днем свинского и проблемного, просто мелочи жизни - разминка так сказать перед главным кошмаром, который начался с холодного молока, хлынувшего в пищевод, весьма разогретый свежениной в собственном соку и водке.
После этого случая глубоко убежден, что есть опыт, которым не стоит делиться: не пейте, мол, детки, холодного молока после жирной поджарки на спиртном - не дай Бог, из поперешности захотят испробовать. Опыт – жестокий учитель. Он учит нас держаться подальше от повторений пройденного. Следует только молиться, чтобы подобного с тобой или близкими не случилось. Ибо это был звонок с того света.
Сильная боль в брюшной полости оторвала банку от моих губ и согнула в три погибели – не банку, меня, абсолютно уверенного: это наказание за свиноубийство. Когда еще Кузя первой жертве вставил в ухо дуло ружья, я подумал – это зло, несомненно, вернется к нам: иначе и быть не могло.
За все в жизни надо платить!
Молоко-то я не разлил, но сам опустился на четвереньки - порой судьба имеет нас в самых извращенных позах.
Резкая боль пронзила внутренности - будто печень взяла лук со стрелами и сделала почки мишенью. Застонав, лег на спину. Попытался не двигаться – боль нарастала. Поерзал в надежде унять ее – фиг вам. Мое тело больше не принадлежало мне – в него погрузилась и плескалась в нем Боль. За небольшой временной отрезок почувствовал тысячи разных ощущений. То мне казалось, что я горю заживо, то, что я мерзну. Губы не могли ничего вымолвить. Хотелось кричать, вопить, молить о том, чтобы эти ужасные муки, наконец, прекратились, но они только усиливались с каждой минутой.
Часть меня хотела сойти с ума, другая умоляла сознание покинуть тело.
На грани их спора привиделись мне холодные глаза старухи с косой. Той самой старухи, которой плевать на былые заслуги, на то – стар ты или молод, здоров или неизлечимо болен. Ей все равно кому заглянуть в лицо, лишь бы уговорить на последний путь, да непременно с оркестром чтоб.
Смерть? Если так, то добро пожаловать.
Наконец, тьма поглотила, и я даже почувствовал, как меня не существует ….
Но почему-то смерть не принесла утешения – может, потому и не умер совсем?
Так бывает?
В чем нельзя упрекнуть мою жену, так это в отсутствии благородства.
Прознав, что родители ее не уступили мне сына, она, попеняв им на будущее – у мальчика есть отец, и имя ему Анатолий! – решила лично принести извинения за допущенную бестактность.
В понедельник утром в половине восьмого она вышла из служебного автобуса «Роза – Станкомаш» неподалеку от нашей общаги. Вошла в незапертую дверь, увидела меня на полу распростертым (скрюченным?) и даже мысли не допустила, что я могу быть пьян до таких риз. Расстегнув куртку, задрав свитер и приложив ухо к груди, убедилась, что все превратности судьбы пока не смогли заставить меня сделать ее вдовой.
Вызвала скорую.
Фельдшерица проверила пульс, взглянула под веки, пощупала твердый живот и предложила диагноз – перитонит после разрыва слепой кишки.
В больнице скоренько раздели, уложили бесчувственного на каталку и транспортировали в операционную. Перед вскрытием устроили консилиум. Несколько врачей (не знаю, были ли глазник с ушником) бились за мое тело - каждый выдвигал свои предложения. И, в конце концов, приз достался урологу.
Возвращение сознания было ужасным. Мне показалось, будто ремни, притягивающие меня к креслу навроде гинекологического, вызывают страшную боль. Я инстинктивно забился в желании вырваться, но разум быстро успокоил.
- И куда невменяемый наш собрался? - голос услышал.
Момент ошеломления прошел, и я обнаружил, что не один – толстенькая такая врачиха не спешила расстегивать ремни. Не было ничего, кроме ощущений, потому промолчал. Но, может быть, вскрикнул, приходя в себя – с чего-то же она засуетилась.
Когда узнал по поводу чего, присутствующая тревога перешла в ужас.
- Тебя нашли без сознания – предположительно из-за отказа почек. Сейчас я это докажу, - врачиха плотоядно облизала губы.
Со стоном, в котором не было ничего притворного, я принял в вену правой руки полный шприц жидкости цвета разбавленных чернил.
Подсунула судно к причинному месту:
- Давай мочись!
Рот у меня неожиданно пересох - с трудом сглотнул и болью.
- Ага, не можешь?! А я что говорила! Сейчас посмотрим, что там у тебя творится.
Минуту спустя, выяснил, что она имела ввиду.
Как говорят любители секса, что имею, то и введу – врачиха принялась толкать какую-то трубку в мой мочеиспускательный канал, сверяясь с карманным справочником гинеколога.
Я зарычал с яростью искусанного пчелами медведя, но вырваться из капкана ремней не смог.
- Бог мой! Никогда не думал, что доживу до такого дня!
- Ничего, мы терпим, - без тени насмешки парировала она.
- С мужиками проблемы? – пересилив все боли.
Моя мучительница без напряжения в голосе, не прерывая гнусной работы:
- Да я бы вас всех… катком по асфальту… до мокрых и мерзких пятен. Или холостила бы при рождении…. как евреи обрезают крайнюю плоть.
- Еще скажи, что ты изнасилована в девицах – я бы такую за мешок картошки в голодный год…
Врачиха издала нервный смешок - общительность не была ее сильной стороной.
И это было сокровище еще то …
Одарив мои внутренности обескураженным взглядом, она просто вырвала трубку из члена. Но и тот в долгу не остался – запустил ей тугую струю точнехонько в правый глаз. Уролог ладошкой его прихлопнула, выматерилась и бросилась прочь, унося на белом халате фиолетовые пятна.
Смерть - не фокус, но ведь есть и предел терпению.
Сколько физических страданий способен вынести человек?
Боль, которую невозможно представить, порвала мое тело на части.
Будь все проклято! Этот мир не стоит того, чтобы в нем жить!
Очнулся в палате – в костюме Адама, но на кровати.
Пожилая врачиха массировала мой многострадальный живот.
- Непростой денек? – спросила она, увидев открытыми глаза.
- Да уж….
- Банальный заворот кишок, а они… господи! Дай угадаю – пельмени и пиво?
- Свинина и молоко.
- Ого! И как ты после такой адской смеси выжить смог?
Это она уже прикалывается – смякитил. Сдавленно, почти со стоном вздохнул.
- Больно? Ты скажи – не терпи. И даже не думай, что можешь потерять сознание, чтобы избавиться от меня.
- Тщетность попыток тоже имеет право на существование, а?
На лице доктора отразилось отвращение – и среди врачей, мол, есть больные придурки! К чести нашей народной следует отметить, что в русском сердце всегда обитают прекрасные чувства милости к поверженным и желания быть на стороне угнетенных. В конце концов, если бы не ее компетентность, эта история могла иметь другой, куда более печальный конец.
Прикрыв мой живот одеялом, она сказала:
- Пиво не пей на пустой желудок.
К чему это – понял позднее, а пока чувствовал себя использованным….
Человек начитанный да готовый при случае пошевелить мозгами пусть уж сам решит, какого существительного в предложении не хватает.
К концу дня пожилая врачиха привела в палату симпатичную медсестричку – заголила живот мой (и ненароком, что ниже), помассировала, показывая.
- Пару раз ночью сделаешь так.
- Мне бы одеться во что, - попросил.
Напряжение ушло с симпатичного молодого лица, на губах проступила улыбочка – глаза ее засветились темными болотными огоньками. Сестричка вольготно откинула голову, обрамленную золотистой косой, и принялась внимательно изучать меня. Так охотник рассматривает беспомощную добычу, прикидывая: сразу на шапку ободрать, или пока в клетке подержать – пусть отъестся немножко.
Почувствовал, как под ее взглядом во мне поднимается глухое бешенство, а рот наполняется вязкой и горькой слюной – ох, уж эта мне больница с ее порядками и персоналом!
А потом вдруг разом навалилась усталость.
Как ни поверни - все плохо! Даже эрекция – в боль.
Проснулся ночью от ласкового тепла нежных ладоней на своем животе.
Снисходительно улыбнулся:
- Молодая – ничего еще не понимаешь: ниже надо массировать, еще ниже….
Она ткнула мне пальцем в пупок:
- Клизму хочешь?
- Не отвлекайся….
Но медсестра пошла прочь – только и слышно было, как часто-часто лупят о пятки служебные шлепанцы.
Слезы навернулись на глаза мои – разбито сердце, упущено счастье….
Шучу.
Наутро проснулся спокойный и собранный с холодной ненавистью в душе. Было к кому и за что: я был проткнут (сломан?) в месте, где совсем не хотелось (да и не стоило) – мочился с кровью и болью, но живот (троекратное ура!!!) отпустило.
Попросившись домой, не рассчитывал на понимание.
И не дождался его: последовал хороший и полный ответ – нет.
Удивительно - ненависть тихо сидела внутри и даже не пискнула, когда контуженная в глаз мочой урологиня прописала мне клизму, а приглянувшаяся сестрица исполнила процедуру. Меня словно не стало – душа умерла, не выдержав прессинга последних событий, а телу измученному на все плевать. И первый стакан пива выпил до завтрака, забыв о наказе.
Кстати, о пиве.
В палате со мной лежали три мужика с булыгами в почках – их лечили какими-то камнедробящими средствами, отложив хирургию на крайний случай. Три литра пива в день – одно из терапевтических новшеств, рекомендованных врачом. Пенное родственники приносили регулярно, а мужики попались нежадные да малопьющие, давно лежащие и одуревшие со скуки. Талант мой рассказчика им - манна небесная.
Все бы ниче – можно лежать, только в туалет по малой нужде с мукой ходил.
А часто ходил – банок-то три.
Отпустили через неделю со дня поступления с записью в больничном листе….
Бюллетень как последний штрих больничной истории. Последний штрих просто необходим в любом деле. Это как точка, поставленная в конце предложения, как последний солдат, вынесенный санитарами из-под обстрела, как последний гвоздь, вбитый в гроб, как….
Итак, запись в больничном листе – находился, мол, на обследовании.
Тоже мне – изыскатели в хере!
Нарочно захочешь – не придумаешь
Но пойдем дальше.
На заводе первым делом направился в Отдел Главного Технолога – какие новости?
Женя плечами пожимает – нет на меня результата проверки. Пока нет. Есть интересное предложение – в 29-м цехе начальник техбюро уходит на пенсию. Как?
- Уговорили, - соглашаюсь: на участок свой возвращаться не хочется. – Вам, ребята, не откажешь.
- Да и мы от тебя тоже: вот проверка закончится, а пока – ни волос, ни перхоти!
Это в смысле – ни пуха, ни пера!
Топаю в механический цех № 29.
С полминуты соображаю перед дверью кабинета начальника цеха, на которой значилось, что в данном помещении работает никто иной, как Феликс Эдмундович Ямпольский собственной персоной – ногами не пинать, а тихо стучать. Спина с ушами зудятся от сочувствующего взгляда секретарши – плакать не плачет, но, кажется, всхлипывает.
Вхожу, предъявляю обрусевшему бздежеку направление ОГТ.
Тот вызывает пенсионера – копию Паниковского.
В общении прислушиваюсь к подсознанию – душа молчит, душа растеряна от пассажей разума. Но не чувствует ничего, что могло бы нести неприятности – только деловое спокойствие и безмятежность специалистов без надрыва выполняющих государственный план. Если поверить сознанию, то в данную минуту я нахожусь в самом безопасном месте вселенной.
С уходящим начальником
