Сквозь тернии

живого... да и что это, вообще, за слово такое: «живое»? Ну же, объясните мне поскорее, пока не пришёл поезд!
- Поезд? – перебил Колька. – Что за поезд?
Господин аж покачнулся от такой наглости.
- Ну, знаете ли... Я, как посмотрю, о манерах вы только слыхом слыхивали, а может и вовсе, понятия не имеете, как именно нужно себя вести в цивилизованном обществе во время беседы.
Колька сжал кулаки.
- О, всё ясно, – Господин загадочно улыбнулся. – Отошедшие ото сна. «Искорки». Как же я сразу не догадался! Что ж, в этом случае, примите мои соболезнования. Непросто вам теперь придётся на Пути.
- Да что за Путь-то такой?! – не выдержал Колька. – Все только о нём и талдычат, – а ещё о том, что можно лишь «плыть», – а я словно путник незрячий: ну хоть убей, не могу ничего понять!
Господин прокатился с носка на пятку.
- Как же я могу рассказать вам о вашем же Пути? – ведь наши пути до этого не пересекались.
Колька фыркнул.
- Тогда уж лучше совсем молчите – толку-то от вас!
Тимка подняла голову. Спросила:
- А как нужно обратиться, чтобы Он услышал? Точнее обратил на нас внимание?
Господин долго молчал. Потом всё же сказал:
- Зачем вам это?
Тимка не нашлась, что ответить – элементарно не было сил.
Тогда за девочку сказал Яська:
- Нам нужно догнать Наблюдающих! Потому что только Они знают истину!
- Хм... Самонадеянно, если не сказать больше, – Господин деликатно откашлялся. – Что ж, так и быть, научу. Хотя и не советую взывать. Толку-то...
Он снова опёрся на трость и завещал, поглядывая на теряющиеся в темноте рельсы:
- «Pater noster qui in celis es,
Sanctificetur nomen tuum,
Veniat regnum tuum,
Fiat voluntas tua,
Sicut in celo et in terra,
Panem nostrum supersubstantialem da nobis hodie,
Et dimitte nobis debita nostra,
Sicut et nos dimittimus debitoribus nostris,
Et ne nos inducas in temptationem,
Sed libera nos a malo».
Яська смотрел во все глаза и ничего не понимал. Потом прочистил горло и заявил:
- Но ведь это тот самый язык, на котором говорила Тьма!
Господин снял с головы цилиндр и повертел в пухлых пальчиках.
- Естественно, иначе как бы Тьма поняла, что её позвали... Ведь приходит вовсе не тот к кому взывают недальновидные путники, а тот, кто первым услышит зов.
- А зачем Они звали? – напрягся Колька.
Господин пожал плечиками – этакая вешалка, сама манерность.
- Скорее всего, они просто хотели выяснить, получится или нет. Разве в вашем мире поступали не так?
- Почему поступали? – спросил Яська.
- Потому что вряд ли вы вернётесь на свою сторону, – сухо заявил Господин, водружая цилиндр на лысину; извлёк из кармана часы. – Да... припаздывает сегодня. Это из-за вас всё!
- Из-за нас??? – в один голос спросили Колька и Яська.
- Ну а из-за кого же ещё? – Господин нахмурился. – На данный момент, если кто и пытается сломать «печати», так это ваш примитивный мир. Именно, что примитивный и недалёкий, а вовсе не развитый и благополучный, как думают там, у вас. Да и как можно давать оценку похлёбке, когда ты сам варишься внутри неё, да ещё к тому же нашинкован? Ну же, подумайте сами...
- Бред какой-то, – Колька напоказ сплюнул.
- А вот и не бред, – привязался Господин. – Разве не вы округляли число «пи»? А кто так сильно возжелал расщепить атом? Кто в данный момент корпит над материей? Молчите... Оно и видно. А ответ прост: человек. Вы сами позвали Тьму, и сегодня Она явилась за вами, так что не обессудьте!
- Хочешь сказать, что за тобой Она не явится? – холодно процедил Колька.
Господин расплылся, будто весёлый молочник.
- Конечно, нет! Мы не пожелали бежать, мы приняли всё, как есть, – скажем так, обрели равновесие. А такие во тьме не нужны – от них нет никакого прока, как от яиц, кипящих на горном пике.
- Ничего вы не обрели, – прохрипел Яська, поглаживая горячую голову Тимки. – Это просто Тьма заставляет вас думать так. На самом деле, рано или поздно, Она явится и за вами, как бы долго вы не варились, пока Она уничтожает другие миры.
Господин недовольно поёжился – точно вымокший под дождём кот.
- «Понаплывёт» тут умных, понимаешь, – включил он недовольного старика. – Ни возраст для них ничего не значит, ни общепринятые устои. Хотя, с другой стороны, это даже хорошо. Поездов в последнее время заметно прибавилось. И едут, и едут, день и ночь, всё кого-то везут и везут. Такое ощущение, конца вам нету!
Где-то поблизости забила переездная сигнализация.
Господин оживился.
- Ну, наконец-то! Думал, не дождусь уже. А всё из-за вас! – злорадно повторил он.
Во тьме слева вспыхнул луч света. Он осветил созвездия на потолке, отчего те принялись мерцать голубоватым светом и, вроде как, сделались объёмными, даже зашевелились. Послышался стук колёс и свист пара.
Яська вытянул шею. Тимка тоже приподнялась, но лишь на миг, вновь, без сил, повалившись на Яськину грудь. Колька застыл в позе часового; его взор терялся в оживающей темноте.
Господин снова ехидно заметил:
- Думаю, это не ваш – не в ту сторону идёт. Хотя можете и рискнуть. Если ещё не набрались впечатлений...
Из туннельного мрака выскочило длинное существо – та самая многоножка, которую Яська уже видел, когда оказался прикованным к колее. Вместо лобовых стёкол вращаются два фасеточных глаза. Именно из них и бьёт обжигающий свет. По крайней мере, Яське так показалось. Но нет, не показалось. Колька с воплем отскочил от края платформы, потирая обожженный локоть. Господин засмеялся. Напоказ подставил под луч собственную грудь. Свет словно растворился в черноте его сюртука... Нет, он не отразился, не рассеялся, не забликовал. Погряз в космическом мраке, не в силах совладать с необъятными просторами. Да и не свет это был вовсе, а что-то потустороннее. Не всё тот свет, что греет.
«Свет нужен, лишь чтобы завлекать, пока целы глаза. Потом всё утрачивает смысл».
Механизм замедлялся, явно собираясь останавливаться. Ниже прожекторов разверзлась клыкастая пасть, а у самых шпал мельтешили короткие отростки, на вроде клешней насекомого. Мелькали многочисленные ножки, а сквозь поры на боках головной части угадывалось движение Машиниста и его Помощника.
Яська поёжился, а Механизм замер чуть в стороне, низвергнув из-под себя клубы удушливого смога. Тимка закашлялась, укрывая лицо синюшными пальчиками. Колька присел, пытаясь отмахнуться от наскоков клубящейся мглы.
Господин подскочил на месте, вскинул вверх руку с билетом и на носочках побежал к первому вагону – будто толстый кот по лужам.
- Минуточку! Минуточку! Слышите же!.. Растяните минуточку!
Яська потёр грязными кулаками глаза. Жутким был лишь локомотив, а состав поезда оказался самым что ни на есть обыкновенным. Зелёные вагончики с чадящими трубами, разогретыми буксами и гремящими автосцепками. На окнах – засаленные занавески. Кое-где в тамбурах отсутствуют стёкла. Пахнет тормозными колодками и туалетом.
Дальше, как во сне.
Отворяется ржавая дверь... Господин прыгает на нижнюю ступеньку опустившейся к его ногам лесенки... С последней что-то капает. Густое и тёмное... Колька движется следом, словно тень. Замирает возле чёрного провала, в котором только что скрылся довольный Господин... смотрит вверх... и падает, словно чем-то отброшенный!

37.

Яська вновь чуть было не вскочил. В последний момент совладал с чувствами, бережно приподнял бесчувственную Тимку, усадил к стене. Опустил горячую голову девочки на холодные колени. Привстал. Подошёл к поникшему Кольке. Тот никак не отреагировал – лишь безучастно мотал головой, словно отказываясь верить в увиденное.
Яська заглянул в тамбур.
Проводник в капюшоне поманил костлявой рукой. Блеснула наточенная сталь косы. Под ногами мяукнул полосатый кот в цилиндре. Зашипел при виде Яськи и тут же скрылся во тьме. А Яська зачем-то пошёл на зов.
Мрак тамбура накрыл с головой, точно капюшон. В нос ударил резкий запах гнили, потом отступил, заслонившись сладковатым благоуханием меди. Под ногами чавкало: вкрадчиво, но назидательно. По полу коридора извивались не то черви, не то змеи.
В коморке проводника сидела босоногая девочка в белом платье. Грызла петушка на палочке и ковыряла в носу измусоленным пальчиком. На низком столике пестрели рисунки. Мама и папа, держащие за руки любимую дочурку, а чуть ниже – кровавая мясорубка, в которой проворачивается несостоявшееся детское счастье. Автомобильная авария в солнечный день...
Яська в ужасе отвёл взор.
А девчушка догрызла петушка и принялась тереть влажные глаза липкими кулачками.
Первый проход...
Задумчивый путник, смотрящий в окно. На соседней полке – его нехитрый скарб: узелок и деревянная клюка. В клетке на столе притихла чёрная ворона. Подле, изваяние распятого Христа. Путник тянет руку, хочет прикоснуться к Спасителю, но ворона назидательно каркает, словно предупреждая: нельзя. Рука с дрожащими пальцами замирает... а взор по-прежнему устремлён за стекло, в мутную темень. Ворона успокаивается, рука путника безвольно падает на колени. Затем всё повторяется. И так снова и снова, будто безболезненная скорбь о так и не содеянном.
Второй проход...
На нижней полке лежит обнажённая женщина, трогает тонкими пальцами себя ниже пупка. Чуть слышно постанывает – непонятно, то ли от боли, то ли от наслаждения. В районе упругих грудей виднеется что-то тёмное, похожее на костлявые пальцы. Женщину обнимают со спины, только непонятно, что именно и с какой целью... Внезапно живот начинает раздуваться. Женщина в ужасе отдергивает руки от собственных гениталий, силится избавиться от крепких объятий. Однако тщетно. Костлявые пальцы, словно пристыли к рёбрам: их не смахнуть просто так! А внутри живота что-то извивается: крупное, подвижное – оно мечется из стороны в сторону, в поисках выхода. Женщина кричит от нестерпимой боли, а из-под полки доносится равнодушный смех.
Третий проход...
В углу, у откинутого столика склонился толстяк. На голове много проплешин, редкие пучки растительности похожи на слипшийся пух цыплёнка. Закатившиеся поросячьи глазки. Расплывшийся по щекам нос. Тщательно сомкнутые губы. С многочисленных подбородков стекает вязкая слюна. Сюртук на уровне груди заляпан чем-то коричневым, будто толстяка только что стошнило. Под ногами и впрямь растекается вонючая лужа. Столик завален всевозможными пакетиками, контейнерами и тарелками с едой – такое ощущение, что вот-вот нагрянет большая компания. Внезапно толстяк возвращается к реальности, смотрит на Яську, как на что-то мерзкое, и гнусаво ворчит: «Есть хочу!» И ну, уплетать за обе щёки какую-то заплесневелую кашу. Просто так, руками, оглядываясь по сторонам, словно Яська претендует на этот свинский банкет. Толстяк расправляется с провизией за какую-то минуту! Окидывает голодным взором объедки и снова к Яське: «Есть хочу!» Облизывает тарелки и контейнеры, стряхивает из пакетиков в бездонную глотку последние крошки. Затем и вовсе принимается лизать стол, изредка поскрипывая зубами по дереву. В конце концов, вскакивает на коротенькие, как у шкафа, ножки и скидывает с себя сюртук. Из-за пазухи льётся, да так основательно, что за какой-то миг пол оказывается целиком уделанный тошнотворной субстанцией. Толстяк не обращает на это внимания, лишь откидывает прочь загаженное одеяние и падает на колени – шлёп! В его груди – дыра. Чёрная, прогнившая, зловонная. С отвислых клочков кожи капает не переваренная пища. Толстяк вожделенно улыбается, льнёт к полу и принимается отвратительно чавкать,