
- Какой умный... - голос отца притих и стал задумчив, - а кто будет растить тебя, поднимать на ноги... Кто будет давать тебе то, что ты хочешь? Кто будет кормить тебя?
- Так дайте же мне быть самим собой! Я не сумасшедший, я просто вижу невидимое. Да, ты можешь назвать это вымыслом, но мне так легче, понимаешь? Мне легче верить в духов и призраков, потому что жизнь для меня - это духи и призраки, невиданные миры и чужие галактики. Мне так легче, папа! Такая жизнь меня устраивает.
Под потолком зашуршал ветер, будто трогая каждый камень старого дома невидимой лёгкой рукой. Сашка на миг поднял туда голову и снова посмотрел на отца.
- Слышишь? Это невидимые духи, они знают, что я верю в них и чувствую их, они не сторонятся меня. Стоит только поверить, папа, стоит только поверить, и расцветут серые стены... А пыль превратиться в яркий, медовый нектар.
Сергей Николаевич лишь на миг поднял голову вверх. Тут же с потолка осыпалась пыль и попала ему в глаза. Отец зажмурился и втянул в себя воздух.
- Не нужно! - ласково сказал Сашка пустому потолку, - не нужно, папа не виноват. Папа просто не верит, он не желает мне зла. Он любит меня.
- Я ничерта не понимаю в том, что ты несёшь, Саша.
- Ты видел те золотые вспышки? Ты же видел их, я знаю. Это значит, что ты сомневался, лишь секунду верил и этого хватило. Мир расцвёл тогда, правда?
- Во что верил? - не выдержал отец, потирая красные от пыли глаза. Сергей Николаевич и теперь не понимал ровным счётом ничего. Будто не с сыном вовсе он теперь разговаривал. Словно тот взрослый мужчина, сидевший внутри Саши, говорил с ним.
- Ну, папа, каждый, кто раз поверит в красочность, и необычность нашего мира начинает чувствовать его по-своему. Это необязательно должны быть духи и призраки. Увидь красоту в капле дождя, и она будет следовать за тобой, даруя твоему взору всю прелесть серебряного цвета. Увидь на небе, что звезда подмигнула тебе, и она будет разговаривать с тобой и показывать тебе путь. Поверь в невидимых духов, и они помогут тебе в трудную минуту... Посмотри на неё, - Саша указал пальцем на рисунок прекрасной женщины, а Сергей Николаевич подчинился, сам не понимая от чего, - посмотри в эти глаза и скажи! Если и теперь ты не увидишь ничего, я уйду вместе с тобою и уж потом никогда не приду сюда обратно. На этот раз честно. Посмотри в эти глаза и скажи, что ты видишь за ними? Старый крашеный кирпич или прекрасный мир?
Отец весь дрожал, он боялся посмотреть и увидеть то, что всю жизнь считал бредом. Но его взгляд невольно уставился в глаза прекрасному изображению.
Зелёный, выцветший оттенок глаз пристально смотрел на него. Кое-где потрескавшиеся, кое-где искрошившиеся кирпичи, с нанесёнными на них глазами, не выражали ничего, кроме смерти, холода и сухости. Лицо красавицы застыло на стене и было похоже на задумавшуюся прекрасную девушку, которая уже никогда не очнётся от своих дум. Ни единого движения, ни садов, ни прекрасного мира.
Внезапно, над головами сына и отца послышалось лёгкое гудение ветра и пылинки посыпались с потолка.
- Вот оно... - прошептал Саша.
И что же это? Сергею Николаевичу показалось, как один маленький рыжий волосок шевельнулся. Потом, в такт ему, шевельнулся и другой. Это было не видение - девушка оживала. Её полная, высокая грудь потихоньку начала колыхаться. Вместе с нею колыхались и кирпичи на старых, сгоревших стенах.
- Она идёт, - всё шептал Саша, широко улыбаясь.
И вправду, словно кто-то медленно заводил чудесный механизм. Механизм этот начинал работать. Сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее набирал обороты. Набирал жизнь.
Уже сотни тоненьких волосков колыхались в такт невидимому ветру, уже почти полной грудью колыхалась грудь девушки, её малиновый губы превращались в подобие улыбки, а глаза наливались ярким зелёным светом. Она становилась не картинкой, а объёмным изображением. Глядела на гостей из другого мира. И только теперь Сергей Николаевич увидел, как за её спиной, по серому бетону, начали струиться стебли цветов. Сначала тоже медленно, потом всё быстрее и быстрее. Пустынная заброшенная комната наполнилась сладкими запахами, от которых кружилась голова, и  тело становилось легче. Сашка широко улыбался, смотрел на всю эту красоту с видом искушённого человека. Сергей Николаевич растопырил руки в разные стороны, словно хотел обнять этот невидимый, волшебный мир. На душе было так легко! Так сладко и приятно, что хотелось разорваться на мелкие кусочки, взлететь ввысь и там собраться воедино, чтобы летать над облаками со скоростью света; кричать и бесноваться.
А