вздохнул.
Воображение тут же нарисовало мне, как особо непонятливый водитель давит зебру на „зебре“, и за эту свою непонятливость его самого расчерчивают в чёрно-белую полосочку лет этак на семь-восемь. «Вот бы таких и отправлять доказывать безопасность переходов. Нечего на эти цели тратить молодых девчонок. Они нам ещё пригодятся».
- Так что насчёт сигаретки? - зебрино брюхо явно не было отягощено предрассудками. В области паха приоткрылась молния, и из отверстия показалась тонкая ладошка с обгрызенными ногтями. - Поможете, чем можете, бедной студентке?
Я отдал последнюю. Не важно. Через минуту я куплю себе пачку. Мне уже была видна дверь магазина через дорогу. Я выбросил пустую коробочку в урну и повернулся, чтобы идти.
- Дождитесь зелёного! - участливо осадило меня чревовещание за спиной.
«Хм. Зачем она вообще здесь трётся, - успел подумать я, - когда на переходе работает светофор?»
И шагнул с тротуара, едва на другой стороне проезжей части вспыхнул зелёный человечек.
- Нет, не сейчас, рано… - «У, несносная девчонка! Чего ещё?!» - Надо по стрелке!
Не знаю, зачем я послушался.
Изумрудный человечек погас, и, в самом деле, вместо рубинового его собрата загорелась зелёная стрелка. Она указывала в небеса, но я, не чувствуя подвоха, пошёл вперёд.
Когда я заметил, что зебра-переход, круто изогнувшись, огромным лестничным маршем взмыла ввысь, было слишком поздно. В растерянности и надежде я оглянулся. Зебра-девочка с далёкого тротуара приветливо махала мне вслед копытом, а на меня с двух сторон мчались огромные самосвалы. Ничего не оставалось делать. Я прыгнул на белые „ступеньки“ и что было мочи припустил вверх. Чем рассадил лоб, в пылу бегства я не заметил.
Я не терял сознания. Просто, сам не зная почему, брёл по закатным улицам, растирал зреющую на лбу шишку, рассеянно вглядывался в лица прохожих. Скользил глазами по чёрным полиэтиленовым мешкам на газонах. Смуглые юноши в оранжевых жилетах складывали их - упитанные, почти в рост - на спину ползущего вдоль грузовичка.
«Один, другой, третий… Словно трупы... - думалось мне. - Как же странно...»
«По сути, это и есть трупы. - Сумрачное, неторопливое течение мыслей не подгоняло ноги, струилось с ними вровень. - Под горами мусора, скопившегося за зиму не в урнах, а на газонах и тротуарах, мы хороним культуру, хороним мораль, воспитание. Хороним себя...»
Я не заметил, как добрался до площади.
- Значит, меня всё-таки догнал самосвал? - язык слушался лучше, словно отходя постепенно после наркоза, но теперь мой выговор больше напоминал недавнюю чужеземную речь старика.
- Если тебя интересуют детали, то ты сгорел, - буднично скрипнул старик. - Вернее, так будет гласить официальная версия. Непотушенная сигарета - если по протоколу.
Я вздрогнул. Скорее, не от испуга. Видимо, нервы и мышцы начали потихоньку оттаивать. Словам старика едва ли можно доверять, ведь я наверняка имею дело с психом. Я деликатно потупил глаза. Не стоит перечить умалишённым. Тем более, когда ты не имеешь возможности дать отпор.
- Смотри, - позвал старик. Негнущимися пальцами он развернул по-прежнему висящий в воздухе луч фотовспышки и направил его вдаль. Луч, словно лазером, пробил стены ратуши, пролетел десятки городских кварталов и упёрся в новостройки на севере города. Я узнал свой тесный, толкающий локтями соседей двор, свой гнущийся под тяжестью неба дом, свою небогатую квартиру на двадцать втором этаже. Из окон вырывалось пламя. Дым наполнял чернотой тучу, зацепившуюся за крышу ещё со вчерашнего утра.
Волосы зашевелились на моей голове.
- Смотри-смотри! - старик опустил луч пониже. Два мощных бульдозера, вооружённых отбойниками вроде тех, какими пробивают проходы в снежных завалах, расчищали узкие дворовые дорожки от плотно припаркованных легковушек. За бульдозерами, отчаянно завывая и озаряя двор синим, выстроились в очередь пожарные машины.
- Как думаешь, успеют? - голос старика сделался жёстким.
Слёзы, теперь уже не „табачные“ - настоящие, мои - брызнули из глаз.
- Не может быть! - У меня снова появилось желание поскорее проснуться. Я должен жить.
Совсем не к месту я вспомнил, как осыпал жалобами редакции и канцелярии, требуя навести порядок во дворах, пока не случилось беды. Кто-то иезуитски расчётливо подтвердил мои слова на практике самым страшным образом. Словно поставил дьявольский росчерк на приговоре.
- Но это неправда! Я не мог умереть! - Я всё ещё отказывался верить. Ладно, пускай старик не сумасшедший, пусть. Пусть он владеет искусством иллюзиониста. Тем более - это не может быть правдой.
- Вот чудак! - старик ободряюще похлопал меня по плечу. - Конечно же нет. Люди не умирают. Ещё алхимики поняли это бог весть как давно и тут же прекратили поиски эликсира бессмертия. К чему, если жизнь и так не кончается? Почившие естественным образом - тотчас возникают новым маленьким чудом из чрева новой матери, забывая прежний опыт. Ушедшие, как ты, во цвете лет, просто переезжают в другое место. Меняют город, страну, меняют мир на другой, более подходящий. Наших, например, подобных нам с тобой, мы забираем к себе.
- Кого это наших? - настало время раз и навсегда выяснить этот вопрос. Что может роднить меня и придурка с кинжалом, овладевшего парой нехитрых фокусов?
- Наших. - Будто пятилетнему малышу терпеливо повторил старик. - Не пригодившихся в своём прежнем мире. Нас называют по-всякому: неудачники, пасынки судьбы, маргиналы, белые вороны. Мы не нашли места в жизни, люди и обстоятельства не дали нам реализовать свои возможности; по сути, мы стали изгоями, сами того не желая, среди других, более удачливых.
- Ты шутишь, дед? Да вы... дети понедельника… вы... - взорвался было я, но тут же осёкся, оглушённый внезапной догадкой.
- Как же я мог помереть там, если сейчас беседую с тобой, целый и невредимый? - выпалил я первое попавшееся, чтобы как-то сгладить вспышку внезапного гнева. Последние два слова, впрочем, я произнёс с некоторым сомнением.
- Вот чудной! - старик всплеснул руками. - Говорят тебе, ты ушёл из того мира и попал в наш. Ты ведь сам этого хотел, а? Хотел? - В лице старика мелькнула тревога, затем подозрение. Мелькнуло и пропало. Он снова успокаивал меня, как потерявшегося в супермаркете ребёнка: - А там от тебя осталось то, что принято называть мёртвым телом. Стоит ли оно слёз? Взгляни внимательней. На самом деле это просто твоя старая оболочка. Знаешь - так насекомые сбрасывают отслуживший своё хитиновый панцирь с целью продолжить жизнь в новом.
- Но почему я попал сюда? И вообще, где я? И почему я не замечаю никаких перемен вокруг, кроме странностей в одежде и манерах?
- Не всё сразу, мой друг. Не всё сразу. - Старик почесал кончик носа. Заговорил нудно, нараспев, будто читал давно заученную и до колик надоевшую проповедь: - Человек, пришедший в уже занятый мир, если родители не в состоянии прокормить его или если общество не в состоянии воспользоваться его трудом, не имеет ни малейшего права требовать какого бы то ни было пропитания, и в действительности он лишний на Земле. На великом жизненном пиру для него нет места. Природа повелевает ему удалиться и не замедлит сама привести в исполнение свой приговор, если он не найдёт сочувствия нескольких участников пира.*
Он говорил что-то ещё - говорил, говорил, говорил... Я кивал головой, я вставлял реплики, но слушал, скорее, вполуха. С той самой минуты, как я понял всё, в моей голове начал зреть собственной план.
Стрелка на башне коснулась двенадцати. Руки вдруг обмякли и упали по швам. Я сжал кулаки. Затем осторожно переступил ногами - лишь удостовериться, что они тоже действуют как прежде.
- Аминь, - сказал я напоследок перед прыжком.
Надо ли говорить, что, едва меня отпустило, я зарезал старика. Его же кинжалом. Пустяки - меня не мучили угрызения совести. Раз он говорит, смерти нет, то... Ему же легче. Он просто переехал на соседнюю улицу. Или пусть он очутится в Антарктиде, в Урюпинске, на Марсе - я не возражаю. Разве важно куда? В конце концов, каждому своё. И дело вовсе не в том, что он мне порядком надоел своей болтовнёй, а теперь перестанет мне докучать. Нет, я не настолько взбалмошен. Я рассудил вполне здраво: в этом мире он больше не нужен. Старик выполнил свою миссию и отныне будет мне лишь помехой.
Однако способность мыслить хладнокровно вернулась ко мне не сразу. Секунды, длиной в марафонскую дистанцию каждая, я наносил удар за ударом - с животным остервенением, пока сам чуть не испустил дух от истощения сил. «За всё, за всё, за всё!..» - приговаривал я в слепой ярости, вонзая и проворачивая клинок в дряблой плоти. За всё, что я вынужден был претерпеть распятым на дыбе полутора бесконечных лет по его милости.
Дрянной старикашка открыл свой дурацкий мир задолго до того, как толпы нищих оборванцев и бездарей ринулись в Америку на поиски счастья, а беглые крепостные обжили берега Дона. Подумать только! Мир всеобщего равенства, где каждый находит себя, себе и для себя, а брать чужое просто не имеет смысла. Всем хватает тепла и света, хлеба и зрелищ, утех и спокойствия. Бла-бла-бла!.. Каким-то образом старик, алхимик в пятом колене, сумел заставить притормаживать время, отворяя на миг переход. Он что-то говорил про особое завихрение песчинок в стеклянной колбе часов. Я плохо слушал с того момента, когда осознал, что дорога эта в один конец. Никто и никогда не найдёт пути назад, сказал старик. Только избранные, оракулы не теряют зримую связь с другими мирами, остальные со временем обретают новое прошлое.
Ты, - старик кивнул на часы, - прошёл лишь инициацию, первый обряд посвящения. После третьего ты должен забыть свою прежнюю жизнь.
Я не знал, как и где случится посвящение, и никогда бы не поверил, что оно пройдёт именно так. Спроси меня ещё вчера, существуют ли параллельные миры, я покрутил бы пальцем у виска или померил бедолаге температуру.
Я ждал встречи с шайкой бандитов, только лишь бандитов.
Отдел по борьбе с киберпреступностью наткнулся на изуверский сайт, склоняющий людей сводить счёты с жизнью. Лоботрясам и лузерам сулили райскую жизнь. Резкий рост самоубийств, особенно среди подростков, стал, как полагали, следствием работы чудовищной секты. Злодеи путали следы, меняли адреса и пароли, и всё новые и новые разини и олухи неизменно клевали на их приманки. Аферисты множили число жертв, отнимая у государства дармовые трудовые ресурсы.
Меня, тайного агента высшей квалификации, готовили для внедрения в банду. Разработка безупречной легенды удалась в кратчайшие сроки. Наши аналитики не даром едят свой хлеб. Изучив методы дьявольской работы, рассчитывали, что рано или поздно злодеи выйдут на меня сами. Как обычно, я наделялся широкими полномочиями. Можно сказать, в этот раз я получил карт-бланш на убийство. А очевидную сложность, казалось, замечал только я - требовалось ждать. Терпеливо замерев пауком в уголке паутины. Сколько - опять же, не сказал бы никто.
Я проклял те тягучие давящие беспросветные месяцы.
Я оставил двухэтажный дом в престижном районе - да-да, за мою работу хорошо платят! - я изменил привычкам и друзьям. На собственной шкуре испытал, как это непросто - вжиться в плебс. Мир аутсайдеров и моральных калек. Покинуть прежний круг общения, сменить
