Сквозь тернии

флаги
И молча сожжём у берега
Последние корабли,
Наш маленький барабанщик
Уйдёт за вечерним солнцем
И тонкой скользящей льдинкой
Растает в жёлтой дали.

34.

Яська, без сил, рухнул на горячие камни. Перекатился на спину, прерывисто задышал, ловя трясущимися губами раскалённый воздух. Сердце ухало в груди, как гигантский кузнечный молот по наковальне. В голове было по-прежнему пусто, словно уверенный голос Ярослава враз изничтожил засевшую там нежить.
- Ты как? – спросил Ярослав, склоняясь над сопящим другом.
Яська приподнял голову и показал большой палец: мол, ничего, жить буду.
Ярослав кивнул. Скрылся во тьме. Потом возник снова и положил Яське на лоб что-то холодное.
- Что это? – просипел Яська, силясь приподняться на локотках. Однако в мышцах рук и ног завёлся какой-то трясун, так что конечности напоминали разваренные макаронины.
- Я, – ответил Ярослав, замирая рядом в позе турецкого падишаха.
- Я понял, что не Карлсон, – попытался пошутить Яська. – Где ты разыскал воду, да ещё такую холодную?
- Нигде.
Яське не понравилась сухость последней фразы – она словно прилетела из абсолютного космического мрака. Хотя... Если учесть, откуда именно «приплыл» сам Ярослав, тогда всё могло обстоять намного ужаснее.
Ярослав будто прочёл Яськины мысли.
- Я теперь всегда такой.
- Какой?
- Холодный.
Яська вскочил. Уставился в бледно-лиловое личико Ярослава, подсвеченное отблесками далёких зарниц, с отведёнными в сторону глазами. На камни что-то упало. Яська вгляделся и понял, что это ладонь Ярослава, такая же ледяная, что и всё остальное. Она была подобна подбитой птице. Пока ещё живой, но неизменно коченеющей.
- Но почему?!
Ярослав сокрушённо вздохнул.
- Я сам не сразу привык. Просто там, за гранью, – всё иначе. Прости, что напугал тебя. Не нашёл ничего другого, вот и прикоснулся, как есть.
Яська переборол страх. Накрыл своей ладонью ледяную кисть Ярослава. Улыбнулся.
- Спасибо.
Ярослав улыбнулся в ответ. Однако лишь мимолётно, отдавая дань откровению друга, буквально сразу же сделавшись вновь непроницаемым.
- Не за что. Ты ведь сам всё проделал, а я просто вслух читал.
- Ничего и не просто! Знаешь, как помогло! Я даже про страх забыл!
- Правда?
- А то!
Ярослав всё же выдернул кисть из-под Яськиных пальцев.
- Ты чего? – не понял Яська.
Ярослав виновато улыбнулся, снова отвел глаза.
- Ты не подумай только, что мне неприятно к тебе прикасаться... Вовсе нет! Даже напротив, я бы так вот сколько угодно просидел, когда рядом настоящий друг!
- А ты... То есть, я – друг?
Ярослав сверкнул во тьме синими зрачками.
- А разве нет?
- Нет. То есть, да! Я, просто... Я ведь думал, что обрёк тебя... вас... на вечные муки своими действиями.
- Ты ведь освободил нас.
- От чего?! Я же не знал, какого вам станется там, на другой стороне!
Ярослав кивнул.
- Всё лучше, чем томится в вечном неведении. Знаешь, я никому раньше этого не говорил – просто чтобы не пугать, – Ярослав внезапно умолк.
Яська ждал, не желая встревать с глупыми вопросами, понимая, что друг пытается собраться с мыслями – в душе он был готов к этому разговору уже давно, просто всё не знал, кому именно открыться.
Ярослав всё же решился.
- Мне казалось, что там, взаперти, всё повторяется изо дня в день. Знаешь, на старых пластинках бывают сколы или царапины. Порою, попав на такое заграждение, игла не в силах его преодолеть. Спираль нарушается, а из раструба доносится лишь одна единственная часть записи, которая повторяется вновь и вновь с каждым очередным оборотом бобины... Это, своего рода, кольцо. Мир, замкнувшийся на себе самом. Снаружи идут года, пролетают десятилетия, сменяются эпохи, а внутри – всё блекло и однообразно. День неизменно повторяется, как только игла вновь натыкается на баррикаду, – Ярослав вздохнул. – Порой мне казалось, будто я знаю, что именно выкинет Огонёк, или за что начнут отчитывать нашкодившую Ксанку... Моментами, я даже мог поклясться, что выполнил ещё вчера то поручение, перед лицом которого меня поставили сегодня поутру, хотя и не понимаю, как такое возможно. Я не могу объяснить всего этого. Но я просто уверен, что всё повторялось. А это самое гадкое: когда ты в чём-то уверен, но не можешь никак доказать, чтобы все остальные поверили.
- А что бы это изменило? – осторожно спросил Яська.
Ярослав вздёрнул плечи.
- Я не знаю. Да и какая теперь разница! Меня больше интересует другое: кому понадобилось устраивать всё это, и ради чего?
Яська не знал, что ответить.
- Оказывается, в мире много странностей, – вздохнул Ярослав. – И ни одна из них не желает проливать на себя свет. Что за стих я читал?
- А ты разве не знаешь?
Ярослав отрицательно мотнул головой.
- Тогда как же читал?
- На память. Засело когда-то.
- Мамочки...
- Чего ещё?
Яська почувствовал, как, не смотря на царящий повсюду жар, он буквально с головы до ног покрывается ледяными мурашками.
- Так ведь и правда!
- Ты о чём?
- Тебе вовсе не казалось!
- Казалось – что?
- Ну как же!.. Всё то, о чём ты только что говорил! Твою реальность и впрямь кто-то замкнул! Но только твою. Потому что остальной мир продолжил жить как и прежде!
- О чём ты? Ведь это всего лишь мои догадки и слепые суждения, ничем особо не подкреплённые.
- А вот и нет! – Яська чуть было не показал напрягшемуся Ярославу язык – вовремя смекитил, что к чему, и где именно они находятся. – Этот стих – «Когда мы спрячем за пазуху...» – написал Владислав Крапивин – я читал его «Голубятню!..» А он жил и писал уже после войны!
Ярослав молчал.
- Понимаешь, что всё это значит?! – Яська уже не мог сдерживаться. – Ведь это и есть доказательство! Чего ещё надо?!
Ярослав тщательно пережевывал нижнюю губу – Звезда хоть и «трансформировала» его под стать себе – если «трансформировала» вообще, – однако так и не смогла бесследно стереть сознание мальчишки. Вот он, сознательный сорванец, пытающийся познать истину, не смотря ни на что! Он преодолел даже смерть. Снёс утрату. Вытерпел одиночество. И ничуть не изменился, если только на ощупь. Взрослые так не могут. Ни здесь, ни где бы то ни было.
Яська вспомнил Росинку – та тоже не изменилась, хотя он и не знал её при жизни. А это значит одно: Звезда может приспосабливать лишь материю, а вот в противоборстве с добрым сердцем и чистой душой – она бессильна! Да, от Росинки пахло болотной тиной, но это ещё ничего не значит.
- Но зачем Им это? – пробормотал Ярослав себе под нос.
- Кому – им?
- Тем, которые наблюдают.
- А как они это делают?
- Никогда не видел в темноте за окном силуэт замершей птицы в ветвях дерева?
- Нет... Хотя и чувствовал, что там что-то есть. Но я думал – это всё Тьма.
Ярослав отрицательно качнул головой.
- Нет, Тьма приходит уже после Них. А Они – бегут. Вечно. Потому что на одном месте Им не выжить. Они это знают, как знают и то, что сами повинны в приходе Тьмы. Это Они её позвали. И Тьма пришла.
Яська почувствовал, как шевелятся на затылке волосы.
- А ты их видел?
- Нет. Они ведь просто наблюдают. Они – выше. Как дерево за окном.
- А Тьма?
Ярослав серьёзно посмотрел на Яську.
- Я не помню, что видел. Я помню только, как во тьме со мной кто-то разговаривал, но я его не понимал. Я немного знаю немецкий – ещё в школе учил, до войны, а потом невольно натаскал себя, слушая этих фрицев! – Ярослав брезгливо сплюнул. – Это же, не было похоже ни на что из того, что я уже слышал. Хотя... У бабушки была Библия – она прятала её под половицей в своей комнате, чтобы никто не «настучал». По воскресениям бабушка запирала входную дверь, доставала из гардероба треснувшую икону со Спасителем и молилась Ему. Молитвы были на русском, хотя и основательно перековерканы на церковный лад, так что если читать быстро или петь – совсем ничего не разберёшь. Так вот, в конце службы, бабушка неизменно читала «Отче наш» на латыни... «Патерностер», – Ярослав умолк.
Яська ждал с замиранием сердца.
- Во тьме я не раз слышал «патер». И ещё, «нострум обскурис».
- И что это значит? – прохрипел Яська.
- Я... Я не знаю, – Ярослав обхватил руками плечи. Сейчас он всей своей позой олицетворял отчаяние, а может и смирение, принятие всего, как есть.
Яська молчал, не зная, что сказать. Было страшно. В особенности, вспоминать то, что случилось за кладбищем. Ведь это был истинный ужас. Тьма, что всё же добралась до него, как предрекали все те, кто знали про Путь.
- Вот, – Ярослав что-то протянул.
- Что это? – оживился Яська.
- Кулончик твоей сестры. Я её так и не встретил. Прости, – Ярослав виновато вздохнул. – Похоже, за гранью, как и в реальности, – не всегда получается так, как того хочешь. Точнее никогда не получается. Я и сам хотел её найти. Ведь это именно она «растормошила» меня ото сна.
Яська коснулся кулончика. Тот отозвался розоватым свечением и, словно в назидание, уколол пальцы.
- Это он привёл тебя сюда?
- Наверное... Хотя скорее другое. Кулончик лишь сохранил память о тебе и обозначил Путь. Потом я вспомнил про прыгалки, но те куда-то задевались во тьме... Я испугался, что потерял.
Яська достал из-за пояса прыгалки.
Ярослав кивнул.
- Я так и думал, что им не место там. Тогда я принялся играть в «стёклышки», чтобы хоть как-то отвлечься от неприятных мыслей – к тому же кто-то нарисовал передо мной светящееся поле. Прыгал на одной ноге в абсолютной тьме, сам не понимая, как угадываю направление, куда нужно прыгнуть... а потом вдруг услышал голос.
- Голос?
- Ага.
- Тот самый?
- Нет, другой. Я его никогда до этого не слышал, но понимал. Он называл разные комбинации чисел и, всякий раз, добавлял: «натант». Тогда я заново подбросил кулончик... и он вдруг засветился, как сейчас... просто так, в полёте. Потом упал, подскочил и принялся скакать по пронумерованным квадратам!
- Ничего себе... – присвистнул Яська.
- Я тогда перепугался не на шутку, а кулончик возьми, да и повисни в воздухе, будто ничего и нету. А я слышу внушение, только на сей раз понятное: «плыви».
- И?.. – Яська всем телом подался вперёд.
- И я «поплыл»...
- Как?!
- Просто зажмурился, чтобы не так страшно, и прыгнул на тот квадрат, над которым завис кулончик. А когда открыл глаза, то оказался тут.
- Так что же это было такое?
- Не знаю. Думаю, это и есть Путь. Хотя скорее, меня кто-то направил. Или что-то.
Затем они долго молчали. Каждый пытался разобраться в собственных мыслях. За последнее время накопилось много всего и было неясно, как со всем этим «плыть» дальше. Бороться в открытую – нельзя. Уж очень неравны силы. Да и соратников найти вряд ли получится. Противостоять и дальше в одиночку – страшно. Кто его знает, на что ещё может пойти Тьма, задавшись достижением собственной цели? Пока Она лишь запугивала, однако факт того, что со временем эти меры недвусмысленного назидания трансформируются во что-то реальное и более действенное – неизменно заявлял о себе, как о чём-то, само собой разумеющемся. Окончательно подавляло неведение. Зачем, почему, когда и кем? – основополагающие вопросы, на которые попросту не было ответов. Да и не будет никогда, потому что на той стороне вряд ли так уж желают проливать свет на собственные деяния. «Злодеяния». Ведь тогда им самим придётся принять ещё более жуткую истину, чем всё остальное, что так стремится завладеть светом. Им придётся признать собственную ошибку, а это посложнее всего остального.
Потом друзья двинулись в путь. Спорить, в какую