Роман "Медвежья кровь", ч.1, Запись первая.

человеком, взбалмошным, конечно. Не знаю, Степа, поживем – увидим.
 - Вот это верно, Александр Алексеевич.
 Пивной бар под названием «Райская жизнь» был достопримечательностью деревенского городка Медведеево. Помещался он в большой избе из крепких бревен, а перед входом по обе стороны красовались два железных щита плаката. Слева нарисованы огромные кружки с льющейся через край пеной и над писью: «Эко пиво!!»; справа – громадное блюдо с дымящимися красными раками и тоже надписью: «Какова закуска!». Здесь, как обычно в подобных местах, толпились возбужденные мужики.
 Мы вошли внутрь, и я удивился, что все оформлено современно и со вкусом: лепные украшения, росписи в стиле “modern”, лампы  в виде фонариков. Народу было много, Степан громко со всеми поздоровался, бросил несколько реплик и усадил меня за свободный стол. Затем пошел к выдаче, принес обед и по полстакана водки. Я спросил пива, но его здесь, оказывается, почти никогда не бывало.
 Выпив и плотно закусив, мы снова вышли в сияющий и праздничный мир. Приятно шумело в голове, люди были приветливы и разговорчивы, особенно со Степаном. Он все более и более вырастал в моих глазах, становился каким-то хозяином городка, его первым человеком. Пожав десяток рук, мы двинулись обратно.
 Около забора, преграждающего путь к общежитию, моему новому дому, мы остановились и присели на поваленный ствол дерева. Стояла тишина, только мудро шумели тополя и березы. Водка напомнила о прошлом, потерянном резкой болью в душе, но присутствие Степана и окружающей природы, естественных в своей сущности,  отрешало, успокаивало, наполняло радостью новой жизни. Счастье – в этой, незаметной жизни деревенского учителя, и ничего больше не надо, ни о чем, что было, не стоит жалеть. Зачем все это было, ради чего? Какова цель человеческой жизни – нет ее, ведь общество, весь мир враждебны человеку, к тому же, все кончается смертью – все обессмысливается.
 - Хорошо здесь, Лексеич? – Степан потянулся и довольно улыбнулся. – Мне здесь лучше, чем в городе. Там теряешься в толпе, вечная сутолока. А здесь тишина, и каждый человек на виду, заметен…. А природа здесь какая красивая, Лексеич! Сам увидишь…. Все, что нужно для человека, здесь есть, а больше ничего и не надо…. Вон туалет, - Степан показал на дощатый нужник у забора, - пожалуйста!
 Да, я был согласен с ним: все самое необходимое для человека здесь как будто есть: природа, люди, близкие ей своей естественностью. И в принятии их, в единстве с ними есть высший смысл человеческой жизни, духовно и физически здоровой и полноценной. А все остальное – общество эстетов, их талантливые стихи, друзья и любовницы, бешеные страсти и ревности – чепуха и обман, не приносящие ничего, кроме мучений.
  Попрощавшись со Степаном, я опять пошел к директору, который меня уже ждал.
 - Ну как, Александр Алексеевич, как настроение? Посмотрели Медведеево, понравилось? Городок дрянной, правда, но жить в нем можно…. А теперь мы с вами съездим в учебное хозяйство. Там работают наши ребята.
 Мы вышли на улицу и подошли к газику с брезентовым верхом. За рулем в кепке, сдвинутой набок, сидел молодой парень.
 - Давай, Петя, в учхоз, - сказал директор и, предложив мне заднее сидение, сел рядом с шофером.
 Как в калейдоскопе, закружились дороги, дома, люди, и сильно трясло на ухабах. Директор включил приемник – запел В. Высоцкий.
 - Записи мне Петя достал, - сказал директор, - люблю Высоцкого!
 - Я тоже, - ответил я и с наслаждением стал вслушиваться в знакомый хриплый голос:
                        Опять задержка рейса до восьми-и-и…
                        И, граждане, спокойно засыпаю,
                        Мне это надоело, черт возьми,
                        И я лечу туда, где принимают.
 Как и Степан, директор знал всех в деревне, иногда останавливался и выходил из машины для разговора или догонял тех, кто был ему нужен.
 - Степан-то у вас здесь король, - сказал я ему, - видел, как все его уважают, всем он тут нужен.
 - Да какой он король, - директор махнул рукой, - дерьмо, я с ним замучился.
 - Почему?
 - Бездельник и трепач, свои функции не выполняет.
 - Да? А я думал….
 Дорога привела машину к бескрайним желтым полям, вдали виднелись изгородь и дом. Мы остановились, и директор вышел из машины поговорить с подбежавшим мужиком, весьма темным и запыленным, в надвинутой на лоб кепке, хотя было жарко. Я вышел, и директор подошел ко мне, протянул руку в направлении изгороди и дома:
 - Вон там наше учебное хозяйство, но сейчас там никого нет, к сожалению.
 Потом он постоял, подумал:
 - Наверное, Сам Бог вас к нам прислал, Александр Алексеевич.
 - Да, наверное, - ответил я задумчиво, и мы сели в машину.
 Вскоре мы въехали в лес.
 - Спиртным не увлекайтесь? – неожиданно обернулся ко мне директор.
 - Нет.
 - Это хорошо… но вы не обижайтесь, Александр Алексеевич… это я к слову, а то сейчас многие….
 - Я понимаю.
 К вечеру стало холодать, но в машине по-прежнему было тепло. Директор повез меня купаться.
 - Я, знаете, каждый день, утром и вечером, и так август, сентябрь… до холодов.
 Машина спустилась к берегу, и мы в чем мать родила кинулись в холодную волжскую воду. Я заметил, что директор наблюдал, как я плаваю, ныряю, но все было нормально: мужское достоинство, как говорится, я тут не уронил.
 - Вам здесь многим придется заняться, - сказал директор, когда мы вылезли на берег, к машине, и стали вытираться его полотенцем, - может быть, вы раньше этим и не занимались. Порой придется и вилами, и лопатой поработать.
 - Я пока не могу, - ответил я и показал рубец на руке, - я после операции.
 - Да не бойтесь: работа там нетрудная.
 Мы расстались, и я пошел домой, в общежитие. Темнело. В городке было тихо и таинственно грустно.
 Дома я переоделся и сел к окну. Слева направо непривычно виднелся ряд деревенских изб с освещенными окнами и дощатыми заборами, ближе – пустынная в это раннее еще время улица с осевшей пылью. Вот здесь ныне мой дом. Как-то не по себе, грустно, но все равно хорошо. Много-много дней я буду смотреть на эти избы, привыкну к ним. Пройдут годы – привыкну ко всему, впишусь в окружающую жизнь, и ничего больше мне будет не нужно. Все отдам детям, училищу! Может быть, женюсь на какой-нибудь вдовушке, но… лучше, нет! Потому что ничего нет слаще свободы, независимости, самостоятельности!
 Я с наслаждением вытянулся на мягкой, утопившей мое тело пружинной кровати. Боже мой, как я устал! После жесткого топчана в охранницкой, ночей в одежде, вечной тревоги было невыразимо приятно раздеться и почувствовать голым телом ласкающую свежесть чистых простыней, тепло казенного одеяла, успокаивающую мягкость пуховой подушки. Я не чувствовал своего тела – все утонуло в этом нежащем ощущении, мягким покрывалом обволакивала дрема.
 Вдруг раздался стук в дверь. Привыкший к неожиданностям, я быстро взял себя в руки, вскочил и открыл ее. У порога стоял Степан с комендантом.
 - Лексеич, мы к тебе, - зычно сказал Степан.
 Похожий на старика молодой комендант, изрядно хмельной, шагнул ко мне:
 - Надо… отметить… Александр Алексеевич.
 - Нет, - я твердо преградил ему дорогу, - я устал и хочу спать. Спасибо! В другой раз.
 - Ну как же?.. – качался комендант. – Мы вот взяли, решили пойти к вам, собирались….
 - Ладно, ладно, пойдем, - примирительно сказал Степан. – Не будем Лексеичу мешать: он с дороги, устал. Пошли!..
 - Извините, ребята, - сказал я и закрыл дверь.
 Окунулся опять в теплую, нежную пучину постели и сразу уснул.