1Новенькую выдавали руки, когда она, комкая воротник плаща, подошла к регистратуре, и Алина подала ей анкету; но юные перепуганные ее пальцы не верили, что все это ей нужно, и ручка раз-другой выпала из ее руки, пока она все там заполнила. Это неверие Пять Монахов почуял нутром.
– Ну и как она? – тихо спросил его доктор Юшкевич, они стояли в холле, наблюдая за прибывшей.
Пять Монахов выронил из рук сумку с письмами. Новенькая оглянулась.
– Добрый день, – кивнула она доктору с чуть надменной улыбкой, которой никто здесь не верил.
– Добрый, – поклонился доктор, косясь из-под очков на ее красивые ноги.
– Ну и что скажешь о ней? – повторил доктор свой вопрос, когда Пять Монахов поднял с пола сумку, подобрав несколько выпавших писем.
– Выздоровеет! – сказал Пять Монахов.
– Ты так полагаешь? – нахмурился доктор.
С тех пор как они затеяли игру в прогнозы и догадки, Пять Монахов ни разу не ошибался. Об этом свидетельствовал «мартиролог». Так называл этот скорбный список из фамилий умерших Юшкевич. Пять Монахов и сам не вполне понимал, как он просчитывает кто из онкологических выздоровеет, а кто – нет. Но он ни разу не проиграл пари.
– Она вылечится! – повторил Пять Монахов.
Но на этот раз доктор Юшкевич заведомо навел справки о новенькой, и врач-радиолог, работавший в Москве, сообщил ему по телефону, что болезнь побеждает новенькую. Несмотря на повторную лучевую терапию –метастазы в легких. Но шанс есть. Всегда есть шанс, говорил дежурные фразы его бывший однокурсник. Однако оба понимали, что чудес не бывает.
2
– Где она поселилась? – спросил доктор у Алины, провожая взглядом новенькую, которая с рассеянным видом, далекая от всех, словно знать не знала этого санатория, катила свой чемодан к лифту.
– Она поселилась в гостинице. В номере с видом на море, – сказала Алина.
– Вот как!
– Ну не хочет она жить в палате с соседками. А мне - то что. Пусть живет в гостинице. Раз у нее есть деньги.
– Да, конечно, – согласился доктор.
– Как она? – спросила Алина, взглянув на доктора.
– В каком смысле?
– Ну, что тебе сказал Пять Монахов?
– Он сказал, что она выздоровеет.
– Слава Богу.
– Поживем, увидим, – буркнул доктор, изучая карточку приезжей.
– Пять Монахов не ошибается.
– Знаю, – сказал доктор. – Но тут дело швах.
– По ней не скажешь, – вздохнула Алина. – Яркая женщина. Владелица балетной школы.
«Ах, вот оно что…», – подумал доктор о стройных ногах приезжей. И взглянув на часы, висевшие на стене регистратуры, пошел принимать больных.
3
Несмотря на утро, было жарко, но в тени, еще державшейся под обрывом, сыроватый песок холодил ступни. Она положила пляжную сумку на песок и устало присела на выбеленный солнцем и морем трехглавый пень, похожий на дракона с отсеченными головами.
Катило волны море, сверкая гребешками из пены. На валуне, торчащем из воды, сидел баклан, расправив черные крылья для сушки. На морском горизонте громоздились розовые облака. Облака были прекрасны. Но все, на что она смотрела, приобретало привкус отчаяния. Лгать себе можно было год назад, когда ей сделали операцию. Но рак продолжал пожирать ее, и вера ее поколебалась, а потом умерла...
– Привет...
Она подняла заплаканное лицо.
– Привет...
Перед ней стоял Пять Монахов, высокий как коломенская верста, в руках он держал сетку из проволоки, прикрепленную к длинному шесту, такой снастью местные жители ловят янтарь. В санатории он был вместо почтальона – переправлял письма санаторским, жившим в домиках на берегу моря. Но почта ему не платила ничего, и он обходился тем, что ему перепадало на кухне главного корпуса. Несколько раз она видела его в холле, он продавал свои безыскусные картинки с парусниками, выложенные из янтаря. Во взглядах, которые он бросал на нее, были почтительность и влюбленность. Но она истребляла всякую попытку к сближению одним взглядом серых глаз. Парень был красив, но зачем ей блаженный?
– Извини, – сказал он, увидев ее слезы. – Тебе надо выплакаться...
– Ничего, – сказала она, сглотнув.
– Это тебе, – вытащил он из кармана линялых шорт крест из янтаря вишневого цвета на кожаном красном шнурке.
– Мне? – взяла она крест.
На верхнем его конце золотилось слово «любовь», на нижнем – «вера».
– Ух ты, – увидела она в красноватом сиянии янтаря застывшего жука. – Спасибо большое...
– Та-а не за что, – осклабился Пять Монахов, обнажив ровные белые зубы. – Это магический крест, – он присел возле нее: – Носи его на груди поближе к шее. В нем сила Солнца и кровь Дракона… Это камень победы! Носи его постоянно. И ты победишь!
– Правда?
Она взглянула через крест на солнце. Голова у нее закружилась...
Очнулась она на песке, чувствуя тошноту: дексаметазон отравлял ее.
– Я, кажется, отключилась... – вымученно улыбнулась она, поправив сползшую на ее красивый лоб косынку.
В ее огромных глазах проглядывало отчаяние.
– Я сейчас! – вскочил Пять Монахов. – Тут в лесу есть бочажок... Там живая вода!
Не нужно, хотела сказать она, вода в сумке, но парень уже бежал к обрыву, бросив свой сачок.
Она надела крест на шею. И попыталась подняться, но ноги не держали. Силы вытекли из нее как балтийский песок сквозь пальцы. Он принес ей родниковой воды в глиняном кувшине. Вода, пахнущая хвоей, была действительно холодной и вкусной. Ей стало лучше, когда она сделала несколько глотков.
– Ох, спасибо! – сказала она, отдавая ему кувшин.
– Ты смелая, – сказал он. – Санаторские сюда не ходят по одиночке.
– Ты хочешь спросить, почему я одна? – сказала она.
Пять Монахов потупился. – Потому что я одна, – призналась она, собираясь с силами.
– Продолжим телепатию?
Пять Монахов покосился на ее руку.
– Ах да, кольцо, – перехватила она его взгляд. – Я не живу с мужем. Мы развелись…
– Значит, ты свободна! – радостно воскликнул он. – Я хотел сказать, что худо быть одному, но еще хуже жить с человеком чуждым тебе по духу.
« А он не глуп...» – подумала она. – И как будто читает мои мысли…»
– Муж изменял мне, я понимала его и прощала. Но потом он влюбился по-настоящему... Мне с мужчинами вообще не везло.
– А я бы отдал жизнь за тебя, – произнес Пять Монахов с нежностью, подспудно в нем копившейся.
– Да ну? – улыбнулась она. – Такие слова мне давно никто не говорил.
– Это не слова.
– Сколько тебе лет?
– Двадцать три.
– А мне тридцать три, – грустно улыбнулась она, хотя было ей только двадцать восемь.
Она всхлипнула
– Я скоро умру, – объяснила она свои слезы.
– Ты не умрешь, – сказал он, в его живых глазах светилась доброта, переполнявшая его. – Ты будешь жить долго!
– И счастливо, – горько усмехнулась она.
– Да, – не заметив иронии, твердо сказал он. – Долго и счастливо!
Он прислушался. Нет, сердце не лгало. Она не умрет! Радостное ощущение победы заполнило его. Не теряя ни секунды, он создал из этого ощущения сияющую звезду, вобравшую в себя добро, энергию и силу, лучезарно исходящую от его правоты. Сосредоточившись на этом сиянии, он страшным усилием воли направил исходящий от нее яркий и мощный луч на женщину. Теперь ее вера будет непоколебима. И поможет ей одолеть болезнь!
– А почему я должна тебе верить? – донеслось до него из посюстороннего мира.
– Надежда сильнее сомнений, – сказал он рвущимся от волнения голосом, представив, как с небес опускается легкое покрывало дуновения Духа и, сливаясь с чистым сиянием звезды, обволакивает женщину: – Только нужно верить. А ты сейчас как деревце, вырванное с корнем из земли. Где питание? И ты подпитываешься тем, что было с тобой до того, как это случилось. Лепишься душой к городу. И почти не придаешь значения тому, ради чего сюда приехала…
«А ведь он прав...» – посмотрела она на него долгим взглядом. И в ней опять шевельнулось животное, которое от страха, гордыни и непокорства заставляло ее бежать по берегу моря куда глаза глядят, только бы отвязаться от санаторских, от всего и вся, что напоминало ей о болезни. Не в этом ли ее проблема?
– Почему тебя зовут Пять Монахов? – спросила она, повеселев от того, что теперь знала своего врага.
– Мне казалось, что я могу помогать людям. С помощью одного ритуала. И хотел создать при санатории школу «Пять монахов». Но мне не поверили. Решили, что у меня на Тибете снесло башню…
– Ты был на Тибете?
– Да. Но сначала я побывал в аду. Это случилось после смерти моей мамы. Я остался один и связался с плохой компанией, сел на иглу. Короче, однажды я ширнулся. И моя душа отлетела. Ад – не выдумка! Это чад и стенания. Как в огромной кухне, где никогда не прекращается работа. Там коптятся над кострами человеческие головы… В ужасе я умолял Бога вернуть меня назад. Клялся, что стану другим. Он меня услышал. И когда я очнулся, то понял, что все ничто. Все ничто, кроме души. И тогда начался уже ад наяву. Наркота побеждала меня. И если бы не Тибет, я бы точно погиб. Там меня приютила семья тибетца – отец, его жена и сын. Это были простые люди, добывавшие свой хлеб тяжелым трудом на клочке земли. Зато место, где стояло их жилище, было райским. С площадки, отгороженной от пропасти невысокой стеной, сложенной из камней, открывался вид на горы с заснеженными вершинами. Внизу петляла лента реки, и дух захватывало от этой первозданной природы. Вот на этой площадке семья тибетца два раза в день, утром и вечером, проделывала один и тот же ритуал, который они называли «Пять монахов». Первый месяц я был мутен и слаб. Ритуал меня грузил, но я не хотел обижать добрых людей, спасших меня, и каждый день добросовестно выполнял все пять упражнений. Но через неделю или чуть больше в душе моей появилась радость. Чистая радость от того, что я живу, переполняла мое сердце. И мало-помалу до меня стало доходить, что «Пять монахов» это не простая «зарядка», а способ, помогающий обрести веру. И вся фишка в том, что его просто нужно выполнять. Каждодневно. Я полюбил Тибет, но затосковал по родине и вернулся. Квартиру, где мы жили с мамой, у меня отобрали за неуплату долгов. И у меня не было места, где бы я мог приткнуть голову. Однажды сгорел домик в лесу, принадлежавший санаторию, и доктор Юшкевич упросил директора санатория отдать мне то, что от него осталось. Я отстроил дом. – Пять Монахов махнул рукой в сторону лесистого обрыва. – И мне там хорошо. Только бывает очень одиноко. Особенно зимой, когда люди празднуют Рождество...
– Бедный, – сказала она с почти материнским умилением в повлажневших глазах.
И неожиданно даже для самой себя, провела рукой по его голове. Его длинные волосы, собранные в хвост, были шелковистыми, как у девушки.
– Ну, мне пора, – сказала она.
И поднялась, собрав силы.
– Ох, –
